– Как это?

– Ну, например, вот так: на выходе установить емкость с самовоспламеняющимся горючим, которое продавливается в камеру основным. При этом оно с основным горючим не должно реагировать. Только с кислородом.

– Зачем менять отработанную технологию? – спросил Глушко, – Вот взгляните, это новая форкамера, по моим прикидкам: с ней мы получим 60 тонн тяги.

Он протянул схему разработанной и испытанной камеры. Это для будущего рд-103 и 105.

– Прекрасно, но пара керосин-кислород гораздо более энергоемкая и дешевле. А имеющаяся у вас камера ее не выдержит. Расплавится. Если вы работаете с жидкостями, то облицуйте изнутри камеру сгорания медью, тонким слоем, и сделайте оребрение внутренней части внешней рубашки. При этом значительно возрастет теплоотдача. И еще, камера должна быть не круглой, а цилиндрической. Надо разместить на верхней крышке смесительную головку, но ни так как у вас – полусферическую, а плоскую и охлаждаемую. На ней поместить радиально по краям и квадратами посередине однокомпонентные форсунки. Часть форсунок должно иметь выступающую головку. Вот так. – и я набросал от руки смесительную головку 14Д22, которую много раз видел. Такая висела у меня в комнате в Новосибирске, изображая солнце и работая как люстра. «Добыл» я ее в Куйбышеве на заводе имени Фрунзе.

– Общем, пробуйте, и сразу на высококипящих и на паре керосин-кислород. Иначе все ракетные войска споите. – улыбнулся я.

Шутку поняли, но, кажется, не оценили. Посыпались вопросы: почему бы им не воспользоваться металлокерамическими соплами, которые используем мы для своих ракет.

– В первую очередь, они много дороже, во-вторых, у нас нет жидкости, которую можно использовать для охлаждения, а у вас есть. В-третьих, это не боевая ракета, а гражданского назначения, и, если есть способ сделать ее дешевле, значит надо добиваться этого. Она получится значительно мощнее, чем наши твердотопливные. Груз, выведенный в космос, в принципе, это деньги, выброшенные на ветер. Так что, думать надо о самоокупаемости проекта. Начните с малого двигателя, например, с рулевого агрегата, а затем масштабируйте его. Отработайте на модели. Думаю, что там и возникнут первые сложности, особенно с высокочастотной пульсацией.

Этих небольших подсказок вполне хватило для того, чтобы через полгода убедиться в том, что дело сдвинулось с мертвой точки, более того, наметился прорыв в надежности запуска ракет Р-1, которым заменили систему зажигания, и вариант Р-5 с одним турбонасосом на все четыре камеры сгорания, пока спирто-кислородными, преодолел отметку в 1000 километров. Тем более, что оборона страны от этих работ не слишком зависела. На площадки и в шахты пока шли исключительно твердотопливные ракеты в небольшом количестве, но их достаточно, чтобы в случае необходимости решительно разобраться с противником в радиусе 5000 километров. Имея под рукой Исландию, и ракетную базу на Чукотке, мы обладали возможностью нанести непоправимый ущерб противнику. Все остальное должна была решить экономика. Именно поэтому Сталин и направил основные мои усилия совсем в другое место. Так что, от «милитаризма» мне предстоит излечиваться.

Глава 5. Лечение «милитаризма»

А это – нелегко! За время моего пребывания здесь, я здорово привык к тому, что на первом месте должна быть военная мощь, а уж потом – «слюни». Однако с первых же дней пришлось много заниматься «союзниками». Не теми, у которых нож за пазухой, а отношениями с европейскими странами. Точнее, с их «правительствами в изгнании» и с ныне действующим аппаратом самоуправления в составе СВА. Как вы понимаете, найти общий язык они не могли, поэтому вредили они друг другу ужасно. Хорошо еще, что у США и Англии были большие финансовые проблемы, связанные с перепроизводством оружия. Больших денег на подрывную работу у них не было, но драпанувшие в Лондон ребята, обычно, не забывали прихватить из своей страны значительные средства, так что не бедствовали. А вот на их территориях возникли проблемы, аналогичные тем, что были и у США, и у Великобритании, да и у нас. Экономики стран, входивших в Ось, целиком и полностью были настроены на обеспечение операций Вермахта и поставки продовольствия в Германию. Заводы выпускали продукцию для нужд армии, флота и Люфтваффе, которые прекратили свое существование. Все транспортные и экономические связи оказались нарушенными. И оккупационные власти запретили производить что-либо, связанное в военно-промышленным комплексом Германии. Все договора, заключенные с нацистским правительством, были признаны недействующими. Восстанавливались довоенные границы, сметенные III Рейхом, но не везде. Например, Польши это не касалось, и ей пришлось вернуть Тешинскую область Чехии, оставаясь при этом в составе СССР и Германии.

