— Я надеюсь, что, когда мы сядем за стол, мне объяснят, что за комедия здесь происходит.

И с тем отбыла к плите и холодильнику.

Комната, в которой Звонарь принимал Эрликона, называлась гостиная. Была еще спальня, кабинет, комната Инги и еще одна, с которой хозяин положительно не знал, что делать, и не меньше двух раз в год решал устроить там библиотеку. Пока что в ней разместился стихийно возникший склад забытых, невесть кем подаренных и просто пришедшихся не ко двору вещей.

Гостиная была, пожалуй, единственным местом в доме, где вкусы Звонаря и Инги пришли в какую-то гармонию. На толстом пушистом ковре (дар Пиредры) стоял длинный стол очень неплохой работы, кресла в романском стиле, у стены — косматый диван и пианино, напротив — стенка с книгами и телевизором, под потолком — дубовые панели с резьбой. Цвет стен, картины и цветы Инга в каждый приезд меняла, в этот раз практически голые белые стены украшала одинокая гравюра, изображавшая забавный шабаш ведьм, обрамленный с четырех сторон темным по смыслу латинским текстом.

Гуго, покончив с формальностями, вдруг пришел в хорошее настроение, переоделся в домашний черный свитер без воротника, на несколько мгновений продемонстрировав Эрлену свой бугристый треугольный торс и столбообразную шею, двукратно обвитую серебряной цепочкой с безвестным образком. Эрликон в эту минуту подумал, что Баженов легко отделался; потом Звонарь подошел к пианино и, весело глядя на гостя, взял несколько аккордов и даже что-то промурлыкал, дальше полез в шкафы за вином и посудой. Сразу выяснилось, что Эрлену накануне этапа пить нельзя, Гуго сказал: «Спорт, понимаю», и тотчас же достал две бутылки тоника: «Это как раз можно» и расставил на столе стаканы всевозможной высоты и геометрии, а также прочие приборы. На вопрос, какую музыку предпочитает, Эрликон ответил: «Что-нибудь поспокойнее», и Звонарь поставил легендарный альбом «Джетро Толл» — старинный шотландский напев неторопливо поплыл по комнате. Bсeподчиняющее разбойничье обаяние постепенно начало оказывать на Эрлена свое действие.

Катя перед собой столик с огромными многоэтажными бутербродами с ветчиной, проколотыми насквозь синими и красными копьями, и двумя салатами в фарфоровых вазах, появилась Инга. Она тоже облачилась в домашний наряд в виде джемпера и брюк и рассталась с большей частью своих тяжеловесных украшений.

Бутылок — высоких, низких, плоских, шаровидных, кубических — наставлено было великое множество и непонятно для кого — Инга практически не пила, Эрликон довольствовался тоником, что же касается Гуго, то для него эдинбургская кобыла и удалой джентльмен с черного ярлыка всегда заслоняли богатство французского виноделия. После первой рюмки беседа некоторое время вращалась вокруг того, что куда поставить и как поступить с мясом, но затем, гонимая стремлением увести разговор подальше от собственной персоны, Инга взяла бразды правления:

— Так что же все это значит и откуда вы друг друга знаете?

Гуго разлил всем еще по одной, капнув для соблюдения приличий и Эрлену, и достал сигарету:

— Ну-с, история такая. Наш друг умудрился как-то не поладить с твоим батюшкой, и отец Рамирес попросил меня возможно полюбезнее переправить нашего друга на тот свет. Но уважаемый гость оказался весьма проворен, и двух моих старых приятелей, прибывших к нему с миссией, как не бывало. Короче, дивертисмент вышел настолько неожиданный, что мы до сих пор еще не оправились. Я все правильно рассказал, ничего не перепутал?

В словах Звонаря ничего смешного как будто не было, но Эрликон, сжав свой граненый стакан, вначале ощутил нечто похожее на икоту, а потом чаша потрясений этого дня в его душе переполнилась, и он захохотал. Хохотал тридцать секунд, минуту, полторы, боясь расплескать, поставил тоник на стол, сдернул надоевшую бабочку и даже расстегнул воротник. Инга и Гуго тоже в конце концов засмеялись вместе с ним, и воцарилось общее веселье. Бредовая, невероятная ситуация — что тут говорить, как говорить? Но, с другой стороны, разве он не студент Института Контакта и разве не готовили его три года как раз к тому, что он попадет в ситуацию бредовую и парадоксальную? Да, прямо комплексный экзамен по технике выживания.

