Капитан третьего ранга американского военно-морского флота Джеймс Д. Свенсон был низкого роста и полный, возраст его неумолимо приближался к сорока. Блестящие, черные как смоль волосы, розовое личико херувима, глубокие складки — следы неизменной улыбки, расходящиеся лучиками от глаз и обрамляющие рот — одним словом, точная копия беспечного весельчака, души общества, члены которого оставляют на вешалке в прихожей зачастую не только пальто и шляпу, но и голову. Во всяком случае, такое впечатление произвел на меня капитан Свенсон с первого взгляда. Однако, малость поразмыслив, я решил, что человек, назначенный командиром новой, самой мощной подводной лодки, должен обладать хоть какими-нибудь достоинствами. И, присмотревшись к нему, я увидел то, что в серых, промозглых сумерках и тумане, окутавших устье Клайда, разглядеть поначалу было трудно. Его глаза. Как бы то ни было, глаза эти не могли принадлежать балагуру, привыкшему срывать аплодисменты после каждой своей остроты.

То были самые холодные, самые серые глаза из всех, что я когда-либо видел; они запросто могли бы заменить зубному врачу бур, хирургу — скальпель, а ученому — электронный микроскоп. Они глядели оценивающе. Сначала смерили меня, потом остановились на бумагах, которые он держал в руке, но результаты столь пристального осмотра в них никак не отразились.

— К сожалению, доктор Карпентер, — тихо и учтиво, но без тени сожаления прозвучал голос капитана, когда он, вложив телеграмму обратно в конверт, вернул его мне, — эта телеграмма ничего не значит, и я не могу принять вас на борт в качестве пассажира. — Никаких личных оснований, как вы сами понимаете, у меня нет, но есть приказ.

— Ничего не значит? — я достал телеграмму и указал на подпись:

— А это кто, по-вашему, подписал, мойщик стекол в Адмиралтействе?

Это было не смешно — взглянув на капитана при угасающем свете дня, я уж было подумал — не переоценил ли я глубину смешных складок на его лице.

Капитан Свенсон четко проговорил:

— Адмирал Хьюсон командует восточным отделом НАТО. Во время натовских учений я подчиняюсь ему целиком и полностью. Остальное же время я выполняю приказы только Вашингтона. Как сейчас. Так что прошу меня извинить. К тому же, должен вам заметить, доктор Карпентер, вы могли уговорить кого угодно в Лондоне послать эту телеграмму. Она даже составлена не по форме, принятой на флоте.

Он все разглядел — в этом ему не откажешь, однако подозрительность его была совершенно неоправданной. И я сказал:

— Вы можете связаться с ним по радиотелефону, капитан.

— Конечно, могу, — согласился он. — Но это ни к чему. Только американский гражданин с особыми полномочиями имеет доступ на борт моего корабля, а такие полномочия выдаются в Вашингтоне.

— Начальником отдела подводного оружия и командующим подводными силами Атлантического флота?

Он кивнул, медленно, как бы в раздумье, а я между тем продолжал:

— Прошу вас, позвоните им и попросите связаться с адмиралом Хьюсоном. Время не ждет, капитан.

Я хотел было добавить — тем паче, что повалил снег, и с каждой минутой становится все холоднее, однако воздержался.

Задумавшись на мгновение, Свенсон кивнул, развернулся и направился к портативному телефону, стоявшему на причале в нескольких футах от нас, к которому из чрева длинной черной громадины, лежавшей прямо у наших ног, тянулся витой провод. Отдав тихим голосом короткую команду, капитан повесил трубку. Не успел он подойти ко мне, как на откидных сходнях показались трое в байковых куртках с капюшонами; подбежав к нам, они замерли на месте. Самый рослый из троих детин, сухощавый крепкий парень с пшеничного цвета волосами, похожий на ковбоя, привыкшего чувствовать под собой лошадь, остановился чуть впереди остальных двоих. Капитан Свенсон указал на них рукой.

— Лейтенант Хансен, старший помощник. Он присмотрит за вами, пока я не вернусь.

Капитан, разумеется, умел выбирать слова.

