Но это было чуть позднее того, о чем я сейчас так некстати задумалась, сжимая маленькую ладошку идущего рядом сына и подстраиваясь под его шаги. Почему-то именно сегодня в мою голову настойчиво лезли мысли о не таком уж и далеком прошлом. Видимо, годовщина смерти отца так повлияла на меня, что перед глазами мысленно проносились картинки совместных теплых посиделок в его кабинете. Папа, сидящий за массивным столом в удобном кресле и занимающийся очередными делами, и я, девочка лет четырнадцати, примостившаяся у окна на небольшом диванчике и увлеченно рисующая очередной " шедевр". На журнальном столике напротив меня дремала кошка Мурка, которую я и рисовала. Отведя взгляд от рисунка, попросила папу дать мне несколько листов бумаги, а то свои я все использовала, а хитрая Мурка никак не хотела получаться как надо.

Папа рассеянно обвел взглядом стол в поисках бумаги и поднес мне стопку уже использованных с одной стороны листков.

— Вот, можешь рисовать с этой стороны, думаю, тебе хватит.

Ненадолго в кабинете опять воцарилась тишина, которая вскоре прервалась моим вопросом:

— Папочка, а почему тут горка идет вверх, а не вниз?

— Какая горка, Поля? Где ты ее увидела?

— А вот на листке, который ты мне дал. Смотри, вот тут сначала горка идет вниз, потом полянка ровная с цифрой семь, потом горка идет вверх и сразу вниз, на полянку с цифрой четыре. А потом опять вверх, чтобы скатиться на единичку, и после этого только идет вверх до цифры три. Вот тут же она должна уже вниз спускаться на полянку. А почему не спускается?

— Так, Поля, подвинься немного. Почему она должна спускаться, по-твоему?

— Папа, ну это же очевидно. Смотри: семь, потом четыре, один, а тут уже плюс три. Везде циферка три, значит, горка должна спускаться сейчас на полянку. И вообще, что это такое, папа?

— А это, дочка, биржевые сводки. Полька, ты гений! А ну-ка вот тут глянь, что скажешь? — папа лихорадочно схватил еще пару листков, придвигая их в поле моего зрения.

— Девять, четыре, пять. И вниз…

— Так-так, кто-то явно играет на повышение акций, готовя их сокрушительное падение, а мы их обойдем, сыграв на опережение. Спасибо, Полюшка, ты моя золотая девочка!

Вот так в мою судьбу вмешался Господин случай, у меня оказался аналитический склад ума, перевернувший всю дальнейшую жизнь. Мне и раньше легко давалась математика, а потом с репетиторами я с удовольствием занималась информатикой, финансовым анализом, логическим мышлением и еще парой предметов, которые изучают студенты уже в институте. Помимо всего этого, я каждый день стала просматривать биржевые сводки, высказывая отцу свои предположения и заключения. И мне это нравилось! Я и не подозревала, что мое невинное увлечение, на самом деле не такое и детское, а вполне себе очень даже нужное в бизнесе отца.

Конечно, ошибалась тоже, но каждый раз, смотря на колонки цифр передо мной, пыталась понять, почему в этот раз не увидела закономерность в их рядах. Это как игра в шахматы, которой я предавалась часами, частенько выигрывая у отца и его немногочисленных гостей, приводя тех в восхищение. Я игралась своим умением, как девочка с новой, еще не надоевшей куклой, а моя жизнь уже уверенно вела меня по выбранной дороге, заставляя отца все внимательней всматриваться в дочь и все чаще повторять:

— Нет, дочка, природу ничем не обманешь, и генетика страшно умная наука. Эх, видел бы твой дед свою внучку. Жаль, что не дожил до сегодняшнего дня. Полинка, он бы тобой так гордился! Мой отец всегда был уверен, что талант детей передается именно с генами родителей. И всю жизнь учил этому своих студентов, повторяя: «От осинки не родятся апельсинки. Так и от дураков гении не рождаются даже в седьмом поколении!»

