И точно — дежурная улыбочка на лице Норы сменилась лучом искренней надежды:

— Да? Правда? В этом возрасте они все такие. (Она исподтишка бросила взгляд на своего упорно молчащего супруга.) Нам стало трудно управляться с Недом, когда ему было примерно столько же. А до этого у него были потрясающие успехи, просто потрясающие… Я иногда думаю, может, этим способным мальчишкам именно так и надо — поболтаться какое-то время без дела, как следует встать на ноги…

Ее муж поднял сердитые глаза от тарелки с супом:

— Ты называешь это «встать на ноги»? Торчит дома, нигде не работает, полдня валяется в кровати…

— Но, Вильям, ты несправедлив! Нед не работает какую-то пару недель. Мальчик…

— Пять недель, — безжалостно поправил отец Неда. — А до этого — в апреле. А упаковкой подарков к Рождеству он занимался только полдня. Если после школы парень проработал в общей сложности всего десять недель, то я…

Горячие дебаты по поводу фактов и дат не прекращались. Розамунда наблюдала за Линди — та с наслаждением смаковала пререкания, как добавочную порцию наваристого супа. И дураку понятно — размышляет на любимую тему: жены и их неизменные промашки. В прилизанной темноволосой головке, должно быть, зреет суровое порицание того, как они сами портят отношения своих мужей с собственными сыновьями. Розамунда вознамерилась прервать этот мыслительный процесс.

— В нашем деле главное — вовремя выставить детей из дома, — бодрым голосом вклинилась она в спор супругов. — Вот Питер, например, отправился сегодня с другом в путешествие на велосипедах. Разве это не счастье? На все выходные, аж до Кентербери, практически без гроша в кармане и без еды. Но им, похоже, и горя мало!

С некоторым раздражением Розамунда услышала горделивые нотки в своем голосе. Она не одобряла мамаш, которые вечно хвастаются физическими успехами сыновей, трудностями, которые те преодолели, и уж тем более не собиралась хвастаться сама. Но это оказалось выше ее сил. Легче было уйти от обсуждения достижений сына в учебе. Нора, очевидно, полагала так же, поскольку незамедлительно ухватилась за эту тему:

— Совершенно верно! В прошлом году Нед провел шесть недель во Франции буквально совсем без денег! Спал под мостами, мыл посуду за кормежку…

— И через две недели воротился домой, — вмешался Вильям, — задолжав почти семьдесят фунтов какой-то американской семье, из жалости оплатившей ему дорогу. И не нуждался он вовсе. Ты, Нора, чушь несешь. У него было сто фунтов в дорожных чеках и…

— Но ведь ему едва исполнилось девятнадцать, — защищалась Нора. — Большинство мальчиков…

— А их Питеру всего шестнадцать! — перебил жену Вильям и бросил на Розамунду подчеркнуто одобрительный взгляд. — Вот тебе настоящий парень с мозгами! Отправиться на велике за сотню миль исключительно из любви к искусству! Эх, если б Нед сотворил что-нибудь такое, хоть раз в жизни…

Розамунда, естественно, бормотала что-то в знак протеста, но ей было приятно. Хотя она прекрасно понимала: добродетели Питера в данном случае сослужили службу очередного камешка в огород злосчастного Неда, а одобрительный взгляд, которым удостоили ее, а не Джефри, даром что тот имеет равные права на одобрение, призван подчеркнуть несостоятельность Норы как матери в сравнении с ней, Розамундой. К тому же, если похвалить Джефри, люди, чего доброго, начнут думать, что отцы тоже имеют какое-то отношение к неудачам сыновей.

— Уж коли парню повезет заполучить мать, у которой с головой все в порядке, — продолжал зудеть Вильям на случай, если до кого-то еще не дошло, — мать, у которой хватит соображения не баловать парня, не потакать любым его прихотям, что ж, тогда он и вырастет смелым и предприимчивым, с охотой к подобным приключениям…

Стук и грохот в прихожей… хлопает входная дверь… с треском распахивается дверь в столовую… и перед ними предстает Питер — соломенный чуб почти завесил глаза, рот от ужаса при виде гостей раскрыт, как у деревенского мальчишки.

