Из вопросов следователя Зорге стало ясно, что его помощник арестован и дал подробные показания, которые в значительной степени раскрыли деятельность возглавляемой им нелегальной резидентуры. Признательные показания были также получены от Мияги. Зорге не знал, что его соратник не выдержал допросов «с пристрастием» и попытался покончить жизнь самоубийством, выбросившись в окно во время допроса. Однако он остался жив и после непродолжительного лечения опять попал в руки безжалостных следователей. Одзаки также не стал скрывать, что добывал информацию по заданию Зорге и передавал ему в ходе последующих встреч. Наиболее упорно держался Вукелич, который не признавался в нарушении законов японского государства.
Зорге решительно отверг все предъявленные ему обвинения, настаивая, что он немецкий корреспондент, приближенный к послу и другим высокопоставленным сотрудникам германского дипломатического представительства. Этой линии он придерживался в течение нескольких дней, анализируя складывающуюся ситуацию. Он обратил внимание, что следствие не считает главной «шпионскую» составляющую его дела, а придает особое значение «заговору» против государственного строя страны, который замышлялся «группой Коминтерна», специально посланной для этого в Японию. Это давало шанс избежать передачи его дела военной жандармерии.
Не питая особых иллюзий в отношении конечного результата расследования, Рихард попытался использовать версию следствия, чтобы увести его в сторону от реальной деятельности его людей. Он начал давать показания о своем «коммунистическом прошлом», а также неких «московских инстанциях», которым он направлял всю получаемую информацию. В качестве основного источника разведывательных сведений Зорге указал германское посольство. Именно там он лично получал необходимые ему данные, которые на сугубо добровольной основе передавали ему высшие должностные лица диппредставительства.
Получив такие показания, японцы пошли на организацию встречи задержанного немецкого журналиста с руководством германского посольства в Токио. Посол Отт и представитель гестапо Мейзингер с недоумением восприняли известие об аресте Зорге. Им и в страшном сне не могло присниться, что их друг, убежденный нацист, работавший в Японии в интересах Третьего рейха, может оказаться советским разведчиком. Арест известного во всей Германии корреспондента был расценен ими как излишняя ретивость полицейских органов Японии, искавших шпионов там, где их в принципе быть не могло. В посольстве считали, что задержание Зорге явилось политической интригой, вызванной, скорее всего, его публикациями о недавних японо-американских переговорах, что в Токио рассматривалось как государственная тайна. Посол Отт также опасался, что события вокруг Зорге могут отрицательно повлиять на японо-германские отношения и его дальнейшую карьеру.
Через неделю после ареста Зорге посол в сопровождении двух старших дипломатов прибыл в тюрьму Сугамо. Их встреча с арестованным журналистом по требованию японцев продолжалась всего пять минут. Рихард вошел в специально выделенное помещение с высоко поднятой головой, как человек, полностью уверенный в своей правоте. На вопросы Отта ответил, что ему запретили давать какие-либо разъяснения по предъявленным ему обвинениям. Он также отказался от предложенной ему защиты со стороны германского посольства. В заключение он откровенно сказал послу, что «видимо, это наша последняя встреча». Потрясенный Отт покинул тюрьму, так и не поняв, что произошло с его близким другом.
Рихард вскоре забыл об этом эпизоде, сосредоточившись на противодействии следователям в ходе практически ежедневных допросов. Сначала их проводили инспекторы токко, а затем к ним подключились представители прокуратуры, которые продолжали вести основную линию следствия, обвиняя Рихарда Зорге и его соратников в подрыве государственного строя Японии в интересах «международной коммунистической революции». От Зорге добивались признательных показаний в первую очередь по этим явно надуманным обвинениям. Но Рихард понимал, что эта линия следствия окончательно уводила его от опасного расследования дела о «военном шпионаже» военной жандармерией. Теперь ему предстояло выбрать такую тактику защиты, которая могла бы свести на нет все предъявленные ему и членам его группы обвинения.
Получение информации в интересах Москвы после запротоколированных показаний членов его группы отрицать было невозможно, поэтому Рихард стал обращать внимание следователей полиции и представителей прокуратуры на характер этой информации. Он постоянно подчеркивал, что наиболее важные сведения он получал лично в германском посольстве, не нарушая при этом никаких японских законов. При этом Зорге подробно рассказывал о структуре диппредставительства Германии в Японии, о после Отте, других старших дипломатах, работавших там, своих тесных взаимоотношениях с ними. Японцы, как понял Рихард, с удовлетворением воспринимали эту часть его показаний, видимо, намереваясь использовать их в «подковерной» борьбе с Берлином, которому они явно до конца не доверяли.
Вукелич же, по показаниям Зорге, общался с коллегами-журналистами только в корреспондентском корпусе и собирал информацию «общеизвестного характера» из открытых источников, которая не являлась ни государственной, ни военной тайной. Его встречи с иностранными дипломатами, проводившиеся абсолютно легально, никак не могли быть квалифицированы как «сбор шпионской информации». Зорге на допросах утверждал, что получаемые им от Вукелича сведения давали лишь общие представления о политической атмосфере в Японии и совсем не являлись «достоверными» и «существенными». Они лишь в определенной степени дополняли ту информацию, что он получал в германском дипломатическом представительстве.
Труднее было делать то же самое в отношении Одзаки и Мияги, но Зорге продолжал придерживаться своей линии. Одзаки, по его словам, большую часть собиравшейся им политической информации получал в ходе общения со своими высокопоставленными знакомыми из околоправительственных кругов. Это была обычная практика для известных японских журналистов. Даже встречи в формате «Общества завтраков» являлись просто обменом мнениями его участников и по существу не были секретными с юридической точки зрения. Мияги же действительно передавал Зорге информацию военного характера, как он сам признался следователям в ходе допросов под воздействием применявшихся к нему специальных методов. Однако по существу он собирал только различные слухи и вел личное наблюдение. У него не было, давал показания Рихард, действительно секретных источников информации, так как по своему социальному положению он просто не имел возможностей для этого. Аналогичные показания Зорге давал в отношении арестованных японцев, о которых рассказал следователям Мияги. По предъявлявшимся ему показаниям он видел, что полиция арестовывает все новых и новых людей, но категорически отрицал, что они имели связь с его разведывательной организацией.
Особенностью проводившегося токко и прокуратурой следствия было отсутствие встреч и очных ставок с другими обвиняемыми. Следователи явно опасались, что резидент, являвшийся сильной личностью, может повлиять на арестованных и они прекратят давать признательные показания. Поэтому об аресте Анны Клаузен Зорге узнал из протокола ее допроса. Хотя она, к сожалению, очень много рассказала о деятельности нелегальной организации, Рихард продолжал утверждать, что она не привлекалась им к секретной работе. Ее поездки в Шанхай в качестве курьера он охарактеризовал как действия, «не нарушавшие японских законов».
Вообще, кроме того, что было указано в протоколах допросов его соратников и помощников, Рихард не давал никаких других показаний. Так, следователи не узнали о некоторых иностранцах и японцах, работавших на Зорге в Китае и Японии.
Он также отрицал какие-либо связи с советским посольством в Токио, хотя ему показывали фотографии лиц, с которыми он встречался по условиям явки. Он заявлял на допросах, что не знает или не помнит этих людей, и начинал пространно рассказывать о своем коммунистическом прошлом и работе в интересах Советского Союза, чтобы предотвратить войну СССР с Японией.
