- Когда соизволите, господин регистратор?.. -- раздается в соседнем помещении хриплый голос. Он смотрит на яблоки и нехотя выходит. Куда он идет?
В полуоткрытую дверь на минуту врывается затхлый холодный воздух, пахнущий камышом и болотной тиной, и вот, как видение, промелькнула сохнущая на веревках одежда -- полинялые блузы, рабочие куртки и штаны, и тут же рядом ситцевое платье, повешенное за рукава, - вода стекает с него капля за каплей...
Теперь все закончено. Вот он снова входит к себе, кладет на стол какие-то промокшие мелкие предметы и, продрогший, идет к печке отогревать свои красные от холода руки.
- Нужно совсем взбеситься, чтобы в такую погоду... -- говорит он, вздрагивая. -- И что с ними такое?
Он совсем согрелся, и, так как сахар в плошке густеет, он усаживается у края стола завтракать. Во время еды он открывает одну из больших книг для записей и с явным удовольствием перелистывает ее. Она содержится так аккуратно, эта толстая книга! Строчки ровные, заглавные буквы выведены синими чернилами, на каждой странице промокательная бумага и еще заметный отблеск золотистого песка -- одним словом, забота и безукоризненный порядок...
Дела, по-видимому, идут хорошо. Добряк радуется. У него довольный вид счетовода, удачно справившегося с годовым отчетом. И в то время как он с наслаждением перебирает страницы своей книги, двери соседнего помещения раскрываются, и оттуда доносится шум шагов, гулко звенящих на каменных плитах пола. Говорят тихо, как в церкви:
- Ах, какая молоденькая!.. Бедняжка!.. -- И народ толпится и шепчется...
А ему-то какое дело до того, что она молода? Спокойно доедая яблоки, он пододвигает к себе только что принесенные предметы. Тут и наперсток, полный песку, кошелек, в котором осталась медная монетка, маленькие ржавые ножницы, такие заржавленные, что никогда уже нельзя будет пользоваться ими, - о, никогда! -- наконец расчетная книжка со слипшимися листками и обрывки письма со стертыми буквами, где можно разобрать несколько слов: "ребенок... денег нет... за месяц кормилице..."
Регистратор пожимает плечами, как бы говоря: "Это мне знакомо!"
Затем он берет перо, тщательно сдувает упавшие на книгу крошки хлеба, усаживается поудобнее и своим красивым писарским почерком пишет имя, которое ему удалось разобрать на промокшем листке:
"Фелиси Рамо, красильщица, семнадцати лет".
