О коллекции Рэя три-четыре раза писали в газетах, и он мог лишь предположить, что Бойлан – то есть Питер – прочитал одну из заметок и за-

помнил его имя. Тот факт, что имя Рэя хранится в памяти человека такого калибра, казался уму непостижимым.

Текли часы, неуклонно близилась среда. И хотя Рэй продолжал работать, есть, пить и спать (беспокойным сном), он мог думать лишь о предстоящем визите Питера Бойлана и его куртке без пуговицы.

В среду, к середине дня, Рэй весь издергался. Попытки сохранять самообладание давали результат лишь в смысле внешнего спокойствия. Хотя он сумел обслужить трех покупателей, продав один пиджак, два галстука и пару носков, и хотя знал, что ни один из трех даже не заподозрил, что с ним творится что-то странное, внутри у него все кипело. Всякий раз, когда звенел дверной колокольчик, сердце подпрыгивало у него в груди и он, с натянутой дружелюбно-предупредительной улыбкой, поднимал глаза, но видел не Питера Бойлана, а Кева Хикмана, Лу Келлинсона или Ральфа Гартена, пришедших купить ту или иную вещь. Рэй предоставлял Дэвиду заниматься клиентами, а сам стоял за прилавком у кассы, делая вид, будто заполняет бланки заказов. Вероятно, Дэвид почуял что-то неладное, когда обнаружил, что за час стояния с карандашом в руке Рэй еще ничего не записал. – Тебя что-то тревожит, Рэй? – спросил он.

Но Рэй с улыбкой помотал головой и начал машинально записывать заказы на товары, которых

должно было хватить на несколько месяцев. Каждый раз, когда звенел дверной колокольчик, Рэй не сомневался, что вошел он, наверняка он, а если нет, значит, в следующий раз точно появится он, – и наконец, уже пребывая в полной уверенности, что на сей раз в магазин вошел именно Питер Бойлан, он поднял глаза и увидел Дженнифер Мьюборн, направлявшуюся к нему танцующей походкой. Она заговорщицки улыбнулась. Густые каштановые волосы уложены в узел на затылке. Белая блузка, тщательно отглаженные джинсы. Пожалуй, она несколько злоупотребляла косметикой, но вероятно, она была несколько старше, чем ей хотелось бы, и таким образом пыталась замедлить процесс старения. Казалось, она изо дня в день постепенно превращается в старую деву. – Еще не приходил? – прошептала Дженнифер, подходя к прилавку.

Дэвид и два покупателя смотрели на нее. Конечно, они смотрели на нее; любая женщина, появлявшаяся здесь, привлекала к себе внимание. Иногда магазин Стрикленда казался своего рода закрытым мужским клубом. Если изредка сюда и заглядывала женщина, то обычно она оказывалась матерью, желавшей купить спортивную куртку для сына-студента, а следовательно, была дамой в возрасте. Посему появление Дженнифер вызывало легкое беспокойство, словно она нарушила некое неписаное правило. Но она не замечала осуждения во взглядах.

– Дженнифер, – Рэй улыбнулся, но сразу же стер улыбку с лица, – неужели ты бросила свой магазин?

– Он закрыт, – сказала она. – Я повесила на дверь табличку «Вернусь через 15 минут». Обожаю такие таблички. Он приходил?

Рэй посмотрел на нее, потом на Дэвида и покупателей, а потом опустил глаза на бланки заказов.

– Нет, – сказал он.

– Но разве сегодня не среда, Рэй? Ты же говорил…

– Сегодня среда. – Он понизил голос до шепота, словно в церкви. – Просто он…

– Нервничаешь?

Она дотронулась до его руки, и Рэй вдруг осознал, что дрожит всем телом, даже гудит, действительно гудит, наподобие кровати, предназначенной для расслабления мышц, но у него в свое время вызывавшей такое ощущение, будто номер отеля находится прямо над тоннелем подземки, по которому с грохотом проносится поезд.

– Немножко. – Теперь он жалел, что рассказал Дженнифер про звонок. – Все-таки это Питер Бойлан.

– Я знаю, глупый.

Она по-прежнему не отнимала ладони от руки Рэя, уже давно переставшей дрожать. Ее зеленые глаза блестели. Рэй признавал, что Дженнифер красива в своем роде. Иногда он просто любовался ею. Он вытащил свою руку из-под ее ладони – якобы для того, чтобы помахать уходящему клиенту, – а потом положил на прилавок подальше от нее. Так оно лучше.

