Нет, не был. Напротив, на рубеже шестого десятка Рамирес вступил в пору психологического кризиса — жесточайшего по форме и необъяснимого по сути. И здесь в гангстерской саге начинается самая темная по смыслу строфа.
Психический сдвиг, настигший Рамиреса в самом расцвете его поприща, столь же непостижим, как и все, происходившее под этой каталонской шевелюрой. Вначале было просто беспокойство — зудящее чувство, невнятно напоминающее то ли об упущенной возможности, то ли о каком-то промахе, — словом, ощущение опасности. Рамирес, как и всегда, реагировал молниеносно: проделал все необходимые вольты, обманные ходы, и зрачки пистолетов — колодцы смерти — с готовностью уставились в окружающее пространство.
Но вот чудо! — в пространстве никто не появился. Непогрешимый контакт с действительностью разладился, биологические часы прозвонили вхолостую. Прибыль шла, а Рамирес чувствовал, что для таких денег пригрозил слабовато; Тино Джильо, горячая голова, по всем законам должен был организовать покушение — милости просим! — а он пожал руку да и уехал в Бостон. Беспокойство Рамиреса перешло в давящий страх, его ясновидящая интуиция, как севильский бык с подпиленными рогами, стала раз за разом бить мимо — ошибка, правда, выходила не больше миллиметра, и здравый смысл мог легко подсказать, что ничего смертельного не происходит, но как раз осмысления-то Рамирес и был начисто лишен, и, подобно растерянному быку, его внутренний голос заревел во всю глотку. Жизнь авантюриста превратилась в дурной сон.
Допускаю, что определенному типу лиходеев противопоказано достигать покоя и благополучия — они теряют форму, стимул к жизни и деградируют. Возможна и другая, более глубокая причина — поставленный Скифом во главе консорциума, Рамирес оказался в совершенно чуждой ему роли — он был хватом, пройдохой, убийцей, но никаким не лидером. Дар его заключался в виртуозной подстройке под чужие ориентиры, а здесь требовалось задавать ориентиры другим — задача для Пиредры непосильная.
Или, может быть, гангстерская депрессия была вызвана внутренним раздором его натуры волка-одиночки с теми жесткими границами, в которые поместил его Скиф? До этих пор Рамирес был сам себе хозяин, а теперь — пусть и цепь золотая, и конура под серебряной крышей, а все по своей воле не придешь и не уйдешь.
Вероятно, что и сорокалетний перерыв сказался на его чутье не лучшим образом — за время отсутствия и мир, и люди чуть-чуть, но переменились, а прикус его инстинктов еще хранил довоенный закал. Неизвестно, какая из этих гипотез верна; охотно верю, что во мраке подсознания Пиредры могла скрываться какая-то еще более невероятная причина — мне ее не угадать, да и сам Рамирес ее не знал. Важно не это. Важно то, что из этого психологического сумбура последовало несколько очень конкретных выводов.
Теряя почву под ногами, выбитый из колеи, Рамирес приступил к осуществлению одного из самых парадоксальных своих решений. Он решил бежать. Вряд ли это стоит приписывать некоему вещему предчувствию скорого краха Скифова концерна — просто не смолкающий ни днем ни ночью глас заблудившейся интуиции приказывал уносить ноги, пока вышедшая из-под контроля ситуация не кончилась каким-то громом небесным. К черту все — Хельгу, музыку, положение — не первый раз. Адье, мои дорогие, я исчезаю и уложу как раз столько трупов, чтобы меня не только не нашли, но и не искали. Будьте здоровы, я уплываю, растворяюсь в глубинах космоса, и время несет меня с края на край.
Но бесследно затеряться в современном мире — дело нелегкое, тем более для такого известного человека, тем более под опекой всевидящего Скифа. Тут требовался какой-то чрезвычайно хитрый способ, и такой способ Пиредра знал. Он решил скрыться в одной из закрытых зон Контакта, о существовании которых слышал от Грюна, Терра-Эттина-старшего и самого Скифа.