Не знаю, но сейчас, оглядываясь назад, я бы еще добавила, что очень большое значение имеет то, в какой среде взрастает этот талант. Мой папа тоже был талантлив, иначе не поднялся бы так высоко рядом с хищными акулами финансового бизнеса. Одной удачи для взлета в этой специфической сфере мало, надо обладать гениальной прозорливостью и цепкостью, умением топить соперников и без трепета наступать на горло собственной жалости. И все это одновременно, когда шатается привычный мир, грозящий под обломками скорого обрушения похоронить тебя со всеми, кто так дорог. Но он делал все, чтобы оставаться на плаву, потому что в кроватке заливалась плачем новорожденная дочка, которую жизнь уже с рождения обездолила, лишив материнского тепла и рук. И за плач которой хотелось перегрызть глотки всем без разбора.

Может, именно в этот момент и проявились эти скрытые ранее жесткие и резкие черты его характера. Он стал волевой рукой вести свой бизнес. Партнеры начали бояться его властности и ненасытности, безразличия и безэмоциональности, злого упорства, с которыми он прибирал к рукам очередную разорившуюся фирму. Деньги, деньги, деньги… и любимая дочь, под ноги которой он бросал их, не считая. Казалось, все, что его интересовало, именно две этих составляющих — я и деньги. Только в такой последовательности. И еще память о моей, так рано ушедшей из жизни, маме. Ее портреты в доме были в каждой комнате: в моей спальне над кроватью, на столе в кабинете отца, в офисе. Порой, обнимая меня и поглаживая по длинным волосам, он вздыхал, глядя на ее изображение.

— Полинка, ты так похожа на нее, те же глаза, рот, нос. Даже упрямое выражение на лице и то ее.

Ты будешь очень красивой девушкой. Постарайся быть счастливей нас и найти свою настоящую, большую любовь. Такую, как была у нас с твоей мамой. Одна на всю жизнь.

Эх, папа, папа, если бы ты тогда знал, что готовит тебе дочь, смог бы предотвратить все это? Или неумолимая судьба уже сплела полотна, переплетая в узелки и дорожки все, еще не сделанные шаги, толкая в спину на те пути, которые она нам предназначила?

Ведь не зря следователь, пригласив меня после похорон отца и зачитав экспертизу обследования машины, спрашивал, что я знаю о бизнесе папы, его партнерах, последних сделках, которыми занимался отец. Оказалось, что это не случайная авария: в машине не работали тормоза, умело испорченные чьими-то руками. И кто-то точно знал, что папа сядет за руль этим вечером сам, без охранников, чтобы поехать к нам, за город, по дороге, петлявшей поворотами на каждом километре. Ведь его любимый внук заболел и ждал, что дедушка обязательно приедет навестить его…

— Мам, ты чего остановилась? — из раздумий меня вывел голос сына.

А я даже не заметила, что мы стоим у распахнутой калитки садика, в которую входят родители с детьми.

— Сынок, извини, мама просто задумалась. Идем, вон твоя воспитательница стоит на крыльце, — мы прошли по вымощенной плиткой дорожке, как раз к молодой женщине, — здравствуйте, Елена Николаевна! Извините, мы немного опаздываем.

— Да нет, время еще есть. Егор, беги раздеваться, а я на минутку задержу твою маму.

Я наклонилась и поцеловала сыночка, поражаясь, как быстро летит время. Казалось, еще вчера он лежал в кроватке и плакал, что его не взяли на руки, а сегодня уже сам бегает, только бы не сидеть на месте.

Дождавшись, когда дверь за Егоркой закроется, я повернулась к Елене Николаевне и, приподняв бровь, принялась слушать то, зачем меня задержали.

— Полина Андреевна, у нас намечается очередной праздник для детишек. Раньше со всеми расходами садику помогал справляться ваш отец. К вам мы не обращались, помня о недавнем горе и утрате, но сейчас заведующая попросила узнать, не могли бы вы помочь нам. Так дорого все обходится, а ваш папа с удовольствием нам в этом помогал.

Еще бы он не помогал! Да он для внука в лепешку готов был расшибиться! И садик этот спонсировал всем, чем мог. В свое время, именно он настоял, чтобы Егор ходил в обыкновенный садик, единственным преимуществом которого было то, что он находился недалеко от нашей с Алексеем квартиры. Он считал, что внуку нечего с малых лет вращаться в обществе отпрысков богатых родителей, общение с которыми ничего хорошего не даст. Папа был убежден, что Егорке необходимо живое, непосредственное общение со сверстниками. А все остальное он получит позже, в элитной гимназии, где будет получать улучшенное образование. Мой муж не был с ним согласен, но его разве кто-то слушал?