Вспомнился прыжок в подземном вестибюле. Тогда ее снимала камера? Если да, то записи просматриваются? Милли покачала головой. Сейчас важнее было другое – разыскивая ее, преследователи прошли мимо множества камер. Милли очень удивится, если АНБ не получит доступ к материалам с них.

Милли кивнула дамам и вышла из зала через западную дверь пообщаться еще с парой соратников – с портретами Гойи, особенно с «Сеньорой Сабасой Гарсией».

Здесь преследователи наконец обнаружили Милли. Монах, не задержавшись, прошагал мимо двери в Восточный зал скульптуры, но вскоре вошла брюнетка в пиджаке, джинсах и ботфортах, с волосами, убранными в тугой пучок, с обильным макияжем. Встав у Милли за спиной, она принялась разглядывать «Натюрморт с инжиром и хлебом»[20].

Милли улыбнулась «Сеньоре Гарсии», вышла через северную дверь и направилась на запад – через главный зал в ротонду, в центре которой стоял бронзовый Меркурий. Она поглядывала на южный выход из галереи, но хотела оставаться под надзором камер слежения и смотрителей – на виду.

Милли вошла в Западный зал скульптуры, свернула во второй левый ряд, потому что там никого не оказалось, за исключением вездесущего смотрителя.

Застыв, Милли удивленно моргала. Почему здесь никого нет? Везде наплыв посетителей, а здесь, в зале Рембрандта, непонятный отлив. В центре зала Милли медленно развернулась и замерла возле портрета очередной союзницы, «Саскии фон Уленбург, первой жены художника». Снова духовное родство, снова те же проблемы, та же внутренняя сила.

В восточную дверь вошла пара и начала осмотр зала с красочного портрета турка в тюрбане и в халате. Милли глянула на них. Выглядели они не слишком естественно. Женщина держала мужчину за руку, но поза их казалась слишком напряженной. Окажись такая пара у Милли в кабинете, она решила бы: «Развод неизбежен, семейный психолог им так, для галочки».

Сейчас заключение получилось иным. «Их текущие отношения не подразумевают телесный контакт. Этот спектакль для меня».

Милли вышла через западную дверь и тут же свернула за угол, чтобы скрыться от этой пары. Она досчитала до трех и снова глянула за дверь. Мужчина и женщина шли за ней, но порознь, не держась за руки. Заметив Милли, они снова потянулись друг к другу, потом застыли у очередного Рембрандта.

Попались!

Милли отвернулась и пошла дальше. Напуганная, она тем не менее улыбалась. Ну, АНБ, давайте! Пора бы вам показаться! Милли перебралась в зал, посвященный творчеству голландских живописцев, за исключением Рембрандта, затем в зал, посвященный фламандцам, главным образом Рубенсу. Она замерла у гигантского полотна – более десяти футов шириной и семи футов высотой.

Ой, вот это слишком болезненно!

Милли стояла у «Даниила во рву со львами». Даниил возвел глаза к небу, а львы, изображенные в натуральную величину, смотрели на Милли с пугающим вниманием.

Помимо двери, через которую вошла Милли, в зале имелась еще только одна. Она привела в зал поменьше, тоже посвященный Рубенсу. За ним был большой зал, а в нем снова Рубенс, «Успение Пресвятой Девы Марии».

Милли остановилась.

«Вот то, что нужно!» – пробормотал она. Ангелы и херувимы несли Марию к небесам, а свидетели взирали с благоговением либо касались упавшей плащаницы. Где же вы, ангелы?

Стараясь глубоко дышать, Милли повернулась к «Маркизе Бригитте Спиноле Дориа», второй из двух картин Рубенса в этом зале. Дама в огромном елизаветинском воротнике смотрела на Милли лукаво, чуть ли не проказливо.

«Ясно, очередная союзница! Раз она способна веселиться в таком воротнике, может, и я сумею расслабиться в этой ситуации».

Милли решила здесь задержаться. Пусть преследователи снова появятся, и ей будет кого показать агентам АНБ, когда они наконец подоспеют. Пятнадцать минут Милли переглядывалась с маркизой, но за это время к ним пришла только женщина с семью девочками лет десяти.

