Кстати, у него ведь есть человек, у которого можно спросить совета. Уж Аламеда точно должен знать, как следует вести себя капитану и что он вообще должен делать. Да и поставить адмирала в известность о том, какие изменения произошли на корабле сегодня ночью, тоже не помешало бы. Приняв решение, Рене быстро сходил на камбуз за едой для Аламеды и отправился выполнять свои привычные утренние обязанности.

Войдя к испанцу, Рене пожелал доброго утра и первым делом осмотрел рану и сменил повязку на ноге адмирала. Потом предложил ему позавтракать.

— Благодарю вас, молодой человек, — с достоинством кивнул адмирал, что, вероятно, следовало считать вежливым поклоном. Он поднялся и сел за стол все с той же безупречной осанкой. — Вы неважно выглядите, — нарочито небрежно заметил он, беря сухарь так, как будто это был по меньшей мере трюфель. — Информация, которую я вчера дал, помешала вам хорошо выспаться?

— Да, господин адмирал, — кивнул Рене. Это было чистой правдой.

Он порылся в кармане и достал оттуда головку Пресвятой Девы, унесенную им из каюты Каракатицы. Впрочем, теперь, наверное, из его собственной каюты.

— Вот, возьмите. К сожалению, она сильно пострадала, но я слышал, как вы молились вчера Пречистой Деве Аточской. Я подумал, что для вас это важно.

Адмирал, отложив сухарь, протянул к кусочку статуэтки дрожащие пальцы.

— Ave Maria… — трясущимися губами забормотал он молитву, ставя головку Пресвятой Девы на стол и опускаясь перед ней на колени.

Рене отвернулся. Вот что значит по-настоящему верующий человек. Такой бы, наверное, ни за что не сбежал из семинарии.

Впрочем, адмирал быстро закончил молиться и поднялся с колен. Рене подозревал, что сделал он это только ради него и скорее всего продолжит, когда тюремщик его покинет.

— Благодарю вас, мой юный друг! — прочувствованно сказал адмирал. — Я этого не забуду!

На это, собственно говоря, Рене и рассчитывал. Он снова зашарил в кармане, извлекая из него черный бархатный мешочек.

— У меня для вас еще один сюрприз. Посмотрите, все ли здесь.

Лицо адмирала надо было видеть.

— Не может быть! — Он поднял на Рене глаза, в которых было потрясение. Вот уж чего Рене никогда не ожидал увидеть на этом лице. — Как вам это удалось, молодой человек?

— Бунт, — коротко ответил Рене, которому не слишком хотелось вдаваться в подробности. Тела Каракатицы и его приспешников еще раскачивались на рее, будоража совесть. Не очень-то легко иметь на совести чью-то смерть.

— Вы… — Адмирал с уважением посмотрел на него. — Что вы теперь намереваетесь делать?

— Продать их вам. Ведь это вы собирались их выкупить, я правильно понял?

— Да, — согласился испанец. — Вы поняли верно. Это дело чести. Я не могу позволить, чтобы камни, предназначенные моей королеве, оставались в руках у пиратов. Это погубит меня, мою карьеру и мою семью. Цена остается в силе. Полмиллиона золотом — это все, что у меня есть.

— Вы разоритесь, — сказал Рене.

— Я надеюсь, что королева оценит мою преданность.

— И пожалует какой-нибудь источник дохода, — понимающе кивнул Рене, вызвав негодующий взгляд испанца. Да, он забыл, в благородном обществе о таких вещах не принято говорить вслух. — Хорошо, тогда я постараюсь отпустить вас без выкупа. Но сбавить цену я не могу, вы же понимаете, цифра в полмиллиона уже прозвучала. Меня не поймут.

— Да, разумеется, — отмахнулся адмирал. — Конечно, вы ничего не можете сделать, мой дорогой друг! Вы и так спасаете меня, разве я могу требовать большего? Кстати, вы расскажете мне, кто же все-таки взял камни? Или это тайна?

— Нет, никакой тайны здесь нет. — Рене снова вспомнил качающиеся на рее тела. — Это был капитан Каракатица, его первый помощник и казначей.

— Они сознались? Их уже арестовали?

— Можно сказать и так. Они уже мертвы.

— О, я забыл, что у вас свои законы.

— Да, пиратские законы просты и их немного, но за их выполнением следят очень строго.

— Кто же теперь стал капитаном? С кем мне предстоит заключать, так сказать, официальный договор?

— Со мной.

— Что? Вам доверяют такие серьезные вещи?

Рене вздохнул. И так, наверное, будет в ближайшие пять лет, пока он не повзрослеет. Может, стоит отпустить усы?

