Людовик, как ревностный христианин, был оскорблен тем, что магистр осмелился предложить ему в качестве союзников неверных. Дипломатию он счел постыдной разновидностью лжи, осудил магистра с редкой для него язвительностью и запретил ему принимать любых посланцев от мусульман без его, Людовика, на то разрешения. Магистр, разгневанный обращением короля, не стал отвечать оскорблением на оскорбление, что могло бы сделать их несогласие непоправимым, и уехал обратно в Сен-Жан-д’Акр, забрав с собой магистра Франции, Рено де Вишье. Вишье, которого незадолго до этого капитул избрал маршалом ордена, приплыл на Кипр вместе с королем. После их молчаливого и скоропалительного отъезда Людовик почувствовал некоторое беспокойство: если он лишится поддержки ордена, его кораблей, монахов-воинов и денежных вложений, в походе возникнет немало осложнений. Советники Людовика приложили достаточно усилий, чтобы примирить старого магистра с молодым королем. И разве праздник Рождества Христова – не лучшее время, чтобы забыть о любых несогласиях? И вот перед торжественной мессой король и магистр в знак примирения поцеловались…

Слухи о разногласиях короля и магистра дошли и до простых воинов, и они рассказывали о них на свой лад, утверждая, что «магистр-тамплиер и султан Египта до того крепко подружились, что даже смешали свою кровь в одной миске». Рено, разумеется, не верил в побратимство христианина с неверным, но и у него нашелся повод не обрадоваться приезду тамплиеров. Во время мессы он увидел в первом ряду храмовников Ронселена де Фоса…

Эта встреча стала для него потрясением. В письме командорства Жуаньи было написано, что он отправился в Святую землю, но Рено не ожидал увидеть его в нескольких шагах от себя и рядом с Гийомом де Сонаком. Однако он подавил свой гнев и справился с желанием броситься на Фоса и заставить его публично признаться в совершенном им кощунстве в отношении останков Тибо. Святость часа, места и обстоятельств, а также присутствие короля удержали Рено от враждебных действий, и после мессы он только посмотрел вслед удалявшимся в безупречном порядке братьям-храмовникам – да, они были безупречны, но только на людях…

Жиль Пернон тоже заметил де Фоса. Как только люди стали расходиться и король направился в церковь Святой Троицы, чтобы молиться там всю ночь, Жиль заглянул в конюшню и приготовил лошадей, а потом уже подошел к своему господину.

– Я полагаю, что мы поскачем вслед за ними? – спросил он, указывая на белые плащи, которые еще виднелись вдалеке. – Я все узнал, их командорство находится примерно в трех лье отсюда – большой донжон под названием Колосси[41] среди виноградников.

– Я бы рад, Жиль, но сейчас наша скачка ни к чему не приведет. Взгляни!

В самом деле, белые плащи виднелись уже на небольшой пристани: Гийом де Сонак со своим окружением усаживался в лодку, чтобы плыть на главную галеру ордена, стоявшую на якоре в заливе, неподалеку от Акротири. Ронселен де Фос был по-прежнему рядом с ним.

– Они пробудут там до рассвета, – вздохнул Рено, – а после утренней мессы магистр вернется в Сен-Жан-д’Акр. Нам не удастся проникнуть на борт галеры и свести там счеты с де Фосом: никто лучше храмовников не охраняет свои суда.

– А завтра? По дороге в церковь? Или на обратном пути?

– Волосы у тебя седые, Жиль, а пылкости и безрассудства – как у молодого, – заметил Рено с улыбкой. – Подумай о том, что у нас нет никаких доказательств, а если Ронселен таков, каким я его себе представляю, он начнет лгать, и правдой сочтут его слова, а не мои.

– Но король и сир Робер поверят вам, а не ему! Другое дело, что Его Величество Людовик вряд ли нам простит, если мы поссорим его с тамплиерами как раз тогда, когда они помирились. Но, как я знаю, магистр и его рыцари собираются к нам присоединиться в Египте, так что, наверное, лучше нам дождаться прибытия туда. Когда отряды разобьют лагеря, нам будет гораздо легче поймать этого негодяя и припереть его к стенке. Но если сейчас нам выпадет удачный случай…

Случай не выпал. Ронселин де Фос, словно бы чувствуя витающую в воздухе угрозу, ни на шаг не отходил от Сонака, держась самого близкого его окружения, состоящего из высоких церковных сановников… И галера с парусами, на которых алели восьмиконечные кресты, мирно уплыла в Сен-Жан-д’Акр.