Зазвонил телефон, и Милли чуть не подпрыгнула. Смотрительница воззрилась на нее, и Милли судорожно отключила звонок.

– Алло!

На сотовый звонили впервые, и Милли искренне надеялась, что это по объявлению.

– Милли, вы узнаете мой голос?

Звонил Андерс, агент АНБ.

– Да. Но разве вы не в Штате Землезахватчиков?[21]

– Поболтаем чуть позже. Прямо сейчас, пожалуйста, выйдите из галереи со стороны Шестой улицы и Конститьюшн-авеню. Через северную дверь, единственную, которая не ведет на Национальную аллею, ладно? Там будет ждать белое такси. На водителе красная бейсболка. Это наш человек. Садитесь в машину.

– А как насчет ну… моих спутников?

– Мы будем наблюдать и фиксировать. Положитесь на нас. Это наша работа.

– Хорошо. – Милли снова глянула на лукавое лицо маркизы. – Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Уже иду.

Милли отсоединилась и сунула телефон в сумочку. Кратчайший путь к северной двери лежал через главный зал и ротонду. Милли шагала быстро, смотрела прямо перед собой, борясь с желанием заглянуть в каждый проплывающий мимо зал. В памяти остались лица союзниц – женщин, портреты которых она увидела.

Невозмутимость, вот в чем секрет!

На улице снова полил дождь, порывистый ветер сразу начал трепать на Милли одежду. Плащ лежал в пакете, но тратить время, чтобы надеть его, не хотелось. Поэтому она подняла пакет над головой и побежала прочь от Национальной галереи.

Такси ждало в условленном месте, но Милли с ужасом заметила, что на заднем сиденье уже кто-то есть. Неужели это такси занято? В такую погоду свободные машины – дефицит. Но пассажир что-то вручил водителю, а едва Милли приблизилась, выбрался из салона, оставив дверцу открытой.

– Спасибо! – поблагодарила Милли и юркнула в машину.

Мужчина проворно зашагал прочь, к галерее. Не успела Милли захлопнуть дверцу, как такси отъехало от тротуара, пересекло два ряда дороги, встав сразу в третий, чтобы свернуть на Шестую улицу. Милли заерзала, чтобы посмотреть на дверь галереи, но обзор загородили сначала припаркованные машины, потом здания, ведь водитель уже выбрался на Пенсильвания-авеню.

– Куда мы едем? – спросила Милли, промокая очки носовым платком.

– На встречу с моим боссом. Но сперва поищем блох, – нехотя ответил водитель.

Он обогнул Зеркальный пруд и влился в кольцо транспорта возле здания Капитолия. Он сделал три круга, потом у Первой улицы свернул на юг, сделал еще два круга и по Мэриленд-авеню направился к южной стороне Национальной аллеи.

От кругов у Капитолия Милли укачало. Она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и стала глубоко дышать. Когда она открыла глаза, такси ехало по дальней стороне Национальной аллеи, за Аэрокосмическим музеем на Индепенденс-авеню, южнее галереи, которая скрылась из вида.

– Похоже, все чисто, – объявил водитель.

Милли впервые к нему пригляделась. Бородатый, в лице что-то ближневосточное, а выговор чисто бостонский. Даже в серый дождливый день он носил темные очки.

– Совсем скоро мы остановимся. Рядом будет автофургон компании «Веризона». Быстро выбирайтесь из машины и бегом к тому фургону.

Такси резко свернуло на Седьмую улицу, потом снова на север. Автофургон телекоммуникационной компании с оранжевыми конусами спереди и сзади стоял в неположенном месте. Едва такси притормозило, задняя дверца фургона распахнулась, Милли вылетела из одной машины и вскочила в другую. Шины такси завизжали на мокром от дождя асфальте, дверца фургона захлопнулась у Милли за спиной.

В фургоне пахло озоном и плесенью. Внутри этот фургон не отличался от того, который использовали для слежки в Стиллуотере, – металлические полки с электроникой и мониторами, вращающееся виниловое сиденье у пульта. Дверцу для Милли открыл Андерс: это он сейчас двигался в хвост салона, пробираясь меж оператором на виниловом сиденье и боковой дверью. Он сел на многоместное, обращенное назад сиденье и поманил к себе Милли.