ГЛАВА IX

I. Последняя общая причина наших заблуждений. — II. Что идеи вещей не всегда представляются разуму, как только мы этого пожелаем. — III. Что всякий ограниченный разум подвержен заблуждению и почему. — IV. Не должно думать, что существуют лишь тела или духи, и Бог, являющийся духом в том смысле, как мы понимаем духов.

I. Мы говорили до сих пор о заблуждениях, которым мозкнв| было указать какую-нибудь случайную причину в природе чистого^ познавания или в природе разума, рассматриваемого как бы деист" | вующим сам по себе, и в природе идей, т. е. в способе созерцания,»

'•''is

299

разумом внешних предметов. Теперь остается только объяснить одну причину, которую можно назвать универсальной и общей причиной всех наших заблуждений, потому что мы не представляем себе такого заблуждения, которое не зависело бы от нее некоторым образом. Эта причина состоит в том, что не сущее не имеет идеи, представляющей его, и потому разум склонен думать, что те вещи, идей о которых он не имеет, не существуют.

Несомненно, общий источник наших заблуждений, как мы это уже говорили несколько раз, в том, что наши суждения шире наших перцепций; ибо когда мы рассматриваем какой-нибудь предмет, мы рассматриваем его, обыкновенно, лишь с одной стороны;

но мы не довольствуемся суждением с той стороны, которую рассматривали, а судим о всем предмете. Вот почему часто случается нам ошибаться, так как, хотя наше суждение было верно относительно той стороны, которую мы рассматривали, оно бывает, обыкновенно, ложно для другой, и то, что мы считаем истинным, есть только вероятное. Очевидно, мы не судили бы непреложно о вещах, как мы это делаем, если бы мы думали, что рассмотрели все стороны их, или если бы мы не предполагали, что они подобны рассмотренной нами стороне. Так что общая причина наших заблуждений заключается в том, что не имея идеи о других сторонах нашего объекта или о различии их от той, которая представляется нашему разуму, мы думаем, что этих других сторон не существует, или, по крайней мере, мы предполагаем, что между ними нет особенной разницы.

Этот образ действия нам кажется довольно разумным; ибо раз не сущее не образует идей в разуме, мы имеем некоторое основание думать, что вещи, не образующие идей в разуме в то время, когда их рассматривают, подобны не существующему. Укрепляет же нас в этом мнении то, что своего рода инстинкт убеждает нас, что идеи вещей своим существованием обязаны нашей природе и настолько подчинены разуму, что должны представляться ему, как только он этого пожелает.

II. Между тем, если бы мы подумали несколько о настоящем состоянии нашей природы, мы не были бы склонны думать, что можем иметь все идеи вещей, как только этого захотим. Человек, так сказать, лишь плоть и кровь со времени греха. Малейшее впечатление его чувств и страстей прерывает самое сильное внимание его разума, а течение животных духов и крови увлекает его с собою и непрестанно направляет его к чувственным предметам. Часто тщетно противится он этому стремлению, увлекающему его, и редко решается он противиться ему; ибо следовать ему слишком приятно, противостоять же ему слишком тяжело. Итак, разум тотчас утомляется и ослабевает, сделав некоторое усилие приняться за какую-нибудь истину и остановиться на ней; и безусловно, ошибочно, чтобы в том состоянии, в каком мы находимся, идеи вещей представлялись бы нашему разуму всякий раз, когда мы захотим их

300

рассматривать. Следовательно, из того только, что мы не имеем о вещах никакой идеи, мы не должны решать, что их нет.

III. Но если мы даже предположим, что человек безусловный властелин своего разума и своих идей, то и тогда он по своей природе неизбежно будет подвержен заблуждению; ибо разум человеческий ограничен, а всякий ограниченный разум по природе своей подвержен заблуждению. Причина этого та, что малейшие вещи имеют бесчисленные отношения друг к другу и, чтобы понять их, нужен бесконечный разум. А так как дух ограниченный не может ни охватить, ни понять всех этих отношений, какие бы усилия он ни делал, то он склонен думать, что тех отношений, которых он не замечает, не существует; особенно если он не принимает во внимание слабости и ограниченности своего разума, что для него дело весьма обычное. Так что ограниченность разума сама по себе влечет возможность впасть в заблуждение.

