«Если вы открываете какую-нибудь истину, то необходимо — даже и в наше время, — чтобы Аристотель предвидел ее; если же

598

Я. А. СЛИНИН

Аристотель противоречит ей, то открытие ваше ложно».' По мнению же Мальбранша, дело обстоит иначе: «Если бы мы верили, что Аристотель и Платон непогрешимы, то, быть может, и следовало бы только стараться понять их; но разум не позволяет верить этому. Напротив, разум требует, чтобы мы считали их невежественнее новых философов, потому что в наше время мир старше на две тысячи лет и у него более опыта, чем во время Аристотеля и Платона, как мы это уже сказали; новые философы могут знать все истины, какие оставили нам древние, и еще найти несколько других».2

Защищая новых философов, Мальбранш подвергает критике не только их противников, догматически относящихся к наследию древних, но и самих древних. Особенно достается Аристотелю, Критические замечания в его адрес разбросаны по всему трактату. Больше всего Мальбраншу не нравится аристотелевское учение о природе. Вся вторая глава второй части шестой книги посвящена опровержению космологии Стагирита и его учения об элементах, базирующегося на анализе аристотелевских трактатов «О небе» и «О возникновении и уничтожении». Вообще же антиаристотелизм Мальбранша достигает весьма высокой степени ожесточения. В его интерпретации Аристотель предстает в обличье полного невежды, путаника и шарлатана, которому непонятно каким образом удавалось запудривать мозги ученых мужей на протяжении двух тысячелетий. Вот что можно узнать в «Разысканиях истины» об Аристотеле:

«Разглагольствует он много, но не говорит ничего. Это не значит, чтобы он был многоречив; нет, он обладает секретом быть кратким и говорить лишь слова».3 И еще: «Но Аристотель часто противоречит сам себе, и на некоторых выдержках из его сочинений можно обосновать совершенно разнородные мнения».4 А также: «Ибо, хотя философы уверяют и даже думают, что преподают его учение, однако трудно найти двух философов, которые были бы согласны относительно его мнений, потому что на деле книги Аристотеля столь темны и полны терминов столь неопределенных и столь общих, что можно приписать ему с некоторым правдоподобием мнения даже тех, кто наиболее противоречит ему. В некоторых из его сочинений можно заставить его сказать все, что хочешь, потому что он почти ничего не сказал в них, хотя много нашумел; подобно тому как дети под звон колоколов говорят все, что им захочется, потому что колокола звонят громко и не говорят ничего».5 И наконец: «Это показывает, что, к несчастью своему, приверженцы Аристотеля имеют своим наставником человека очень темного, который даже

'Мальбранш Н. Разыскания истины. СПб.. 1906. Т. 2. С. 89.

2Там же. Т. 1. С. 216.

3Там же. Т, 2. С. 310.

4Там же. С. 368.

5Там же. С. 89—90.

ФИЛОСОФИЯ Н. МАЛЬБРАНША

599

умышленно прибегает к неясности, как сам он говорит это в письме к Александру».6

Не следует, разумеется, всерьез воспринимать подобные высказывания о Стагирите: все они имеют идеологический характер. Из деятелей науки и философии Нового времени мало кто не старался всячески принизить Аристотеля. Попытки представить его ничего не стоящим болтуном можно встретить и у Пьера Раме, и у Галилея, и у Джордано Бруно, и у Френсиса Бэкона, и у Гоббса, и у Локка. Как это объяснить? Для чего это делалось? Ведь на самом-то деле Аристотель — это великий философ и выдающийся ум, каких мало. Объяснение тут одно: для того, чтобы новая наука и новая философия могли развиваться свободно, необходимо было любой ценой подорвать ставший непререкаемым авторитет этого выдающегося ума, а вместе с ним и авторитет всех остальных мудрецов древности. Поколебать авторитет Аристотеля было особенно важно: ведь средневековые схоласты именовали Стагирита не иначе, как Философом с большой буквы, и под их влиянием люди привыкли почитать истинным любое его утверждение. Результат нападок на Аристотеля хорошо известен: маятник качнулся в другую сторону, и былое чрезмерное почитание Стагирита сменилось в Новое время чрезмерным его уничижением. Только теперь, когда страсти улеглись, мы, спокойно сравнив и по достоинству оценив философские и научные заслуги как Аристотеля, так и Декарта, можем сделать вывод, что величие первого ни в коей мере не умаляет величия второго.