Что касается СССР, то более 75% ВНП было направлено на оборону. За два года, прошедших после войны, мы сумели снизить этот показатель до 62%. В 1944-м году планируем уйти на 20-25% ВНП, несмотря на перевооружение вооруженных сил. Иначе придется раскручивать маховик инфляции, которая в Европе уже бушует вовсю. И все просят помощи у нас. Вот и приходится каждый день выслушивать эти просьбы. Хорошо еще, что ослабло давление со стороны ЦК КПСС, которое зачастую до этого решительно требовало финансировать «дружественные партии». Эту практику прекратил XIX съезд, провозгласивший, что все освобожденные страны вольны выбирать себе то правительство, которое они сочтут необходимым для себя. Но профашистские силы к власти мы не допустим. Фактически это означало то, что партия, выступающая против СССР, шансов набрать большинство в правительстве не имела. Впрочем, победителю всегда принадлежало все, остальным он делился с проигравшим. В трех крупных странах к власти уверенно приходили компартии, в Германии, правда, разрешили создание Социалистической партии под руководством Удета, который на встрече со Сталиным сумел доказать ему, что смягчение некоторых позиций, декларируемых Тельманом, принесет больше пользы, чем вреда, а двухпартийная основа двух, близких по духу, партий позволит гибче подойти к восстановлению экономического потенциала страны. Так, например, смысла в сплошной национализации всей промышленности и всей торговли в Германии нет. Велика прослойка мелких предпринимателей, издавна занимающихся своим делом. То есть настоящих и хороших специалистов в своей отрасли. Если он не бегал по митингам НСДАП и не проявил себя как нацист, то какой смысл лишать его всего и обрекать на противостояние властям. Пусть работает и приносит пользу государству. С дисциплиной, в том числе и финансовой, в Германии гораздо лучше, чем в России. В общем, учитывая, что Удет, при всей его неоднозначности, все-таки оказал нам помощь в войне с Гитлером, новый состав ЦК не возражал оставить его фигуру в качестве действующего политика, расширив таким образом базу для образования новой Германии.

Исчезновение ближайших «соперников» пагубно еще и тем, что нюх притупляется, впрочем, даже их наличие абсолютно ничего не меняет. Прекрасно помню, что начало 80-х спокойным не было, и даже в войну ввязались, причем, наземную. «Дерьмократы», все, поголовно, говорили, что именно она привела к развалу СССР. Пускали крокодильи слезы по невинно убиенным мальчикам в совершенно «ненужной», чужой, войне. Термин «#онижедети» придумали чуть позже, но он из той же серии. Школу я в 82-м закончил, о вводе войск слышал, но попасть служить туда было очень сложно. Многие писали заявления, оставленные без рассмотрения. В институте, правда, это уже в Москве, а не в Новосибе, «академики»2 мужеского пола частенько использовали этот мотив, чтобы выбить слезу у препода и выпросить «троечку» или «зачет». Дескать, из-за этого меня отчислят, и в Афган пошлют, моя мамочка этого не переживет. А сами весь год фарцевали, а последний год в кооперативах «подрабатывали». Некогда им было учиться, да и не к чему. Хотя страну и базами окружили, и «империей зла» обозвали. Но народ устал верить в то обстоятельство, что кто-то придет и нарушит их покой. Служба в армии стала помехой, устаревшим атавизмом, мешающим движению вперед к заветной цели. И не к «победе коммунизма», а к теплому месту, в которое по блату пристроят. Ощущение незыблемости и монументальности строя было настолько сильно, что в угрозу из-за океана никто не верил. Все лучшее было там: 1000 сортов колбасы, джинсы, пласты, эстрада, Голливуд, красивые машины, австрийские и финские сапоги по цене чуть дороже наших, но зато какого качества! А главное – мода! Вся мода шла оттуда! Там находился рай, особенно глядя на опустевшие полки магазинов в Новосибирске, где товар «выбрасывали» в гастрономах два раза в сутки: утром для бабок и домохозяек, а вечером для работяг и их жен. Товар мгновенно исчезал. Стоил он копейки, зарплаты у всех повысились. На рынке было все, но туда не ходили. Там дороже. В первый год после института, как МНС, я получал не слишком много, но родители кормили, соскучившиеся после пятилетнего отсутствия, поэтому мы с Екатериной, не этой, а той, что сейчас там осталась, тратили свои зарплаты, в основном, на шмотки. Чисто для проформы отдавая матери 50 рублей в месяц на питание, на обоих. На эту сумму мы и в Москве питались. Из собственных денег оплачивали только обед в институтской столовой, рубль-полтора на двоих в день. В месяц набегало две сотни на семью «лишних» денег, которые требовалось куда-то деть. И это только с зарплаты! А с 86-го года, еще на практике, я познакомился с таким понятием, как «хозрасчет»! Обратив внимание на то обстоятельство, что я среди, тогда еще студентов, быстро и корректно считаю, кое-что понимаю в аэродинамике и механике, и в уже имею изданные статьи в ВАКовском журнале, меня, как подающего надежды, перспективного кадра включили в хозрасчетную бригаду, занимавшуюся доводками серийных и экспериментальных машин. За три месяца практики на НАЗе я тогда заработал умопомрачительную сумму в семь с половиной тысяч «деревянных». Родители «малость» помогли, не только деньгами, но и уступив очередь на машину, и новенькая «Нива» застыла у подъезда, отвозя нас, как белых людей, на работу и обратно. Через год, уже в 87-м, сразу после диплома, даже не взяв положенного отпуска, я вновь приступил к этим обязанностям, и до августа 1991-го выполнял, исключительно, работу по хозрачету. Проводили их через какой-то кооператив, при институте. Денег было море, но потратить их уже было сложно. Тут, бац, реформа Гайдара, цены начали меняться ежедневно и даже чаще, все кинулись скупать доллары, но я к тому времени сидел за первым диссером, жена в отпуске по уходу. Запах инфляции я хорошо помню: получил «зряплату» в виде двух пачек новеньких «двадцатипятирублевок», от которых пахло машинным маслом.