Вскоре после Нового года крестоносцы услышали удивительную весть. Долетела она до них благодаря французу-доминиканцу Андре де Лонжюмо. Он побывал в Кавказских горах, где расспрашивал монголов о христианах в этих отдаленных краях, так как говорили, будто есть они даже среди потомков Чингисхана. А когда он пустился в обратный путь, где-то неподалеку от Мосула нагнали его два путника, тоже христиане, и передали от монгольского хана Эльджигидея послание королю Франции. И каким удивительным оказалось это послание, ибо предлагалось в нем французам заключить союз с монголами против сынов ислама. Неожиданная новость всколыхнула волну энтузиазма, но только не у короля, он отнесся к предложению сдержанно. Однако из вежливости приготовил хану подарок: приказал изготовить шатер-часовню, украшенную вышитыми иконами, изображающими жизнь Христа, и передал ее Андре де Лонжюмо, чтобы тот отвез ее хану. Что же касается предложения монгола, то расстояние, которое разделяло собеседников, было слишком велико, чтобы они всерьез могли вести разговор. Людовик был уверен, что он со своим войском покинет Кипр раньше, чем доминиканец выполнит свою посольскую миссию. Пребывание на чудесном острове становилось королю в тягость. Воины слишком долго бездействовали, все труднее было поддерживать дисциплину и моральный дух, кроме того, в лагере начались болезни. Появился самый распространенный на Востоке недуг – дизентерия. Она уже унесла четыре сотни рыцарей и простых воинов, не пощадив и знатнейших сеньоров, от нее умер сир де Бурбон, граф де Вандом и благородный Жан де Монфор. Де Монфор приплыл в октябре вместе с виконтом де Шатоденом и умер в конце зимы, просветлившись до святости. Не двигаться с места и при этом терять воинов – разве это не трагедия?

Королю хотелось отплыть в феврале, но дули встречные ветры, и по-прежнему не было видно подкрепления. Пришлось опять набраться терпения и ждать. Это выводило из себя Робера д’Артуа и его воинов. Поселившись в лагере, Рено не преминул повидаться с бароном де Куси. Барон Рауль принял его с величайшим доброжелательством и сказал, что счастлив иметь его своим спутником в крестовом походе.

– Моя бедная супруга была несправедлива к вам, да и я тоже, – сказал он, – но я не уставал благодарить Господа, что он выполнил мой долг вместо меня и помог вам занять то место, которого желал для вас брат Адам.

Рено убедился, что барон действительно стал теперь очень набожным, точно так же, как и граф Марш, с которым он не расставался. Это обстоятельство успокоило Рено, поскольку было несовместимо с влиянием Флоры. Ни сам Рено, ни Пернон, ни Жерар де Френуа, который ухаживал за Флорой в Никосии и пришел в отчаяние, когда она исчезла, не могли отыскать ее следов.

– Она наконец послушалась голоса разума и покинула остров, – с удовлетворением заключил Рено.

И поблагодарил за это Господа.

Пришла весна, и дело пошло на лад. Альфонс де Пуатье с войском так и не прибыл на остров, но зато во главе двадцати четырех кораблей приплыли герцог Гуго Бургундский и Гийом де Вийардуэн, принц Мории, у которого герцог провел зиму. Их сопровождали четыреста рыцарей, чему Людовик очень обрадовался. Наконец решился и король Кипра: вместе со своими самыми знатными баронами он надел на себя крест. Теперь уж точно можно было надеяться на лучшее: поход обещал быть успешным.

Приближался великий день – день начала похода. В этот же день собиралась покинуть остров императрица Константинополя. Она увозила с собой обещание: как только Египет будет побежден, рыцари отправятся на помощь Бодуэну и помогут ему отстоять свой трон. Само собой разумеется, Гильен д’Ольнэ уезжал вместе со своей госпожой. Рено было жаль расставаться с другом. В какой-то миг он понадеялся, что друг отправится вместе с ним в крестовый поход. Гильен и сам этого хотел, но беды несчастной Марии на пути к Кипру убедили верного маршала в необходимости опекать слабую женщину, он хотел избавить ее от всяких неприятных неожиданностей, с которыми она могла встретиться по дороге во Францию.