Но нужно быть справедливым и чистосердечно сказать, каков был характер ума Монтеня. У него была плохая память, еще более

' Кн. 2, гл. 12.

238

плохой рассудок, правда; но эти оба качества вместе и не составляют того, что обыкновенно называют в свете прекрасным умом. Под словом bel-esprit «понимают прелесть, живость и обширность» воображения. Толпа почитает блеск, а не основательность, потому что мы больше любим то, что волнует чувства, чем то, что поучает разум. Принимая прелесть воображения за прелесть ума, можно сказать, что Монтень обладал прекрасным и даже необыкновенным умом. Его идеи ложны, но красивы; его выражения неправильны и смелы, но приятны; его речи образны, но неосновательны. Во всем его сочинении видна оригинальность, и она очень нравится; как бы много ни заимствовал он у других, он не производит впечатления заимствователя; его смелое и пылкое воображение всегда придает оригинальный оборот вещам, которые взяты у других. Словом, он обладает всем необходимым, чтобы нравиться и импонировать; и мне думается, я достаточно доказал, что не путем убеждения и рассудка заставляет он восхищаться собою стольких людей, но он подкупает их ум силою своего властного воображения, своею увлекающей живостью.

ГЛАВА VI

I. О мнимых колдунах и об оборотнях. — II. Заключение двух первых книг.

I. Самое странное действие сильного воображения — это ложная боязнь привидений, колдовства, заклинаний, чар, ликантропов, или оборотней, и вообще всего, что, как думают, зависит от дьявола.

Ничего нет ужаснее, ничто так не страшит разума и не производит более глубоких отпечатков в мозгу, как представление о невидимой силе, которая только и думает, как бы нам вредить, и перед которой мы бессильны. Все рассказы, вызывающие это представление, всегда выслушиваются со страхом и любопытством. Все необычайное привлекает людей, и они находят странное удовольствие в передаче этих страшных и чудесных историй о силе и злобе колдунов и в запугивании других, а также и самих себя. Нет ничего удивительного поэтому, что колдунов так много в известных мест-ностях, где слишком укоренилась вера в субботу дьявола, где самые нелепые сказки о колдовстве выслушиваются как достоверные истории и где сжигают, как настоящих колдунов, безумных и духовидцев, воображение которых расстроено не столько вследствие извращения их ума, сколько вследствие этих сказок.

Я хорошо знаю, что некоторые лица будут недовольны тем, что я приписываю большинство чародейств силе воображения, так как люди любят, чтобы их пугали, и сердятся на тех, кто хочет их образумить, подобно мнимо больным, которые слушают с почтением

239

и слепо исполняют предписания врачей, предсказывающих им ужасные проявления болезни. Рассеять суеверия трудно; нападая на них, непременно встретишь многочисленных защитников их; склонность же слепо верить всем бредням демонографов вызвана и поддерживается тою же самою причиною, которая делает суеверных людей упорными в их суевериях, как это довольно легко доказать. Однако мне следует описать в немногих словах, как, по моему мнению, устанавливаются подобные суеверия.

В своей овчарне пастух рассказывает после ужина жене и детям о шабаше. Так как воображение его немного разгорячено винными парами и так как ему думается, что он несколько раз присутствовал на этом воображаемом сборище, то он, разумеется, говорит живо и с жаром. Его природное красноречие в связи с настроением, с каким внимает вся семья его рассказу о таком новом и ужасном предмете, должно, несомненно, произвести сильное впечатление на слабое воображение и не замедлит вызвать страх в женщинах и детях, оно заставит их проникнуться этим рассказом и убедиться в том, что он им рассказывает. Это говорит муж, отец, говорит о том, что видел и делал, его любят, его уважают — как же не поверить ему? Пастух повторяет свой рассказ в другие дни. Воображение матери и детей постепенно получает более глубокие впечатления; они привыкают к этим рассказам, страхи проходят, но убеждение остается; наконец, ими овладевает любопытство, им хочется самим отправиться на шабаш. С этою целью они натираются на ночь известным снадобьем. Душевное настроение их при этом еще более возбуждает их воображение, впечатления, оставшиеся у них от рассказов пастуха, воспроизводятся и заставляют их переживать во сне все подробности того сборища, которое пастух описал им. Они встают, расспрашивают друг друга, рассказывают, что видели, и таким образом они еще более укрепляются в своих суевериях, а тот из них, у кого воображение сильнее, убеждает других и не замедлит в несколько ночей составить историю о мнимом шабаше. Вот каким образом пастух создал настоящих колдунов, а они при сильном и пылком воображении создадут в свою очередь много других в один прекрасный день, если страх не удержит их от перерассказывания подобных историй.

