Ознакомился ещё раз со своим же текстом. Несколько карандашных надписей содержали упоминания руководящей роли партии в деле атомного строительства СССР и больше ничего. Похоже, кому-то показалось, что выступление без ссылок на партию будет выглядеть слишком самонадеянно. Кто-то страхует меня? Интересно… И это уже не в первый раз.

Мы вместе с Румянцевым пришли в зал, уже почти полный, и сели с краю на первом ряду. Проходящие мимо офицеры в масках здоровались с нами, некоторые за руку.

Буквально через несколько минут меня пригласили за трибуну, и я начал своё выступление.

— В основе стратегии развития атомной энергетики должна лежать прежде всего безопасность. Достаточно одного взрыва атомной электростанции в густонаселённой европейской части СССР, чтобы вызвать радиофобию и перепугать все население страны насмерть. Можем потерять десятки тысяч квадратных километров заражённых земель, где больше не смогут жить и работать люди. Придётся выводить их из сельхозоборота, отселять оттуда население сотен деревень, десятков городов. Для всех этих людей придется строить новое жилье, и компенсировать им утраченное имущество, которое невозможно забрать с собой, поскольку зараженные радиацией вещи придется оставлять в зоне атомной катастрофы. Это всё огромные государственные расходы и полная компрометация программы строительства атомных электростанций, не говоря уже о мощнейшем недовольстве граждан. Поэтому, исходя из вышесказанного, необходимо законодательно запретить любые научные эксперименты на территории атомных станций, находящихся в густонаселённой местности. Лучше специально построить такую станцию для научных экспериментов там, где вообще никто рядом не живет. И чтобы еще и горные цепи отделяли от любых населённых пунктов даже в сотнях километрах от станции.

Подумайте также и о том, что переселите вы сотни тысяч пострадавших, а доверять правительству страны, в которой стала возможна в мирное время катастрофа такого масштаба, перестанут десятки миллионов граждан. Это же мощнейший удар по советской идеологии, который мы не можем позволить себе допустить!

— А почему вы считаете, что кто-то из учёных на этих станциях будет вести себя настолько безответственно? — тут же последовал вопрос из зала.

— К сожалению, не каждый, кто пишет кандидатскую диссертацию, и проводит с этой целью эксперименты, способен продемонстрировать интеллект, который позволит ему её защитить. И даже наличие высокого интеллекта тоже не всегда спасает. Уже стали шаблонными шутки над забывчивыми профессорами. Человек, который концентрируется на науке, может в азарте чрезмерно увлечься и наплевать на все мыслимые ограничения. Мы снисходительно шутим про профессоров, забывающих везде зонтики, приходящих в аудиторию в домашних тапочках, забыв переобуться при выходе из дома. Ну, это же увлечённый наукой человек, объясняем мы. И при этом считаем, что в ходе эксперимента на атомной станции они не будут вести себя точно так же? Не слишком ли опрометчиво?

Проняло. Убедило. Принялся читать лекцию дальше.

Предложил провести переговоры с правительствами стран, расположенных вдоль азиатских границ Советского союза. Та же Индия, достаточно дружественная СССР страна, постоянно нуждается в больших объёмах электроэнергии. Вполне можно достичь договорённости, что на советской территории у индийских границ будут возведены крупные атомные электростанции, а электроэнергия будет перебрасываться на территорию Индии для нужд индийской экономики. Брать можно как продукцией за электроэнергию, так и валютой.

В идеале бы такие переговоры провести и с Китаем, у него очень большой потенциал экономического роста. Но, к сожалению, сейчас у нас очень сложные политические отношения. И кстати, имело бы смысл плотно поработать над тем, чтобы эти отношения как можно быстрее улучшить.

Мощная вышла лекция по атомной энергетике. Равнодушных не осталось. Я был очень убедителен, и сам чувствовал это. Ну еще бы — я же рассказывал о реальной чернобыльской катастрофе, встряхнувшей меня в молодости как следует. Трудно не быть убедительным, если ты свидетель катастрофы такого масштаба…

Румянцев, провожая, пожал мне руку и сказал:

— Ты вроде бы так хорошо расписал важность развития атомной энергетики, но эти твои предостережения по поводу возможного взрыва одной из станций… Ух, как холодок по коже! Что-то мне больше не хочется, чтобы они строились вообще…

— Без них нам не обойтись. Просто нужно бить по шаловливым рукам тех, кто в научном азарте не уважает всю опасность этой силы…

После Лубянки отправился сразу на Баррикадную в Дом звукозаписи, где располагалась Главная редакция радиовещания для детей.