— Да просто накушались по горло, — объяснил Питер в ответ на встревоженные расспросы матери. — Устали чертовски еще до того, как добрались до Грейвсенда. И вообще — скукотища…

Розамунда постаралась не выказать охватившего ее глубочайшего уныния. Репутация матери предприимчивого сына, пусть и добытая сомнительным способом, полетела к черту. Мало того, все выходные, долгожданные выходные без Питера, разбиты вдребезги, вокруг одни осколки, словно грохнули полный поднос фарфора, — стоишь в шоке и в первый момент не можешь даже сообразить, что делать. А Питер все торчит в дверях как приклеенный и не спускает глаз со стола, уставленного аппетитной едой, но окруженного страшными гостями. Таким немигающим, опасливым взглядом смотрит на свою миску собака, если суп слишком горячий.

— Пойди найди себе чего-нибудь поесть на кухне, — велела Розамунда сыну с суровой решимостью матери, приведенной в боевую готовность, но не забывшей об обязанностях любезной хозяйки. — Отправляйся, — повторила она, чувствуя, как суровость берет верх над любезностью, поскольку Питер не двинулся с места.

— Здесь Волкер, — заметил он.

Видимо, Питер полагал, что мать догадается: именно эта причина удерживает его в столь неудобном месте.

Розамунда немного откинулась назад вместе со стулом и заглянула за косяк двери. Никаких сомнений — Волкер собственной персоной, кошмарный молчаливый товарищ Питера по велосипедным прогулкам. То есть молчаливый в ее присутствии, а вообще-то он, должно быть, разговаривает, иначе как устраиваются — и тем более отменяются — все их вылазки? Молчит ли парень от застенчивости или от чрезмерной задумчивости, Розамунда не могла взять в толк, да и желания не было. Она взирала на мальчишек с растущим раздражением. Ну почему это Питеру, вдобавок ко всему прочему, обязательно надо выглядеть таким низеньким, сердито думала Розамунда. И без того ростом не вышел, так еще, словно нарочно, голову втянул, плечи опустил, спину сгорбил и стоит, прислонившись к косяку полуоткрытой двери. Левой рукой смущенно поигрывает дверной ручкой и вяло ждет, что мать примет какое-то решение и они смогут свалить куда-нибудь подальше.

— Возьми с собой Волкера и отправляйтесь на кухню вместе. — Розамунда очень старалась сохранить невозмутимый тон и при этом подпустить в голос достаточно строгости, чтобы ребята все-таки убрались из столовой. — Давайте, посмотрите в холодильнике. Идите!

— Ладно. Пошли. — Питер наконец отклеился от двери и исчез в направлении кухни.

Одну жуткую минуту Розамунде казалось, что Волкер не двинулся с места и не собирается двигаться. Но слава богу, все было в порядке — этот тоже исчез. Вот оно — счастье! Дверь за собой, разумеется, закрыть и не подумали. Крикнуть, чтоб вернулись? Да ни за что на свете! Что угодно, только не это. Розамунда встала и потихоньку прикрыла дверь сама, в качестве оправдания захватив на обратной дороге блюдо с буфета. Только после этого она смогла вновь обратить внимание на гостей, которые в это время оживленно обсуждали способ приготовления осьминогов на Сицилии. Линди буквально пребывала на седьмом небе. Как и оба мужчины. Чего не скажешь про Нору, поскольку Линди как раз в эту минуту вынудила ее во всеуслышание признаться, что за все двадцать два года та ни разу не попыталась приготовить мужу осьминога, хотя отлично знала, что это его любимое блюдо. Вильям надулся с видом непонятой индивидуальности.

Розамунда, вполуха следя за общим разговором, ловила звуки, доносящиеся сквозь стену из кухни. Чутким, на грани телепатии, слухом матери — или просто домохозяйки? — через двадцатисантиметровую толщу кирпича и штукатурки она определила, что мальчишки ограничились хлопьями и хлебом с вареньем и что через каких-нибудь пять минут с едой будет покончено. И что тогда? Волкер их покинет или как? «Прошу тебя, Господи, — взмолилась Розамунда, раздавая грушевый компот со сливками, — сделай так, чтобы Волкер не остался у нас ночевать! Боже милостивый, не дай ему остаться!»

Глава VI