Однако если бы люди, даже в том состоянии слабости и испорченности, в каком они находятся, всегда хорошо пользовались бы своею свободой, они не ошибались бы никогда. И вот почему всякий человек, впавший в заблуждение, осуждается справедливо и даже заслуживает наказания, ибо для того, чтобы не обманываться, достаточно судить лишь о том, что видишь, и составлять полезные суждения всегда лишь о вещах, относительно которых мы уверены, что рассмотрели их во всех их частях, что для людей возможно. Но люди предпочитают поддаваться заблуждению, чем подчиняться требованию истины; они хотят решать без труда и обсуждения. Так что ничего нет удивительного, если они впадают в бесчисленные заблуждения и часто составляют довольно неверные суждения.

IV. Люди, например, не имеют другой идеи о субстанции, как о субстанции духовной и телесной, т. е. субстанции мыслящей и субстанции протяженной. И из этого, думается им, они имеют право заключить, что все существующее есть тело или дух. Это не значит, чтобы я утверждал, что есть субстанция, которая не будет ни телом, ни духом; ибо не следует уверять в существовании вещей, когда не имеешь познания о них; потому что, как кажется, Бог, не скрывающий от нас своих творений, дал бы нам о них некоторую идею. Однако, мне думается, не должно ничего определять касательно количества родов существ, созданных Богом, основываясь на идеях о них, потому что несомненно может быть, что у Бога есть основания скрыть их от нас, — основания, которые нам неизвестны, хотя бы в силу того что, раз эти существа не имеют никакого отношения к нам, нам было бы довольно бесполезно знать их; подобно тому как Он не дал нам настолько хороших глаз, чтобы мы могли пересчитать зубы клеща, так как для сохранения своего тела нам довольно бесполезно иметь такое острое зрение.

301

Но, хотя мы думаем, что не должно с поспешностью решать, что все существа — духи или тела, нам думается, однако, что совершенно вопреки рассудку философы для объяснения явлений природы прибегают к другим идеям, не к тем, которые зависят от мышления и протяженности, потому что на самом деле они одни изо всех наших идей отчетливы или раздельны.

Ничего нет неразумнее, как вообразить себе множество существ, основываясь на чисто логических идеях, приписать им множество свойств и желать таким образом объяснить вещи, которых мы не понимаем, вещами, которых мы не только не постигаем, но которых даже невозможно постичь. Это было бы то же самое, как если бы слепцы, желая говорить между собою о цветах и отстаивать свои положения, прибегали бы для этого к определениям, какие философы дают цветам, и выводили бы из них некоторые заключения. Ибо как рассуждения слепых о цветах были бы только смешны и забавны, так как они не имели бы отчетливых идей о них, а хотели бы рассуждать о них, основываясь лишь на общих идеях и идеях логических; так и рассуждения философов о явлениях природы не могут быть основательными, если они пользуются для этого только общими идеями и идеями логическими о действии, силе, бытии, причине, принципе, форме, свойстве и т. п. Им, безусловно, необходимо опираться лишь на отчетливые или раздельные идеи мышления и протяженности и на идеи, которые содержатся в них или которые можно вывести из них. Ибо нечего надеяться познать природу, если не рассматриваешь отчетливых идей, какие имеешь о ней; лучше совсем не размышлять, чем размышлять на основании химер.

Не должно, однако, утверждать, что существуют лишь духи и тела, существа мыслящие и существа протяженные, потому что можно ошибаться в этом. Ибо хотя этого и достаточно для объяснения природы, а следовательно, мы можем заключить, без опасения впасть в ошибку, что естественные предметы, о которых мы имеем некоторое познание, зависят от протяженности и от мышления, однако, безусловно, возможно, что есть и нечто иное, о чем мы не имеем никакой идеи, действия чего мы не видим.