– Ты помнишь, когда мы с тобой в первый раз увидели картину Бойлана, Рэй? Мне вдруг пришло в голову вчера ночью, когда я уже засыпала. Помнишь?

Рэй помнил. С тех пор минул уже почти год, но Рэй помнил все так отчетливо, словно все случилось вчера: свое Фиаско. И действительно, над кроватью там висел Бойлан – то есть репродукция картины Бойлана; над кроватью в номере отеля, снятом Дженнифер в тот вечер; над кроватью с автоматом у изголовья, в прорезь которого по наущению Дженнифер он опустил четвертак; над кроватью, на которой они переспали, или попытались переспать, в первый, последний и единственный раз, совершив ужасную ошибку, как он надеялся (тщетно), уже забытую и прощенную, хотя и не столь давнюю.

– Я правда очень занят, Дженнифер, – сказал Рэй. – Я расскажу тебе все при следующей встрече. Поэтому, если только ты не собираешься купить брюки, тебе лучше…

Но фраза осталась незаконченной. Поскольку в этот момент в магазин вошел он. Дверной колокольчик вызвонил две ноты, высокую и низкую, – «динь-динь» – под тягучее пение виолончелей, исполнявших «Love Me Tender» [1]. Питер Бойлан нетерпеливо покрутил головой, осматриваясь по сторонам, увидел наконец Рэя и улыбнулся. Дженнифер подмигнула Рэю и медленно отошла в глубину зала. Когда Питер Бойлан – в старых брюках цвета хаки, вылинявшей голубой рубашке, легкой куртке типа рабочей и в дешевых мокасинах – приблизился, Рэй собрался выйти из-за прилавка, чтобы тепло поприветствовать гостя. Вероятно, чуть теплее, чем он приветствовал, например, Дженнифер. Но обнаружил, что не в состоянии ступить ни шагу. Рэй не мог пошевелиться. Не мог покинуть свое безопасное убежище за прилавком с выставленными под стеклом запонками, наручными часами и зажимами для галстука. Возможно, Рэй испугался и исполнился дурных предчувствий; а возможно, просто испытал естественное волнение при встрече со знаменитостью. Во всяком случае, он был рад, что между ним и Питером Бойланом находится прилавок, и положил на него ладони, словно заверяя и деревянную стойку, и себя самого, что не сдвинется с места. – Рэй Уильямс? – Он протянул руку. – Я сразу понял, что это вы. Питер Бойлан. Перейду сразу к делу: вот та самая куртка.

Он говорил о потрепанной рабочей куртке, в которой пришел. Светло-коричневого цвета, явно очень старая, заштопанная и залатанная в полудюжине мест, с обтрепанными обшлагами и воротником. Принадлежи она Рэю, она бы давно упокоилась в мешке для тряпья. Но она принадлежала одному из величайших художников страны – художнику, который сейчас стоял перед ним с просительным видом, показывая пальцем на место, где отсутствовала пуговица.

Рэй не мог не заметить, что Питер Бойлан весьма привлекательный мужчина. Действительно очень привлекательный. Сам по себе. Точеные черты лица, восточный разрез глаз, небрежно откинутые назад волосы (остатки оных) серебристого цвета. Рост шесть футов без малого и чрезвычайно доброжелательный вид. Фотографии, которые Рэй видел в журналах, не отдавали Бойлану должного. Просто интересный мужчина. И все. И довольно.

– Как вы видите, пуговицы сделаны из какого-то дерева, – сказал Бойлан. – Я точно не знаю…

– Дуб, – сказал Рэй, перебивая человека, написавшего «Сиенскую фреску», художника, работы которого изучали в университетах во всех странах мира.

– Дуб? – переспросил он. – В самом деле? Вы уверены?

– О да, – сказал Рэй. – По цвету видно. И по узору прожилок на пуговице: концентрические круги с крохотным сердечком посередине. Это Филип Хартли, а Хартли работал исключительно с дубом.

Вероятно, словоохотливость Рэя объяснялась тем обстоятельством, что между ними находился прилавок; но он твердо решил показать себя с лучшей стороны, блеснуть знаниями, хотя сердце у него подкатывало к горлу при каждом слове. Что же касается Питера Бойлана, то он слушал с неподдельным вниманием и интересом рассказ о мельчайшем из мелких предметов, изучению которых Рэй посвятил значительную часть своей жизни.