Были во Вселенной места, не посещаемые кораблями и даже мало пересекаемые трассами; там находились планеты, населенные вполне разумной жизнью отчасти и земного происхождения, однако огражденные человечеством рукой ИК от любого вторжения и вмешательства. Их цивилизации не должны были иметь с внешними мирами никаких контактов, ибо мировой Совет посчитал, что всякое инородное влияние будет для них преждевременно, нежелательно, а порой и губительно. Загвоздка же в том, что соблюдала заповедность тех мест служба Комиссии по Контактам, сотрудники которой испытывали к ведомству Скифа неприязнь, граничащую с ненавистью, — законное чувство к давнему конкуренту, попившему немало крови, поэтому в зонах власти Скифа имелся серьезный противовес.
Само собой разумеется, что длинная рука начальника Четвертого управления рано или поздно дотянется куда угодно, но Рамирес, во-первых, видал руки и подлиннее, а во-вторых, вовсе не собирался навечно хоронить себя в безвестной глуши. Никаких планов он не строил, поскольку отродясь этого не делал, но знал, что если умело переждать в тихом месте, то со временем нужное течение подхватит и вынесет куда надо. Удача выпадает на долю умов подготовленных.
Правда, расположение этих областей и подходы к ним были тайной за семью запорами неведомого сейфа где-то в недрах Института Контакта, и, за базой какого государства следует искать вход, Пиредре никто не торопился рассказать. Но как раз это обстоятельство смущало Рамиреса меньше всего — лучше других ему было известно, что слухом полнится не только земля, но и весь космос, и если уж шила в мешке не утаишь, то целую Солнечную систему — тем более. Главное, чтобы зоркий глаз Скифа ничего до поры не заметил — гангстеру приходилось вести себя подобно древнему ниндзя, маскируя свои действия под естественный ход событий, и неприметно, шаг за шагом готовить себе путь к отступлению. И вот в самый разгар этой сверхпотаенной и малопонятной деятельности и упал с неба Эрлен.
Ко дню их встречи у Пиредры в мозгу между извилинами уже искрила изрядная вольтова дуга, на что необходимо сделать серьезную поправку, оценивая его дальнейшее поведение. Кроме того, интуитивное мышление Рамиреса, в механике которого черт ногу сломит, по-прежнему доставляло своему владельцу лишь готовые решения без всяких промежуточных выкладок, так что нам самим придется разбираться, отчего во время памятного обеда на стимфальской вилле Рамирес, взяв чашку кофе, прекрасно относился к Эрликону, а отставив ее, уже был твердо уверен, что от парня нужно незамедлительно избавиться.
Едва взглянув на Эрлена, лицо которого было своеобразным отражением в кривом зеркале красавца Дина, Рамирес понял, кто перед ним, и, несомненно, обрадовался — вот он, ключ к ИК! — единственный сын героя Контакта и сам контактер, да еще безнадежно влюбленный в Ингу, любимец Скифа, вхожий, благодаря имени и образованию, в самое святая святых…
Но радость Рамиреса быстро угасла. Пока травка подрастет, лошадка с голоду помрет, плюс еще под самым носом у Скифа, плюс еще бабушка в решето видала… Тут мысль Пиредры выкинула и вовсе головоломный трюк — опередила саму себя: еще ничего не было решено, а Рамирес, мгновенно пропутешествовав в будущее, увидел, как Скиф узнает об этой встрече, делает вывод, что он, Пиредра, решил Эрликона ликвидировать, и принимает ответные меры, для начала сообщив племяннику всю его подноготную. Вернувшись к настоящему моменту, Рамирес отхлебнул следующую порцию кофе и отломил кусочек пирожного. С другой стороны, «Скиф не выдаст», и в случае чего любые нежелательные действия Эрликона, если тот сгоряча на что-то решится, Скиф пресечет. Или, по крайней мере, проконтролирует то, что Эрлену где-то вздумается наговорить. Чего же бояться?
Было чего бояться. Был в той колоде, которую из-за неосторожности Эрликона могли распечатать враги Рамиреса, скрыт непобедимый джокер, бьющий все Скифовы козыри.
Джокера звали Диноэл Терра-Эттин, и он был отцом Эрлена. Бывший друг, соратник и названый брат Скифа был Скифом же, в пору их послевоенных разногласий, устранен от контактных дел и заблокирован, но при всем том отнюдь не утратил ни влияния, ни авторитета, ни, что самое главное, профессионального таланта. А уж по уровню своих способностей Диноэл мог свободно потягаться и со скифовским аналитическим монстром, и с пиредровской интуицией, вместе взятыми.
