Я думал о том, как весело и интересно было бы показать ей Гонконг, но тут же с чувством тягостного уныния я осознал, что теперь поздно. Я не мог сказать: «Поедем со мной!» Я не мог вот так, без всякой подготовки ошарашить ее своим предложением. И потом, она еще не может ходить. Нет, поздно. Уезжать нужно через несколько дней после ограбления. Пожалуй, в следующий понедельник. Оставаться чересчур опасно.

— Солнце здесь чудесное, — сказал я, пожалев, что позвонил. — Я буду писать, Дженни. Ну ладно, время позднее. Берегите себя.

— И вы тоже.

Мы обменялись еще несколькими словами, я положил трубку и, уставясь в стену, сидел без движения несколько минут. Неужели я люблю ее? Я задумался. Мне начинало казаться, что это так, но вот любит ли она меня? Быть может, оказавшись в безопасности в Швейцарии, я напишу ей и поведаю о своих чувствах. Я попрошу ее приехать в Швейцарию для разговора и пришлю авиабилет. Мне казалось, что она согласится приехать. Я посмотрел на часы: ждать еще больше двух с половиной часов.

Не в состоянии больше торчать в четырех стенах, я вышел из дома и поехал в магазин «Интерфлора». Я сделал заказ на посылку роз для Дженни и написал карточку, в которой обещал скоро связаться с нею. Понимая, что нужно что-нибудь поесть, я поехал оттуда в отель «Спэниш Бэй» и прошел в закусочную, где взял сандвич с копченой семгой и стакан водки. Ко мне подошел и сел рядом один из моих клиентов Джек Калшот, богатый биржевой маклер с лицом выпивохи. Мы поговорили о каких-то пустяках. Он сказал, что подыскивает браслет с изумрудами и рубинами, при этом выразительно подмигнув.

— Не для жены, сам понимаешь. Я нашел такой кадр — огонь-баба, только требуется подход. Найдется что-нибудь в таком роде, а, Ларри?

Я ответил, что это не проблема и он завтра может заглянуть в магазин. Следующий час я провел, выслушивая его болтовню. С ним было полезно поддерживать знакомство: я не раз получал от него хорошие биржевые советы. Где-то в глубине души у меня вертелась мысль, что скоро все изменится — еще одна перемена обстановки. Интересно, найду ли друзей в Швейцарии? Судя по тому, что я слышал о швейцарцах, они не особенно уважают иностранцев, но по крайней мере там есть американская колония, среди которой можно завести знакомства. Наконец стрелки моих часов доползли до без четверти десять. Я попрощался с Калшотом, который пообещал зайти завтра около десяти. Садясь в «бьюик», я подумал о Феле и внутренне поежился. «Получить пистолетом по лицу — не шутка, будет больно». Я успокаивал себя тем, что миллион долларов никогда не дается легко.

Когда я позвонил у подъезда Сиднея и Лоусон шел через коридор открывать, я увидел Клода, выходившего из лифта.

Лоусон открыл дверь, и оба поздоровались со мной. Когда Лоусон вернулся к себе рысцой, говорившей о том, что по телевизору идет хорошая передача, Клод произнес:

— Мистер Сидней сегодня очень возбужден, мистер Ларри. Я с трудом уговорил его пообедать. Надеюсь, вы поможете ему успокоиться.

Подумав о предстоящем налете, я решил, что это маловероятно.

— Я приложу все старания, Клод, — пообещал я. — Доброй ночи.

Я пошел к лифту. Выйдя наверху из кабины, я проворно спустился по лестнице. Достигнув вестибюля, я остановился, огляделся, затем быстро пересек вестибюль, повернул шишечку дверного замка, поставил его на предохранитель и поспешил к лестнице.

Как я и предвидел, открыть входную дверь оказалось совсем просто. Сидней примчался на звонок и распахнул дверь настежь.

— Входи, милый мальчик! — воскликнул он. Его глаза искрились. — Обед, наверное, был ужасным?

— Скверный.

Я закрыл дверь и, взяв его под руку, провел в гостиную, зная, что дверь не заперта.

— Она колеблется. Не думаю, чтобы ее муж захотел тратиться, но я встретил Калшота, и ему нужен браслет с изумрудами и рубинами. Он приедет завтра. Очередная цыпочка.

— Бог с ним. Давай посмотри мои эскизы. Идя вслед за ним к столу, я взглянул на часы. Было десять минут одиннадцатого. Через двадцать минут здесь будет твориться Бог знает что. Я почувствовал, что слегка вспотел, и, достав платок, вытер ладони.

