Он разглядывал картину, стоявшую перед ним.

А может быть все же пока не стоит с ней разводиться.

Просто решительно объявить, что оплачиваить её счета он больше не собирается.

Да-вид, художник-взломщик сказал:

— Видите вот эту фигуру? — с этими словами он подошел поближе к картине. — Посмотрите на неё хорошенько. Вы в ней никого не узнаете?

— Начать с того, что я здесь никого не вижу.

— Вот в этой части. Здесь.

Макс пригляделся повнимательнее. Там явно угадывались очертания похожей на человеческую фигуры. Мальчик? Щурась, он подошел поближе. Короткая мальчишеская стрижка, но это была женщина, двумя точками была обозначена её обнаженная грудь и ещё этот крохотный темный треугольничек... Бледно-зеленая женщина среди темно-зеленых листьев, приклеенных и раскрашенных.

— Это, надо полагать, Рене?

— Ну вы даете! Не узнаете свою собственную жену? Да, это она. Она всегда позирует мне обнаженной.

Это было трудно себе представить. Когда они ещё жили вместе, Рене обычно загораживалась от него дверцей шкафа, всякий раз, когда надевала ночную рубашку. И каким образом удалось этому тощему паршивцу заставить её снять одежду перед ним?.. Хотя...

— А что Рене делает в тростниковых полях? — спросил Макс.

— Это поле символизирует её угнетенное состояние, от которого она всей душой желает избавиться, — объяснил доморощенный живописец. — Ее годы рабства, зависимости от вас. Когда вы не давали ей пожить для себя.

— Годы рабства? — переспросил Макс.

И замолчал. И что теперь? Начать оправдываться перед этим молокососом за все двадцать семь лет своей супружеской жизни? Нет уж, к тому же ему на ум пришла идея куда лучше этой. И тогда Макс сказал:

— Будь так любезен, окажи мне одну услугу, ладно?

— А что делать? — с опаской переспросил Дэвид.

— Уж не сочти за труд, нарисуй и меня. Вот здесь, нашедшего путь на волю из поля тростника.

Орделлу нравилось бывать в этом центре. Это был самый крупный торговый центр изо всех, где ему когда-либо приходилось бывать: современное великолепие с деревьями, фонтанами, с высокими остекленными сводами и куполами над головой, сквозь которые было видно небо, самые дорогие магазины... Здесь находился и «Сакс Пятой Авеню», где Орделл так любил подбирать себе одежду; «Мейсиз»; «Блумиз»; «Бердайнз»; «Сиерз» более приемлемый для Луиса. На втором этаже располагалось множество прилавков самых различных кафе, где можно было выбрать еду, а затем выйти в просторный зал, где были расставлены столики, и сесть, если, конечно, там были свободные места. Теперь, с началом сезона, здесь каждый день было многолюдно. Джеки сказала, что передачу денег можно было бы организовать здесь. Может быть даже именно в этом месте удастся и подменить сумки, и передать деньги; тут было всегда много народу, да и расположение помещений можно было назвать довольно замысловатым, Джеки сказала, что здесь это настоящий лабиринт.

Она все ещё сидела за столиком и доедала питу — греческую булку с не менее греческой начинкой. Орделла же не прельстило ничего из еды, и так как с делами к тому времени было уже покончено, он собрался уходить — вот только ещё позвонит в больницу, чтобы навести справки о состоянии Куджо. В палате у Куджо телефона не было, и поэтому нужно было просить подойти к телефону кого-нибудь, кто владел этим вопросом. Вчера вечером в телефону подошел мужчина, настойчиво интересовавшийся, кто это звонит; поэтому вчера вечером Орделл позвонил снова, и медсестра сказала, что Халон чувствует себя хорошо — кто-кто? — и дней через несколько будет выписан домой. Она сказала «домой», имея в виду тюрьму, хотя вполне может статься, что она вообще не была посвящена в подробности этого дела. В газетном репортаже написали, что Халон Миллер-младший «уложил» выстрелом из пистолета сотрудника Депертамента по борьбе с преступностью, прежде, чем сам был «ранен и задержан» федеральным агентом. Указанные в газете время и место действия указывали на то, что за ним следили, и вот теперь у него ещё будет болеть голова за ещё одного своего слишком осведомленного приятеля, которому, возможно, тоже захочется поделиться своими познаниями с полицией. Ему нужно было во что бы то ни стало успеть переговорить с Куджо, прежде, чем его увезут в тюрьму «Ган-Клаб». Придется нанести визит в больницу.

