– Нигде. У нас сокращение штатов. – Черепанов криво усмехнулся.

Вспомнился анекдот советских времен.

На совещании в генштабе:

«Товарищи офицеры. Главный вопрос сегодняшнего совещания – сокращение штатов. Вопросы есть? Предложения? Так, если других предложений нет, начнем с Канзаса…»

Нынче все реализовалось с точностью до наоборот.

Зато вот у боевого офицера самой что ни на есть закрытой категории во время отпуска появилась возможность подкалымить в западном полушарии. Вот и подзаработал… Нет, правильно их при совке за бугор не пускали.

– Все, что ты сказал, будет проверено, – заявил китаец. – Если врешь, то лучше признайся сейчас.

Черепанов пожал плечами:

– Проверяйте. В том, что я сказал, ничего секретного нет.

– Он будет жить в шестом блоке, – сказал китаец Сэму по-английски. – Покажешь ему, где столовая.

Пронзительный вопль раздался снаружи. Черепанов опустил ложку…

– Ты кушай, русский, – невозмутимо посоветовал Сэм. – Тебя это не касается.

В столовой, приземистом здании на коротких сваях, кроме них, было еще человек десять. Все – мужчины. И никто не обратил внимания на крик.

Черепанов поглядел в окно, затянутое противомоскитной сеткой: на лужайке перед столовой старый индеец чистил котел.

Кричал явно не он.

Еще один вопль.

– А посмотреть я могу? – спросил Геннадий.

– Можешь, – кивнул мулат. – Посмотреть можешь. Но лучше сначала покушай.

«Ешь, когда дают, и спи, когда есть возможность». Старое солдатское правило.

Это происходило за углом. Расчищенная от джунглей лужайка. Яркое солнце. Яркие цветы. Вопли попугаев в зарослях. В куче отбросов под полом «столовой» рылась пегая свинья.

А на лужайке развлекались головорезы Ляна.

Туземец, один из тех, кого взяли в поселке, был подвешен к перекладине за ноги. Руки его были свободны, и он изо всех сил пытался защититься от двух усатеньких латиносов, которые тыкали его палками. Туземец снова взвыл, и приятели латиносов разразились одобрительными воплями.

– Такая игра, – пояснил Сэм. – Кто заставит обезьяну подать голос, получает очко.

По животу и груди индейца текла кровь. Один глаз заплыл, щека была разорвана.

Неподалеку, сбившись в кучку, как перепуганные овцы, стояли сородичи подвешенного. Дети, женщины, подростки. Одна девочка плакала, остальные просто смотрели.

– Хочешь сыграть? – спросил Сэм. – У тебя ведь к обезьянам должок?

Черепанов в упор поглядел на мулата.

– Если кто и похож здесь на обезьяну, то это ты, – произнес он по-русски. И добавил уже по-английски: – Нет, не хочу.

– Дело твое.

На полянке появились еще двое. Панчо с приятелем. Деловито направились к пленникам, выдернули из группы девочку лет десяти. Женщину, попытавшуюся им помешать, приятель Панчо ткнул кулаком в лицо. Та упала. Приятеля Панчо это очень развеселило. Панчо что-то громко сказал, обращаясь к остальным пленникам.

Парочка, мучившая подвешенного, на некоторое время прекратила игру, заинтересовались. Ублюдки.

– Он говорит: если кто после его удара устоит на ногах, может быть свободен, – перевел Сэм. – Он шутник, наш Панчо! – добавил мулат, ухмыльнувшись.

Тут девочка, о которой на время забыли, сорвалась с места и бросилась к Черепанову.

Упала на коленки, обхватила ноги Геннадия и быстро-быстро заговорила. В ее черных и блестящих антрацитовых глазах плескался ужас.

Хрупкие смуглые плечи, толстые черные косы с вплетенными яркими перьями, в вырезе платья, между чуть обозначившихся грудей – дурацкая китайская игрушка на красном шнурке. Запах юной, нагретой солнцем кожи… Запах не женщины – ребенка…

– Что она говорит? – спросил Черепанов, хотя и так было ясно, о чем она говорит.

– Прогони ее, – велел Сэм. – Быстро!

А к ним уже двигался Панчо.

Головорез был намного выше Черепанова и так же широк в плечах. Он наклонился, намереваясь отцепить девочку от ног Геннадия.

– Не тронь ее! – четко произнес летчик по-английски.

Панчо медленно выпрямился, поглядел на Черепанова сверху вниз. Осклабился.

– Что, русский, любишь маленьких сучек? – перевел Сэм. – Они пока не про тебя. Ты еще не заработал. А если свербит, можешь трахнуть вот ее! – Меченый махнул в сторону свиньи, рывшейся в отбросах. – Хочешь?

– Или тебя, – холодно произнес Геннадий. – Не вижу разницы между тобой и свиньей.

Не стоило это говорить, но Черепанов ничего не мог с собой поделать.

Сэм запнулся…

– Что он сказал? – потребовал по-испански Панчо.

– Переведи ему, Сэм!

Мулат перевел. Очевидно, перевод был точен, потому что Панчо тут же перестал ухмыляться.

– Посмотри на это, русский? – В руке латиноса был здоровенный автоматический пистолет. «Ингрем», кажется. – А теперь туда! – Панчо выбросил руку, грянул выстрел, и подстреленный попугай тяжело плюхнулся на землю. Пуля напрочь снесла его голову.

– Хочешь попробовать? – Пистолет уже глядел в переносицу Черепанова.

«Не „ингрем“, – подумал Геннадий. – „Ингрем“ одиночными не стреляет. И откидного приклада нет».

– Панчо, нет! – выкрикнул Сэм. – Не спорь с ним, летчик! Он дурной, он выстрелит! – Мулат был по-настоящему испуган. Он нес за Черепанова личную ответственность перед Ляном.

Геннадий на пистолет не смотрел. Он смотрел прямо в глаза меченого.

– Отпусти меня, детка, – сказал он по-русски и погладил юную индианку по гладким волосам.

Девочка поняла. Разжала руки, встала. Ее черная макушка не доставала даже до нагрудного кармана Панчо. Совсем крошка…

Головорез снова осклабился, начал опускать оружие, открыл рот, чтобы что-то сказать…

Черепанов выбросил вперед руку…

Панчо тут же нажал на спуск. Пистолет был направлен в живот Геннадия, но выстрела не произошло, потому что по ту сторону спускового крючка, между ним и скобой оказался палец Геннадия.

В следующее мгновение рука Панчо хрустнула в запястье, а сам он с воплем грохнулся на траву. А его пистолет остался у Геннадия.

Но и на летчика уже было направлено не меньше дюжины стволов. У головорезов Ляна тоже была отменная реакция и солидный опыт.