— Смотри! — Он разложил на столе четыре эскиза. — Как тебе это нравится?

Я склонился над ними, почти ничего не видя от волнения.

— Тебе не кажется, что вот этот превосходен? Он положил свой длинный изящный палец на второй с краю рисунок. Я овладел собой и усилием воли прогнал пелену, застилавшую мне глаза. В течение нескольких секунд я разглядывал эскиз. Тот, на который он показывал, был лучшим образцом ювелирного дизайна, когда-либо виденным мною. Я выпрямился.

— Ты гений, Сидней! Ошибки быть не может! Вот то, что нужно, и я буду не я, если не продам это за два миллиона!

Он жеманно улыбнулся, извиваясь от удовольствия.

— Мне тоже казалось, что здесь все как надо, ну а теперь, раз ты так говоришь…

— Давай сравним его с колье. Он удивился:

— Но зачем?

— Я хочу сравнить огранку камней с твоим рисунком.

Я заговорил хриплым голосом и был вынужден остановиться, чтобы откашляться.

— Понимаю. Да.

Он повернулся, пересек комнату, снял Пикассо и повторил свой секретный ритуал с дверцей сейфа. Я посмотрел на часы. Оставалось еще пятнадцать минут. Он принес колье и положил на стол.

— Садись, Сидней, и давай сравним их. Он обошел стол, а я встал у него за спиной, и мы оба посмотрели сначала на колье, а потом на рисунок.

— Изумительно, — сказал я. — Ты прекрасно уловил душу камней. Представляешь, как это будет выглядеть, когда Чан его закончит? Мне не терпится отвезти это ему.

Он обернулся в кресле:

— Когда ты сможешь выехать?

— В понедельник. Завтра я зайду в бюро путешествий. В Гонконге я буду где-нибудь в среду. Придется провести неделю с Чаном, убедиться, что он начал работу правильно, потом я вылечу обратно.

Он кивнул:

— Хорошо. Как по-твоему, сколько тебе понадобится времени для его продажи?

— Дело нелегкое. Не знаю. Я уже составляю список имен. На работу у Чана уйдет два месяца. Как только он закончит, я сразу приступаю.

— Ты не можешь меня сориентировать во времени хотя бы приблизительно?

Я смотрел на него, не понимая, куда он клонит.

— Вряд ли это возможно, Сидней. Может, месяц, а может, и восемь. Два миллиона не мелочь.

Он заерзал в кресле.

— Видишь ли, Ларри, я застраховал колье на девять месяцев. На этот период я добился особого тарифа, но взносы все-таки чертовски высоки. Если мы не продадим его в течение девяти месяцев, придется платить больше, а мне не хотелось бы.

Я замер, прикованный к месту.

— Ты его застраховал?

— Ну конечно, дорогуша. Не вообразил же ты, что я отпущу тебя в Гонконг, в такую даль, не застраховав его? С тобой может случиться все что угодно. Его даже могут украсть. Может произойти несчастный случай. Боже упаси. Три четверти миллиона — чертовски большая сумма, чтобы рисковать.

— Да. — Мое сердце гулко колотилось. — Где ты его застраховал?

— Как всегда, в «Нэшнл фиделити». У меня вышла странная стычка с этим ужасным Мэддоксом! Я его ненавижу! Он такой материалист! В конце концов пришлось пойти к одному из директоров, чтобы получить скидку. Мэддокс хотел взять с меня чуть ли не по двойному тарифу.

Мэддокс! Мне тоже случалось иметь с ним дело, и я считал его самым тертым, упорным и проницательным из всех экспертов по страховым делам человеком, который нюхом чувствует преступление даже прежде, чем оно задумано. Он и его помощник Стив Хармас раскрыли больше страховых афер и посадили в тюрьму больше людей, пытавшихся обманом получить деньги, чем все остальные страховые инспектора вместе взятые. Зная, что я побледнел, я отвернулся и медленно подошел к большому окну с раздвинутыми шторами. Паника парализовала мой рассудок. Ограбление отменяется! Нужно его остановить! Но как? Мозг отказывался работать, однако я понимал, какие роковые последствия имела бы попытка осуществить мой замысел теперь, когда на заднем плане появился Мэддокс. Как ни проворна полиция Парадиз-Сити, ей далеко до Мэддокса. Я вспомнил случай, когда шеф полиции Террелл был рад получить помощь от следователя Мэддокса, Стива Хармаса, и именно Хармас раскрыл кражу ожерелья Эсмальди, а также убийство.