Потом подошла к супре, мирно дремавшей в углу. Она тоже доработана и оттого как будто живая. Пилот во время гонки так сильно чувствует свою тачку, что сливается с ней в единый организм. Эта супра принадлежит Тиму, она словно его часть.

— Даже не мечтай, — врезалось мне в спину, когда я попыталась открыть дверь.

— Да я в курсе, что ключи ты с собой таскаешь. Не доверяешь мне. Я так, полюбоваться.

— Разбирай подарки.

Тим опустил на пол кучу пакетов, которые забрал из пункта выдачи маркетплейса, и я, как ребенок, кинулась мерить вещи.

Надувной матрас пока не пришел, мы снова спали в одной кровати. На этот раз я надела шелковые топ и шортики, но Тим отчего-то лишь тяжелее вздохнул, как будто не обрадовавшись.

Слышу шаги и оборачиваюсь. Тим облокачивается на барную стойку и демонстративно пялится. Я усмехаюсь, качаю головой. Это игра. Дурацкая игра, которую мы затеяли, не сговариваясь: он бросает на меня долгие внимательные взгляды, я — игнорирую.

Не знаю, как объяснить происходящее. Между нами образовалась непреодолимая пропасть, однако в какие-то отдельные минуты гормоны берут свое, и мы начинаем безбожно флиртовать и облизывать друг друга глазами. Оба взрослые люди, но иногда стены этого гаража словно раскаляются, и мы в нем — как два сходящих с ума от пубертата подростка.

Это место — будто островок в океане, и порой кажется, что мой мир сузился до него.

Сумбур, неадекватность, общий на двоих грязный секрет. Мы варимся в этом на сотне квадратных метров. Раньше думала, что будет легче.

— Что? — Я резко поднимаюсь, аж голова кружится. — Криво приклеила? — Отхожу на пару шагов.

— Продолжай, — говорит Тим, широко улыбнувшись одними губами.

Я уже знаю такую его улыбку — что-то нехорошее задумал. Он включается в игру «гадкий я», как затмение на него находит. Главное — эти минуты перетерпеть, потом Тимофей снова уходит в мрачные мысли и спорт, готовится к главной гонке своей жизни.

Хочу закатить глаза, но решаю, что не буду поощрять. Вместо этого приседаю и продолжаю разравнивать пленку.

Он стоит позади, наблюдает. Даже не шелохнулся, животное! Разглядывает с ног до головы. Опять за свое.

Пялится, пялится, пялится. Его взгляд раздевает, а заинтересованность не вмещается в установленные границы. Похоть рисует невидимые полосы на моей коже. Прекрасно понимаю, что Тиму скучно, он задолбался крутить железки внизу и поднялся, дабы развлечься. А я тут, вот пожалуйста, на блюдечке.

Не выдержав, поднимаюсь и подхожу к нему.

— Прекрати так делать! Я тебя не хочу и не…

Замолкаю на полуслове, потому что Тим достает из-за спины пышный букет красиво оформленных полевых цветов. Протягивает.

— Серьезно?

Он кивает, трогательно заглядывая в глаза, и я начинаю смеяться.

— Ты что же, думаешь, я забуду о своей сестре после букета ромашек?

Тим тоже улыбается. Пожимает плечами.

Смешно! Наверное, вся эта ситуация действует на нервы слишком сильно, и я продолжаю хохотать, пока улыбка на его лице не становится шире.

— Ну На-астя, — тянет он.

— Спасибо, Тим, цветы прекрасны. Помочь не желаешь? Нужно этот шкафчик прибить…

— А что мне за это будет?

— Да господи, прибитый шкафчик у тебя будет!

Он опирается на локти и разглядывает меня с таким наглым умилением, что я едва сдерживаюсь, чтобы не плеснуть ему в лицо еще чего-нибудь. Всем своим видом Тим мне показывает, что до шкафчика ему нет никакого дела и надо ему именно меня.

В его глазах сверкают смешинки, и я отворачиваюсь, позволяя визуально насладиться мною как следует. Я так долго существовала в изоляции, что даже не знаю, выгляжу ли привлекательно.

Когда-то давно я была в себе уверена, теперь — пятьдесят на пятьдесят. Я никогда не могла тягаться с Юляшкой в тонкости и изящности, но у меня было столько дел и интересов, планов, событий, друзей и знакомых, что на сравнения не оставалось времени.