Как и договаривались, позвонил с проходной редактору Латышевой Александре. Вышла за мной худощавая, невысокая девушка лет тридцати с лишним, шатенка без чёлки с зализанным хвостиком и больших очках. Она держала в руках тетрадь формата А4 и прижимала её к себе, словно боясь, что ее могут отобрать.

Она отвела меня к своему начальнику Юдину Семёну Ильичу, заведующему отделом учебных передач и педагогической пропаганды, судя по табличке на двери его кабинета.

— Семён Ильич, Павел Ивлев, — заглянула Латышева в кабинет и тут же испарилась.

Меня встретил резкий энергичный мужчина лет пятидесяти, холёный и представительный. Дорогой костюм, импортные туфли, красивые импортные очки.

— Так-так, — оценивающе оглядел он меня, даже не поздоровавшись и не предложив присесть.

— Здравствуйте, — поставил я свой портфель на стул у входа и сделал шаг вперёд.

— Значит, на радио хотите работать? — скептически посмотрел он на меня.

— Старшие коллеги считают, что от меня будет польза, — скромно ответил я.

Он, ничуть не стесняясь, хмыкнул в ответ.

— И какое у вас образование?

— Второй курс экономфака МГУ, — ответил я как есть.

— А с чего вы взяли, что сможете экономические темы обсуждать и комментировать?

Сразу, ещё как только вошёл, почувствовал, что разговор у нас намечается какой-то неконструктивный… Знаю я таких вот типчиков… Самых умных на свете. Безмерно уважающих себя. Обожающих третировать молодежь. И что мне делать? Самому себя рекламировать? Ладно, попытаюсь. Нельзя же просто так развернуться и уйти. Пообещал же Румянцеву.

— Вообще-то у меня большой опыт выступлений по линии общества «Знания», — сказал ему, улыбнувшись, — недовольных пока что не было.

— Это перед рабочими и доярками без высшего образования-то? — нахмурился он, — ну так да, для такого уровня и студент может что-то рассказать. Но нас и люди с высшим образованием слушают. И профессора, и академики.

— Я и перед профессорами и академиками выступал, — спокойно, но уже начиная злиться, сказал я. Тип явно непробиваемый…

Он явно не поверил мне на слово. Скептически хмыкнул. Снял очки и протер их чистой белой тряпочкой. Водрузил обратно на нос, и сказал:

— И все же о серьезных темах по экономике не может быть и речи. К счастью, в этом нет необходимости. Нас и пионеры слушают. Для них очень актуальны темы по правильному воспитанию. Зарница, песни у костров, туристические слеты, законы и обычаи пионера и все такое вот. Примерно такую я вижу для вас нишу у нас.

Ясно, этому типу бессмысленно что-то доказывать и объяснять. Ну, я по крайней мере попытался. А вот теперь могу и уйти. Пусть сам поет свои песни у костров для подростков.

Молча развернулся, взял свой портфель и вышел из его кабинета, не прощаясь. А какой смысл? Мы даже не здоровались…

Услышал, подходя к лестнице, как он выскочил в коридор и крикнул мне вслед:

— А вы куда? Молодой человек, куда вы! У нас есть программы и на комсомольскую тематику!

Мне уже всё равно, на какую тематику у него есть программы… Общаться в таком хамском тоне нет смысла. Ещё доказывать что-то какому-то хмырю?.. У меня нет на это ни времени, ни желания.

Правда, выйти внизу сразу не получилось. Милиционер спросил меня, где мой сопровождающий или бумага с его подписью. Молча пожал плечами. К счастью, он вспомнил, кто меня встречал, позвонил по телефону. Примчалась та самая девушка, но уже без тетради, передала ему какой-то клочок бумаги, и вот тогда я уже смог уйти.