Перемена устоявшихся порядков — всегда болезненный процесс, но когда господствующие политические силы начинают ломать всю систему жизнеустройства, это создает обстановку «гибели богов» и наносит народу столь тяжелую травму, что его сохранение ставится под вопрос. А.Н. Яковлев, ратуя перед выборами в июне 1996 г. за Ельцина, обращался к интеллигенции: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь» [26].

Что поползла, мы и сами заметили. Важно, что было открыто признано: рушили вовсе не коммунизм, а тысячелетнюю Россию. Народ не просто ввергали в бедность, — ломали его вековые привычки, из-под ног выбивали земную твердь. Это и предопределило тип кризиса.

Кризисы, как и болезни у человека — неизбежная и необходимая часть жизни народов. Но иногда кризис принимает такую конфигурацию, что обновление механизмов созидания связей подавляется, а их ослабление и разрыв продолжаются. Признаками такого незаметного вначале распада большого народа служит обострение этнического чувства малых общностей — при ослаблении защитной силы большого народа люди мобилизуют этничность близкого окружения.

При этом происходит «разукрупнение» народов, они как бы возвращаются на уровень племенных союзов. Одновременно начинаются интенсивные поиски древних корней, споры о происхождении, попытки возрождения язычества. Элементы национального сознания народа вытесняются сознанием племенным. Народ смотрит в будущее и непрерывно себя строит. Племя как продукт распада народа «смотрит в прошлое». Эти процессы идут сегодня во многих народах на постсоветском пространстве.

Разделение СССР как государства советского народа резко ослабило связность и тех осколков, которые возникли после его развала. По ряду этих новых государств прошли войны — или между разными этносами, или даже между частями уже, казалось бы, единого народа (как в Таджикистане), или между региональными общностями (как в Приднестровье). Для небольшого народа быть частью СССР (или Российской империи) или частью их осколка — принципиальная разница. Абхазия была частью СССР, пусть и формально в Грузии, но абхазы не смогли примириться с пребыванием в этнократической Грузии, «освободившейся от иностранной оккупации».

Трещины пошли и по Российской Федерации. Например, конституция Татарстана определила его как «суверенное государство, субъект международного права», а «Закон о недрах» объявил недра Татарстана исключительной собственностью республики. Более того, как и после Февраля 1917 г., проявились сепаратистские поползновения местных элит и в областях, населенных русскими. Как сообщает С.Е. Кургинян, в 1990 г. один народный депутат РСФСР с трибуны процитировал такие стихи:

Не упрекай сибиряка,
Что держит он в кармане нож.
Ведь он на русского похож,
Как барс похож на барсука.

Были и практические попытки. Так, в октябре 1993 г. Свердловская область приняла конституцию Уральской республики. Такое же намерение высказывалось в Вологодской области. Кризис породил процесс демонтажа не только «большого народа» (СССР и России), но и крупных этнических общностей — таких народов, как, например, мордва или чуваши. Так, мордовское национальное движение раскололось на эрзянское и мокшанское. Поначалу, в середине 90-х годов, это приняли как «политическое недоразумение». Но радикальные националисты заявили, что мордвы как этноса не существует и надо создать эрзяно-мокшанскую республику из двух округов. При переписях многие стали записывать свою национальную принадлежность посредством субэтнических названий.

Чуть позже похожие процессы начались среди марийцев — при переписи 2002 г. 56 тыс. назвали себя «луговыми марийцами», а 19 тыс. — «горными». Горные были лояльны властям Республики Марий Эл, а остальные ушли в оппозицию. В том же году одно из движений призвало северных коми при переписи записаться не как «коми», а как «коми-ижемцы». Половина жителей Ижемского района последовала этому призыву.

Средством подавления традиций стал курс на имитацию социальных форм Запада. Проектирование, то есть выстраивание образа будущего, требует соединения рационального мышления с памятью и творчеством. Когда эти способности иссыхают и деградируют, то резко сужается “горизонт будущего”, подавляется творчество и альтернатив не остается — мы верим в идею-фикс. Иного не дано!

К имитации склоняются культуры, оказавшиеся неспособными ответить на вызов времени, это служит признаком упадка и часто принимает карикатурные формы. Так у нас ввели английскую должность мэра, французскую должность префекта, а в Москве и немецкую должность статс-секретаря. Знай наших, мы недаром стали членом восьмерки!

Примечательно, что имитируют всегда подходы и структуры передовых чужеземцев, имитация всегда сопряжена с низкопоклонством. Это слово, смысл которого был обесценен идеологическими кампаниями, вдруг опять стал актуальным. Именно низкопоклонство! Казалось бы, всегда можно найти объект для имитации и в собственном прошлом — но нет, само это прошлое мобилизует память и неизбежно втянет твой разум в творческий процесс. Имитатор, подавляющий разум и творчество, вынужден быть антинациональным.

Скопировать с Запада пытались даже важнейший механизм собирания и воспроизводства народа — государство. Его рассматривали как машину, которую можно построить по хорошему чертежу. Понравился «западный» чертеж — двухпартийная система с ее «сдержками и противовесами». Долго бились, чтобы построить «систему с мощным правым центром, с левым центром в виде социал-демократической идеи». Ничего не вышло с социал-демократией — как ни пытались Горбачев, Рыбкин, Селезнев и даже Фонд Эберта.

То же с административной реформой. Выделили из министерств «агентства» — зачем? Президент фонда «Единство во имя России» В. Никонов объяснил: «Идет вестернизация, американизация структуры правительства, число министерств в котором почти совпадает с американским». Именно так — «американизация структуры правительства». Ирония? Нет, всерьез.

Экономист В.А.Найшуль пишет: «Рыночный механизм управления экономикой — достояние общемировой цивилизации — возник на иной, нежели в нашей стране, культурной почве… Рынку следует учиться у США, точно так же, как классическому пению — в Италии, а праву — в Англии».

Надо, мол, найти «чистый образец» — и учиться у него. Это кредо имитатора, по нынешним временам просто нелепое. Копирование больших систем невозможно, оно ведет к подавлению и разрушению культуры, которая пытается «перенять» чужой образец. При освоении чужих достижений необходим синтез, создание новой структуры, выращенной на собственной культурной почве.

И рынок, и право — большие системы, в огромной степени сотканные особенностями конкретного общества. Обе эти системы настолько переплетены со всеми формами человеческих отношений, что идея «научиться» им у какой-то одной страны находится на грани абсурда. Почему, например, праву надо учиться в Англии — разве во Франции не было права или Наполеон был глупее Дизраэли? А разве рынок в США лучше или «умнее» рынка в Японии или в Сирии?

Да и как вообще можно учиться рынку у США, если сиамским близнецом этого рынка, без которого этого рынка просто не могло бы существовать, является, образно говоря, «морская пехота США»? Это прекрасно выразил Т.Фридман, советник Мадлен Олбрайт: “Невидимая рука рынка никогда не окажет своего влияния в отсутствие невидимого кулака. МакДональдс не может быть прибыльным без МакДоннел Дугласа, производящего F-15. Невидимый кулак, который обеспечивает надежность мировой системы благодаря технологии Силиконовой долины, называется наземные, морские и воздушные Вооруженные силы, а также Корпус морской пехоты США”.