— За мной не нужно присматривать, — сказал я мягко. — Я уже взрослый и вряд ли буду скучать.

— Постараюсь долго вас не задерживать, доктор Карпентер, — заявил Свенсон и поспешил вниз по сходням, оставив меня задумчиво глядеть ему вслед.

Я тотчас выбросил из головы навязчивую мысль, что командующий подводными силами Атлантического флота назначает капитанов из числа завсегдатаев, безмятежно посиживающих на скамейках в нью-йоркском Центральном парке. Я пытался ступить на борт корабля, которым командовал Свенсон, без специального разрешения, однако капитан не пожелал отправить меня восвояси, не выяснив, почему мне его не выдали… Хансен и двое его подчиненных, похоже, были самыми рослыми моряками на корабле.

Корабль. Я смотрел на черную махину, лежавшую почти у самых моих ног. Я не впервые видел атомную подводную лодку. Но «Дельфин» не был похож ни на одну из тех, что мне случалось видеть до сих пор. Она была почти такой же, что и подводные лодки с большой дальностью плавания времен Второй мировой войны, но на этом все сходство заканчивалось. Диаметром она была, по крайней мере, вдвое больше обычной, дизельной подлодки. В отличие от своих предшественниц, смутно напоминавших обводами лодку, «Дельфин» имел правильную цилиндрическую форму; вместо обычной V-образного носа его носовая часть была совершенно круглой. Палубы как таковой не было: ровные обводы бортов и носовой части плавно поднимались до верхней точки корпуса, а затем так же плавно опускались с другой стороны, оставляя лишь коварное узкое рабочее пространство, тянувшееся от носа до кормы; оно было до того выпуклым и скользким, что во время стоянок на базе его отгораживали леерами. В сотне футов от носа над палубой возвышалась большая, но с виду легкая боевая рубка высотой чуть более двадцати футов, похожая на спинной плавник гигантской акулы; по бокам рубки, точно посередине, торчали под прямым углом короткие, словно обрубки, вспомогательные горизонтальные рули. Я попытался разглядеть корму, но из-за тумана и обильного снега, который приносило ветром с севера, со стороны озера Лонг-Лох, мне это не удалось. Во всяком случае, вскоре меня это уже совсем не интересовало. На мне поверх одежды был только тонкий плащ, и я начал ощущать, как от ледяных объятий зимнего ветра покрываюсь гусиной кожей.

— Никто ведь не говорил, что мы должны превратиться в ледышки, — обратился я к Хансену. — Тут есть столовая для моряков. Надеюсь, вы не поступитесь вашими принципами, согласившись принять чашечку кофе от доктора Карпентера, знаменитого шпиона?

Хансен усмехнулся и сказал:

— Насчет кофе, дружище, у меня нет никаких принципов. Особенно в такую ночь. Надо было предупреждать, что в Шотландии такие зимы.

Хансен не только выглядел, но и говорил, как ковбой, а уж этих-то парней я знал как облупленных — успел изучить, когда порой, сломленный усталостью, ленился встать и выключить телевизор.

— Роулингс, пойди доложи капитану, что мы идем в укрытие! — прибавил старпом.

Роулингс пошел к телефону на пристани, а Хансен зашагал к ближайшей, освещенной неоновыми огнями, закусочной. Пропустив меня у дверей вперед, он направился к стойке, а другой моряк, краснорожий увалень, точная копия белого медведя, слегка подтолкнул меня к скамейке, стоявшей у стены в углу комнаты. Им очень не хотелось меня упустить. Пришел Хансен и подсел ко мне с другой стороны, а когда возвратился Роулингс, он уселся за стол прямо напротив меня.

— Четкая работа — тут уж и впрямь никуда не денешься, — одобрительно заметил я. — Вы, как я погляжу, готовы любого подозревать во всех смертных грехах?

— Ошибаетесь, — обиделся Хансен. — Просто мы втроем дружно исполняем приказы. Это капитан Свенсон всегда подозревает Бог весть что. — Правда, Роулингс?

— Так точно, лейтенант, — безрадостно ответил Роулингс. — У капитана только одно на уме: как бы чего не вышло.