Нередко'встречались колдуны искренние, которые всем говорили, что они бывали на шабаше, и так были в этом убеждены, что, хотя некоторые лица сторожили их ночью и уверяли их, что они не вставали с постели, они не могли поверить им.

Всем известно, что когда детям рассказывают сказки о привидениях, то ими тотчас овладевает страх; они не могут оставаться одни и в темноте, потому что их мозг тогда не получает никаких впечатлений от присутствующих предметов, вследствие чего впечатления, оставшиеся у них от сказки, воспроизводятся и часто с такою силою, что привидения, описанные им, как бы проносятся перед их глазами. Между тем детям не выдают этих историй за истинные.

240

Им не говорят о них с -видом убеждения и часто даже рассказывают эти истории довольно вяло и безучастно. Что же удивительного, если человек, убежденный, что он был на шабаше,и, следовательно, говорящий положительно, с уверенностью, убеждает легко во всех подробностях, описываемых им, других людей, слушающих его с почтением, и укрепляет таким образом в их воображении впечатления, подобные тем впечатлениям, которые вводят в обман его самого.

Когда люди говорят, они оставляют в нашем мозгу впечатления, подобные тем, какие они имеют сами. Если впечатления их глубоки, то они говорят таким образом, что и в нас оставляют глубокие же впечатления; ибо они не могут говорить нам, не делая нас некоторым образом подобными себе. Ребенок, находящийся в утробе матери, видит лишь то, что видит его мать; когда он появится на свет, то и тогда даже среди вещей, которые он воображает, мало найдется таких, которые он представлял бы независимо от влияния своих родителей, потому что даже самые мудрые люди руководствуются больше воображением других, т. е. мнением и привычкой, чем правилами рассудка. Вот почему в тех местностях, где жгут колдунов, их так много; ибо в тех местностях, где их осуждают на сожжение, все действительно верят, что колдуны существуют, и эта вера укрепляется россказнями о них. Следует перестать их жечь, следует относиться к ним, как к сумасшедшим, и тогда увидят со временем, что они перестанут быть колдунами, так как люди, которые лишь воображали себя колдунами, а таких большинство, выйдут из своего заблуждения.

Неоспоримо, настоящие колдуны заслуживают смерти, и даже мнимых колдунов не должно считать совершенно невинными; ибо они убеждают себя, что они колдуны, лишь вследствие того, что в сердце их есть желание отправиться на шабаш, и они натираются каким-нибудь снадобьем, чтобы осуществить свое дурное намерение. Но когда наказывают безразлично всех обвиняемых в колдовстве, то общее убеждение в существовании колдунов укрепляется и число мнимых колдунов увеличивается; таким образом, множество людей причисляет себя к колдунам и губит. И хорошо поступают некоторые парламенты, не наказывая совсем колдунов; в местностях, подлежащих их ведению, колдунов гораздо меньше, и здесь зависть, злоба и ненависть злых людей не может пользоваться данным предлогом, чтобы губить невинных.

Другой смешной вымысел — это боязнь оборотней или людей, превратившихся в волков. Вследствие расстройства воображения человек впадает в такое безумие, что ему думается, будто каждую ночь он становится волком. Это расстройство его ума неизбежно побуждает его совершать все, что свойственно волку или что, как он слыхал, делают волки. Ночью он выходит из своего дома, бегает по улицам, бросается на какого-нибудь ребенка, кусает и бьет его, а глупый и суеверный народ воображает, что в самом деле этот