Его губы растянула скептическая усмешка.

– Если тебя волнует моя сексуальная жизнь, можешь не беспокоиться. Здесь проблем нет. Я всегда могу, найти женщину. Разумеется, обещаю при этом соблюдать благопристойность и надеюсь на такое же отношение и с твоей стороны, – заключил он более резким тоном.

Глаза у нее округлились от изумления Правильно ли она его поняла? Он действительно думает, что на четвертом месяце беременности она отправится искать... искать?..

Ее щеки густо залило краской.

– Можешь не волноваться на этот счет, – вскинулась Иви, от гнева ее речь полилась без запинки. – Я любила и всегда буду любить Леонидаса, до самого своего смертного часа. Для меня не существует других мужчин. И никогда не будет существовать!

Нужно было видеть, как он ухмыльнулся!

– Конечно, очень благородное и романтическое чувство, но не слишком реальное. Тебе ведь всего девятнадцать, Иви. Молодая женщина, не достигшая расцвета. Когда-нибудь у тебя появится другой мужчина.

– Но не в ближайшие пять месяцев! – с жаром воскликнула она. – Не знаю, как тебе это пришло в голову. Я ношу ребенка твоего брата!

Их взгляды столкнулись, и на какую-то долю секунды, Иви могла в этом поклясться, она уловила в голубой ледяной глуби нечто темное и опасное.

– Что-нибудь случилось, Георгос? – послышался снизу дрожащий голос.

Они оба посмотрели вниз. У лестницы стояла Алис Павлиди, хрупкая фигурка в сером шифоновом платье, делавшем еще заметнее серый цвет лица и серебро волос. Она обеспокоенно смотрела на них выцветшими голубыми глазами.

– Нет, мама, ничего, – мягко успокоил ее Георгос. – Извини, что заставили тебя ждать.

– Вы как будто спорили, – жалобно сказала она, когда они ступили на персидский ковер, покрывавший черно-белый мрамор холла.

– Иви вдруг подумала, что я захочу развестись сразу после рождения ребенка, – пояснил Георгос. – Я заверил ее, что это не так.

Алис перевела на Иви встревоженный взгляд.

– Дорогое дитя, пусть вас не волнуют подобные вещи. Даже если вы надумаете развестись с Георгосом, все равно вы останетесь здесь, с нами, и мы будем заботиться о вас и ребенке, как того желал бедный Леонидас. Мы уже вас любим, правда, Георгос? Вы стали мне дочерью, которой у меня никогда не было, и сестрой сыну, которой никогда не было у него. Скажи ей, что она должна остаться.

Неподдельное тепло Алис тронуло Иви, но быстрый взгляд в сторону Георгоса подтвердил, что чувств своей матери он не разделяет. Его непроницаемое лицо не обнаружило и малейшего намека на любовь, пусть даже братскую. Она была для него крестом, который он должен нести. Оставалось только надеяться на то, что это жестокое сердце смягчится, когда племянник или племянница появится на свет. Тогда он изменится и к ней – дети способны завоевать даже жестокие сердца.

А ей бы очень хотелось, чтобы Георгос потеплее относился к ней. Он был братом человека, которого она глубоко любила. Ее ранило, что он не испытывал к ней никакой приязни, и она не понимала, почему.

Если честно, то неприязнь была взаимной. Рядом с ним она испытывала дискомфорт. Может, он тоже. Для появления неприязни причина совсем не обязательна. Это может быть инстинктивная реакция.

Если вспомнить, Георгос проявил холодность с первого момента их встречи в больничной палате Леонидаса. Тогда она подумала, что его смутило то, что он застал их в объятиях друг друга, когда вошел. Но теперь она поняла – враждебность между ними возникла сразу же, по крайней мере, с его стороны.

– Я уже сказал Иви, что мы будем только рады, если она останется, – несколько нетерпеливо заметил Георгос. – И что нет нужды торопиться с разводом. А вот с заключением брака надо поторопиться. Брачующий сказал, что в шесть у него другая пара, так что пошли.

Чиновник, проводящий церемонию, облегченно вздохнул, когда они вошли в гостиную для официальных приемов, где должно было состояться бракосочетание. Остальные тоже явно испытали облегчение.