Освобождая цветы от упаковки, которая им совсем не идет, двигаюсь плавнее, чем обычно, словно на сцене выступаю, потому что за каждым моим движением наблюдают.

Не знаю, почему совсем не боюсь Тима. Несмотря на предостережения сестры — страха нет. Напротив, все ее рассказы о нем, что должны были отвратить, страшно привлекли. Мы с Юлей по-разному расставляем акценты в одних и тех же ситуациях. Наверное, именно поэтому никогда раньше не ссорились из-за парней.

И еще я не знаю, почему мне нравится его провоцировать! Вероятно, это тоже последствия изоляции. Мои джинсовые шорты неприлично короткие, обтягивающий топ надет на голое тело.

Демонстративно эффектно наклоняюсь в поисках большой пивной кружки, которую вчера нашла и отмыла.

Тим присвистывает. Я широко улыбаюсь, но, когда поднимаюсь, от моей улыбки не остается и следа.

— Будешь свистеть, денег не будет.

Его взгляд плывет по мне.

Набираю воды, ставлю букет в воду и вдыхаю аромат зелени.

— Скажи что, — чеканит Тим.

— Что «что»? — переспрашиваю, обернувшись.

— Что мне сделать, чтобы оборона пала? Купить тебе что-нибудь? Подарить? Я с ума схожу, Настя, запреты на меня отвратно действуют. — Он сокрушенно падает на барную стойку. — Я только о тебе думаю.

— Господи, какой ты лицемер.

— Да я клянусь!

— Это будет самое долгое похищение в моей жизни, — бормочу я себе под нос, тяжело вздохнув.

— Кстати да, я ведь могу тебя просто связать.

— Ха-ха-ха, Тима. Я даже буду чувствовать себя польщенной. Как человек, который окончательно доломал твою жизнь и карьеру.

— Ну Настя, — повторяет он. Подходит, берет меня за руку. Прижимает к груди и заглядывает в глаза.

Хохочу!

— Какая экспрессия! Какие взгляды!

— Как насчет свидания?

Качаю головой.

— Я же сказала, что нет. Я, может, и в рабстве, — киваю на ведро с грязной водой, — но не в сексуальном. Так мы не договаривались. — Пытаюсь отнять руку.

Он позволяет лишь после третьей попытки.

Я приступаю к измерению рулеткой очередного шкафчика. Тим — вновь за барной стойкой.

— Я подарю тебе кубок, который получу в гонке в Нюрбургринге. Хочешь?

— Увы, меня не интересуют кубки.

— А что тогда?

— Влюбись.

— Что-о? — тянет Тим, брезгливо рассмеявшись.

— Нюрбургринг — одна из самых опасных трасс в мире, с кучей сложнейших участков. В общей сложности там погибло под сотню гонщиков и неизвестно сколько туристов. На ютубе я просмотрела на днях десятки видео с авариями! Но… победа в гонке звучит для тебя правдоподобнее, чем втрескаться, верно?

Пару мгновений он недовольно меня разглядывает. Флер придурка скинул, теперь настоящий. Такой Тимофей меня пугает, а еще… именно такой мне нравится.

Наконец, он произносит:

— Кубок хоть продать можно, а любовь — это эфемерная субстанция, благодаря которой можно максимум накатать пару слезливых стишков. Толку никакого.

Я вновь подхожу, тоже опираюсь локтями на стол, зеркаля его позу, прикусываю нижнюю губу.

— Я жалостливая, Тим. Если бы ты влюбился и страдал, то возможно, я бы и переспала с тобой пару раз чисто из жалости.

Он досадливо морщится и отстраняется.

— Ну Настя.

Пожимаю плечами и отвечаю резко:

— Ты спал с моей сестрой. Точка.

Я возвращаюсь к работе.

— Какое-то проклятье. А сейчас тебе меня разве не жалко? — басит Тим пафосно.

— Нет.

— Да ептиль! — Он выпрямляется. — Две близняшки, Насть, пусть не одновременно, но… — опять включает идиота.

— Какой ты мерзкий.

— Вечером сделаю тебе массаж, а там посмотрим.

Я снова громко смеюсь, пока Тим не уходит, кажется полностью собой довольный. Засранец. Киплю от негодования, но остаток дня прокручиваю в голове наши дурацкие диалоги и улыбаюсь.

Вечером я приглашаю ребят подняться, и они втроем застывают на пороге, пораженно разглядывая обновленную кухню.