— Простите меня, — сказал Эрлен, отдышавшись. — Я просто… Не каждый день вот так сидишь за столом с собственной смертью.

— Ну-ну, — укоризненно заметил Звонарь. — Скажем, стрельбу открыл ты первый.

— Да, а они приехали вручить мне букет гвоздик. — Кромвелевский тон звучал в речи Эрликона все чаще и чаще, — Нет, Гуго, ты рассказал все не так.

Необычайно доверительная звонаревская манера вести разговор быстро и абсолютно естественно позволяла переходить на «ты».

— Я не убивал твоих друзей. Даже не думал, мне это в голову не приходило. Просто Скиф дал мне для защиты… Ну, в общем, одного человека. Я все узнал последним… случайно. Это во-первых. Во-вторых, я понятия не имею, чем так не угодил твоему отцу. Мне как-то забыли сказать. — Эрликон потер лицо руками. — Наверное, я чепуху какую-то несу. Прожужжали мне все уши: Рамирес враг, он нас хочет убить, несчастный случай… Я уж и задумываться перестал, привык. А почему? За что? Инга, я не хочу и не хотел ссориться с твоим отцом.

— И Скиф тоже, — проворчал Звонарь. Он явственно уловил суть сделки двух умников по поводу трупа, уложенного его руками. Ах, гиены, мать вашу; старая дружба…

— Кто такой Скиф? — спросила Инга, пододвинув Звонарю пепельницу. — Это же твой дядя?

Пилот и гангстер переглянулись. В этот момент они поняли друг друга без слов.

— Скиф — большой авторитет, — дипломатично высказался Гуго.

Тут мы должны коснуться чрезвычайно деликатного вопроса: насколько Инга была в курсе отцовских дел?

В известной степени была в курсе. Естественно, ни о Программе, ни о Скифовой протекции она не слыхала, а если даже что-то и доходило, то ни Рамирес, ни Гуго никаких объяснений ей при всем желании дать бы не смогли. Также, кроме всего прочего, Инга начала осмысливать существование во времена уже достаточно вегетарианские, когда основные бойни и костоломки остались в прошлом, а Пиредра и компания вошли не просто в элиту, а в сверхпривилегированную касту преступного мира, то есть превратились в солидных, уважаемых в обществе добропорядочных людей, имеющих друзей в высших эшелонах власти. А какой-то близости в семейном кругу, располагающей к откровенности, Инга не видела ни в детстве, ни позже.

Словом, она знала, что ее родители принадлежат к весьма и весьма обеспеченному классу, поэтому, естественно, у них есть множество недоброжелателей, тем более что интересы бизнеса и закона не всегда и не везде совпадают. Знакомство же с Гуго помогло ей понять, что не все возникающие подобные противоречия разрешаются в суде при помощи адвокатов. Есть изнанка жизни, негласно признавала Инга, так это не нами придумано и не нам это менять. В подробности же она предпочитала не вникать. Поэтому сегодняшний случай ее, конечно, удивил, но нельзя сказать, что так уж ошеломил до глубины души.

— Так я что-то не понимаю, — спросила она. — Твой дядя-авторитет тоже хотел твоей смерти?

— Да вы ешьте, — предложил Звонарь. — Для чего все стоит?

— Я сегодня весь день только и делаю, что ем и пью, — ответил Эрлен. — Мой дядя Эрих… Хорошо, вот ты мне и ответь: в чем моя вина? И почему Скиф так со мной поступил?

— Давай-ка еще по одной… Прямо концерт-загадка. Тебе ничего не объяснил дядя, мне — мой друг Рамирес. Что же, поломаем наши умные головы. Но одно могу тебе сказать уже сейчас: Скиф тебя подставлял изо всех сил.

Эрликон наклонился вперед, впитывая взглядом грубую лепку разбойничьего лица и даже надеясь его смутить:

— Не лги мне, Звонарь.

Но смутить Гуго Сталбриджа было нелегко. Он чуть приметно повел бровью, голос на басах наполнился всегдашним зазубренным рыком:

— А я и не лгу. Ведь вам там отзвонила свиристелка из аэропорта, мисс ноги семьдесят восемь или что там у нее? Вот ее-то Скиф в Стимфале и оставил, а все прочие службы он отозвал. Он, друг незнаемый, тебя выставил на съедение, ты в сорочке родился — вот помяни мое слово. Кстати, не та ли барышня так хорошо стреляет?