Рита бросила на Георгоса свирепый взгляд, вызвав внутреннюю улыбку Иви. Рита являлась его личным секретарем, но меньше всего напоминала таковую. Она не была ни красивой, ни очаровательной, ни преувеличенно внимательной к своему шефу. Тощая, невзрачная, самоуверенная и очень вспыльчивая, Рита, которая приближалась к пятому десятку, была секретаршей старшего мистера Павлиди до его кончины. Геоогос унаследовал её вместе с фамильным делом. Вначале отношения у них были напряженными, но, в конце концов, они пришли к взаимопониманию.

Иви порой поражала манера Риты разговаривать со своим боссом, но и он обращался с ней не лучше, в большинстве случаев хуже. Если бы Иви была секретаршей Георгоса, то ушла бы от него через неделю. Независимость поведения Риты странным образом доставляла Иви тайное удовлетворение.

Переключив внимание с босса на Иви, она перестала хмуриться и заулыбалась, шепча одними губами:

– Ты выглядишь настоящей красавицей. Иви благодарно ей улыбнулась, чувствуя, как теплеет на душе. За прошедшие недели Рита стала ей доброй подругой, и, если бы не ее здравый смысл и советы, она бы совсем сникла. Другая ее опора стояла рядом с Ритой. Хозяйством и порядком в доме управляла Эмилия, и делала это невесть сколько лет. Ее возраста не знал никто, шестьдесят пять было где-то близко к истине, хотя все в руках у нее так и кипело.

Появление в доме Иви она встретила холодком, пока та не дала понять, что не собирается быть бездельницей и обузой. С первого же дня Иви настояла, что сама будет убирать свою спальню и смежные комнаты и помогать ей по дому.

За годы отрочества у Иви набрался солидный опыт такой работы, и она не хотела бы сидеть и бить баклуши только потому, что беременна. Через неделю-другую Эмилия выступила в ее защиту, когда Георгос высказал свое весьма безапелляционное мнение, что Иви «в ее положении» не следует заниматься уборкой.

– Девочка беременна, но не больна! – запальчиво возразила Эмилия. – Когда я носила сына, то работала до тех пор, пока меня не повезли рожать. Поскольку девочка здорова, с ней ничего не случится. А чем, по-вашему, она должна заниматься? Сидеть и красить ногти целый день?

Иви вздрогнула от ее последнего вроде бы невинного замечания, Георгос застыл как оглушенный, хотя глаза его говорили о многом. Он бросил на Эмилию свирепый взгляд и вышел прочь, явно взбешенный. Скрытая торжествующая улыбка Эмилии заинтересовала Иви, хотя она и подозревала, что леди, холившая ногти, скорее всего бывшая жена Георгоса. Иначе почему он так взбесился?

Теперь, стоя бок о бок с ним перед чиновником, совершающим обряд, Иви поймала себя на том, что снова думает о его бывшей жене. О его первом браке она знала только то, что окончательный развод был получен совсем недавно. Была ли его жена красива? Любил ли он ее так, как она сама любила Леонидаса? А если да, то кто с кем развелся и почему?

Рита пару раз намекнула, что развод нанес ему глубокую рану, из чего следовало, что его вины здесь нет. Может, жена завела роман... Иви трудно было представить, чтобы женщина могла изменить Георгосу. Осмелилась бы. Она украдкой скользнула по нему взглядом: он стоял прямой, как корабельная мачта, квадратные плечи, квадратная челюсть... Ни малейшей слабинки ни в теле, ни в лице... Иви понимала, что некоторых женщин привлекает именно такой тип сильных, молчаливых мужчин, но ее тянуло только к людям, наделенным способностью к пониманию и сочувствию.

Леонидас был сплошное понимание и сочувствие. Георгос называл старшего брата глупцом и мечтателем.

В груди у нее защемило, глаза предательски заблестели, и она изо всех сил постаралась собраться. Нельзя распускаться. Она прикусила нижнюю губу так, что боль прервала воспоминания, пальцы судорожно переплелись и сжались.

Большая ладонь Георгоса тепло легла поверх ее рук.

– Мы собрались здесь в этот чудесный сентябрьский день, – услышана она торжественный голос, – чтобы заключить брачный союз между Георгосом и Иви...