У Орделла имелась схема торгового центра, на которой было также указано расположение телефонов, находившихся в дальнем конце первого этажа, рядом с «Бердайнз». Орделл вышел на площадку в центре зала, откуда открывался вид на фонтан и бассейны, направляясь на эскалатор вниз, но затем неожиданно остановился. Развенувшись, он поспешил обратно, проворно юркнув в павильон «Кофе & Чай. Компания Барни».

А тем временем со встречного эскалатора сошел никто иной, как поручитель под залог, Макс Черри собственной персоной, который тут же направился к прилавкам с едой.

Наблюдая за происходящим из своего укрытия, Орделл задумался: Так. Почему он спрятался сюда, чтобы только не попадаться на глаза Максу? И только теперь, когда ему пришлось остановиться и задуматься о своем поступке, он вспомнил о своем «Ролексе» — уж это точно — а также и о том, что возможно Макс уже выяснил, чего они стоят на самом деле. Это инстинкт самосохранения заставил его схорониться здесь. Некое чувство, обеспечивавшее ему безопасность даже тогда, когда его мысли были совсем далеко. «Ну как, тебе это нравится? — мысленно спросил он сам себя. — Ничего не поделаешь, талант не пропьешь.»

Макс прошел мимо прилавков, вдоль которых выстраивались в очереди посетители: «Олимп», «Кафе Мане», «Нейтс Делай», «Чайна-Таун», итальяская закусочная — раздумывая над тем, где вероятнее всего встретить Рене, которая всегда была очень разборчива в еде. Угодить ей было трудно, и уж просто горошек с картофельным пюре она наверняка не станет брать. «Гриль для Гурманов», «Накос-Такос»... возможно здесь; может быть именно тут она сможет заказать что-нибудь поизысканнее для своего одаренного уборщика. Но у «Накос-Такос» её не оказалось, так же как не было её ни у «Фаршированной Индюшки», ни у какого-либо другого из прилавков. Тогда Макс переключил свое внимание на огромный зал, где в огромном, величиною с дом, бельвереде с восемью колоннами и фонтаном посередине, а также вокруг него были расставлены столики. Зал был поделен на сектора, между которыми были оставлены круговые проходы. Макс двинулся вперед, принимаясь оглядывать сектор за сектором, подумав о том, что в таком скоплении народа отыскать кого-либо просто невозможно...

И всего через несколько секунд он увидел её.

Рене сидела одна за столиком: коротко остриженные темные волосы, серьги-колечки с бирюзой, платье темно-голубого цвета с одним приспущенным плечом. Перед Рене стояла тарелка с салатом, который она ела, неспеша, с таким надменным видом, как будто это было изысканнейшее лакомство на свете. А ещё на столе стоял пакет с едой, купленной на вынос...

Где-то неподалеку, почти совсем рядом, раздался женский голос, окликнувший его — «Макс?» — и он знал, что это Джеки ещё до того, как, обернувшись, увидел её. Джеки только что закончила свой ланч, и теперь сидела с чашкой кофе, покуривая сигарету.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она его, застенчиво улыбнувшись.

— Я прошел прямо мимо тебя.

— И даже не взглянул в мою сторону. Ты ищешь кого-то?

Все. Он уже больше никого не ищет. Еще раз оглядевшись, он сел за столик, сдвинув в сторону пластиковые тарелки, чтобы можно было утвердить на столе локти. Макс был вне поле зрения Рене, если бы та вдруг случайно взглянула бы в эту сторону.

— Поела? — сказал он, глядя на то, как она подносит к губам сигарету.

— Ну, как дела?

— Не плохо.

Повела плечиком в легком свитерке из тонкого хлопка, надетом без блузки на голое тело, рукава поддернуты.

— Ты что, решила стать «дамой с сумками»?

Рядом с ней на скамейке покоилась черный фирменный пакет из магазина «Сакс на Пятой Авеню», в который был засунут целый ворох пакетов из разных других магазинов.