Как уже было сказано, Мальбранш, защищая Декарта, выступал не только против ретроградов-ученых, но и против тех теологов, которые утверждали, что картезианская доктрина противоречит определенным установлениям христианства. В частности, в шестой главе четвертой книги «Разысканий истины» он осуждает профессора Утрехтского университета кальвиниста Гисберта Фосция, «врага господина Декарта». Мальбранш выступал и против тех, кто говорил, что картезианская космология не особенно хорошо согласуется с библейским учением о сотворении мира. Авторитет церкви в те времена был еще сильнее, чем авторитет Аристотеля. Кроме того, в ее распоряжении имелись известные репрессивные возможности. Поэтому тактика представителей новой науки и новой философии в отношении церкви была не такой, какой она была в отношении Философа: они старались доказать, что ни одно из выдвигаемых ими положений не противоречит церковным установлениям. Они постоянно заявляли о своей лояльности к церкви. Вот, например, как сам Декарт заканчивает свои «Первоначала философии»: «Тем не менее, не желая полагаться слишком на самого себя, я не стану ничего утверждать; все многосказанное я подчиняю авторитету католической церкви и суду мудрейших».7 А вот что пишет Мальбранш

й Там же. Т. 1.С.213. 7 Декарт Р. Сочинения. В 2 т. М.. 1989. Т. 1. С. 422.

600

Я. А. СЛИНИН

в защиту Картезия: «...тот, кто утверждает, что г-н Декарт противоречит Моисею, быть может, не так основательно изучил Священное Писание и сочинение Декарта, как люди, показавшие в своих всем известных сочинениях, что сотворение мира вполне согласуется со взглядами этого философа».8

Но картезианство Мальбранша сказывается не только в том, что он в меру своих сил защищал Декарта от «врагов». Не менее важно и то, что он принимал основные философские принципы и научные положения Декарта, а также то, что тематика его произведений почти полностью заключена в рамки, очерченные философскими и научными интересами Картезия. Однако Мальбранш принимал декартовские принципы и положения отнюдь не безоговорочно, так как безоговорочно он придерживался только следующей фундаментальной методической установки, которую — как один из основателей новой науки и философии — выдвинул Декарт. В «Рассуждении о методе» он рассказывает: «Я с детства был вскормлен науками, и так как меня уверили, что с их помощью можно приобрести ясное и надежное познание всего полезного для жизни, то у меня было чрезвычайно большое желание изучить эти науки. Но как только я окончил курс учения, завершаемый обычно принятием в ряды ученых, я совершенно переменил свое мнение, ибо так запутался в сомнениях и заблуждениях, что, казалось, своими стараниями в учении достиг лишь одного: все более и более убеждался в своем незнании».9 После этого Декарт решил, что нельзя слепо доверяться ничьему авторитету, равно как и отвергать без исследования чье бы то ни было мнение. Нужно полагаться только на свой собственный разум. И, полагаясь на собственный разум, Декарт разработал новый метод философского и научного исследования. Опираясь на него, он создал свою философию и внес свой вклад в науку Нового времени. При этом в том же «Рассуждении о методе» Декарт пишет: «Что касается меня, то я никогда не считал свой ум более совершенным, чем у других...».10 Имея в виду свой метод и свои философские и научные достижения, он добавляет: «Впрочем, возможно, что я ошибаюсь, и то, что принимаю за золото и алмаз, не более, чем крупицы меди и стекла. Я знаю, как мы подвержены ошибкам во всем, что нас касается...».11 Поэтому он не собирается возводить разработанный им метод в абсолют и выступать в роли непререкаемого наставника: «Таким образом, мое намерение состоит не в том, чтобы научить здесь методу, которому каждый должен следовать, чтобы верно направлять свой разум, а только в том, чтобы показать, каким образом старался я направить свой собственный разум».12