— Вообще-то сегодня рано утром, после того, как наш прежний капитан отправился… м-м-м… в некотором смысле на небеса, новым капитаном выбрали меня.

— Не может быть! — отбросив на секунду привычную сдержанность, воскликнул испанец. Изумленно покачал головой. — Вы далеко пойдете, молодой человек, помяните мое слово! Очень далеко!

— Лишь бы не на виселицу, — пробормотал Рене. — Так вы посмотрите, все ли камни на месте? — Он протянул испанцу мешочек, который все еще держал в руке.

Тот молча взял, высыпал камни на стол, пересчитал, осмотрел каждый. Потом сложил все обратно в мешочек и протянул Рене.

— Да, все в порядке.

— Послушайте, господин адмирал, — нельзя выразить, как Рене тяготило изменившееся мнение испанца на его счет. — Я не добивался этой должности, поверьте. Меня выбрали только потому, что решили, что мне будет проще договориться с вами о выкупе. Возможно, что, как только эта эпопея с камнями закончится, меня повесят так же, как и Каракатицу. Припишут какое-нибудь нарушение закона или обычая. Или пырнут ножом в темном переулке, если не найдут, к чему придраться. Хотя скорее всего все-таки повесят, потому что капитан из меня…

На самом деле перспективы были не такие мрачные, Рене намеренно сгустил краски, но это дало результат, потому что он физически ощутил, как изменился взгляд адмирала.

— Так станьте хорошим капитаном, чтобы этого не случилось! — строго приказал ему старый вояка. — Люди должны чувствовать вашу руку, ваш взгляд, тогда они будут вас уважать. Иначе будут смотреть, как на пустое место!

— Уже смотрят, — уныло поделился Рене.

— Ничего, вы только начали, и у вас еще есть шанс. Заставьте их делать что-нибудь полезное, чтобы не было времени чесать языками. Да хотя бы пусть уберут весь этот свинарник, который они развели на корабле. Вам же будет просто стыдно зайти в порт!

Отлично! Рене даже просиял от облегчения. Прекрасная идея. Это он вполне сможет потребовать и проследить за исполнением без риска вызвать дополнительные насмешки. Действительно, самое время заняться запущенным Каракатицей корабельным хозяйством, ведь корабль теперь его. Его?

— Господин адмирал, я припоминаю, вы как-то говорили, будто сможете забыть о том, что «Инфанта» когда-то была вашим кораблем? — с надеждой спросил он. Продавать фрегат Рене было жалко, уж больно он был хорош. Да еще за полцены, что было просто надругательством над прекрасным кораблем.

Похоже, адмиралу тоже было его жалко, поскольку он тяжело вздохнул.

— Я уже забыл, молодой человек. Надеюсь, вы не посрамите этот корабль творимыми с его помощью непотребствами.

— Я сделаю все, чтобы этого не произошло, господин адмирал, — искренне пообещал Рене. Он действительно не собирался заниматься, как Каракатица, только грабежом и разбоем. Ведь тот же де Монтень, как понял Рене из разговоров пиратов, не гнушался ни торговлей, ни перевозками грузов. Почему бы и ему этим не заняться? Рене надеялся, что месье Собрик не откажется свести его с нужными людьми. Дело это, как понял Рене, было довольно прибыльным, и возможно, у него получится накопить немного деньжат перед возвращением домой.

Рене сунул мешочек с драгоценными камнями в карман и поклонился испанцу.

— Благодарю вас за совет, господин адмирал! А теперь мне пора начинать претворять его в жизнь.

— Удачи вам, друг мой, — доброжелательно улыбнулся адмирал. — Помните, действовать нужно как можно более жестко. Но при этом справедливо! Непременно справедливо!

— Я запомню это! — пообещал Рене.

Выйдя из каюты адмирала, Рене первым делом отправился в капитанскую, вернее, теперь уже свою каюту. Там, покопавшись в вещах де Аламеды, он подобрал себе приличную одежду. Простого покроя камзол темно-коричневого цвета с золотым позументом по обшлагам и возле застежки был сшит по испанской моде, но выглядел добротно и дорого, что и требовалось на данный момент. Следующими шли черные суконные брюки, немного длинноватые (де Аламеда был немного выше Рене), но в поясе пришлись почти впору. Покопавшись немного в адмиральской обуви, новоиспеченный капитан разжился прекрасными, сапогами с серебряными шпорами, в которые слишком длинные штаны и были успешно заправлены. Белую рубашку тонкого полотна, богато отделанную кружевами, Рене надел на себя с чувством прямо-таки животного наслаждения. Нет слов, чтобы передать, как он соскучился по хорошей одежде.