И, наконец, еще одно суждение Шульгина о русском народе, которое, без сомнения, трудно принять, но и столь же трудно опровергнуть: «Сняв самому себе голову (то есть русскую власть и, отчасти, культуру. — В.К), он теперь бесится, что сие совершил…» Но «ежели русскую голову этот народ сам себе „оттяпал“, то „жиды“, пожалуй, даже услугу оказали, что собственную свою еврейскую голову ему на время приставили: совсем без головы еще хуже было бы!» (там же, с. 124), — громадное безголовое тело напрочь разбило бы себя в нескончаемых «пугачевщинах»…
Итак, Василий Витальевич, прошедший весь крестный путь Белой армии, признает, что большевистская — во многом «еврейская» — власть все же «лучше» безвластия, и, кроме того, вообще не видит другой силы, которая в тогдашних условиях могла бы восстановить государственность. В первой части этого моего сочинения приводились размышления виднейшего «черносотенца» Б. В. Никольского, расстрелянного большевиками в 1919 году, который гораздо раньше, чем Шульгин, еще в начале 1918 года, пришел к тому же самому выводу.[324]
Целесообразно напомнить и цитированные ранее точные характеристики самого состояния России после Февральского переворота — характеристики, которые согласно сформулировали совершенно разные люди, — гениальный «черносотенный» мыслитель В. В. Розанов: «Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска… Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего», — и влиятельный сподвижник Керенского В. Б. Станкевич: «стихийное движение» русского народа, «сразу испепелившее всю старую власть без остатка: и в городах, и в провинции, и полицейскую, и военную, и власть самоуправлений».
И восстановить власть «на пустом месте» можно было только посредством самого жестокого насилия и, как оказалось, при громадной и, более того, необходимой роли «чужаков», способных «идти до конца»… Словом, есть все основания согласиться с приведенными суждениями В. В. Шульгина.
Вместе с тем нельзя, конечно, не видеть, что восстановление власти «чужаками» имело свою тяжелейшую «оборотную» сторону: они ничего не щадили в так или иначе чуждом им русском бытии, они подавляли и то, что вовсе не обязательно нужно было подавлять… И это уже в первые послереволюционные годы вызывало решительное сопротивление даже в тех кругах, которые всецело поддерживали дело Октября.
Ярчайшим примером могут служить в этом отношении судьбы трех военачальников Красной армии, притом из ряда самых выдающихся: командующего Красной армией Северного Кавказа И. Л. Сорокина, командующего Первым конным корпусом Б. М. Думенко и командующего Второй конной армией Ф. К. Миронова. После их убийства имена их были «заслонены» именами С. М. Буденного, Г. И. Котовского А. Я. Пархоменко, С. К. Тимошенко и других, но в свое время они значили не меньше или даже больше…
Эти люди вовсе не были «контрреволюционерами», но они выступали против подавления национального бытия и сознания русского народа. Ф. К. Миронов писал Ленину 31 июля 1919 года про «коммунистов… большинство из которых не может отличить пшеницу от ячменя, хотя и с большим апломбом во время митингов поучает крестьянина ведению сельского хозяйства… Я все же хочу остаться искренним работником народа, искренним защитником его чаяний… Социальная жизнь русского народа… должна быть построена в соответствии с его историческими, бытовыми и религиозными традициями и мировоззрением, а дальнейшее должно быть предоставлено времени».[325]
В составленной позже декларации под названием «Да здравствует Российская пролетарская крестьянская трудовая республика» Миронов писал про «коммунистов, захвативших всю жизнь в свои руки»:«…эта дерзкая монополия кучки людей, вообразивших себя в своем фанатизме строителями социальной жизни».[326] В другом обращении «ко всему русскому народу» он призывал: «Долой самодержавие комиссаров!» (там же, с. 232).
Понимая, очевидно, сколь опасно открыто ставить вопрос о «чужаках» в коммунистической власти, Миронов только говорил об этом, но избегал затрагивать сию тему в своих письмах и обращениях. Однако о его устных высказываниях, разумеется, стало известно на верхах. А Миронов, например, звал Троцкого «Бронштейном», утверждал, что народ гонят на «жидовско-европейский фронт» (то есть используют в «еврейско-интернациональных» целях), клеймил члена ЦК Смилгу и других чужаков «вампирами, проливающими невинную кровь» и т. п. (там же, с. 248, 249).
13 сентября 1919 года Троцкий издал приказ: «…Как изменник и предатель, Миронов объявлен вне закона. Каждый гражданин, которому Миронов попадется на пути, обязан пристрелить его как собаку. Смерть предателю!».[327]
Однако в этот момент в судьбу Миронова вмешался Ленин, который, как полагают биографы Филиппа Кузьмича, именно в сентябре ознакомился с цитированным выше мироновским письмом к нему, отправленным 31 июля 1919 года.[328] Роль Ленина не вполне выяснена, и нет существенных оснований утверждать, что Ленин «защитил» русского военачальника от «чужаков» (к тому же через полтора года Миронова все-таки убили). Но, во всяком случае, Миронов был тогда не только «реабилитирован», но и назначен на высокий пост, и Ленин в течение двух часов беседовал с недавно объявленным «вне закона» военачальником.
И все же поведение Миронова было слишком «непростительным», и, несмотря на его громкие победы над Врангелем в следующем, 1920 году, он оказался в Бутырской тюрьме и 2 апреля 1921 года был пристрелен там именно «как собака» — без всякого суда, неожиданным выстрелом неведомого лица. Биографы Филиппа Кузьмича убеждены, что за этим убийством стоял очень влиятельный, но «неизвестный нам пока человек или группа людей» (там же, с. 360).
Намного раньше Миронова, еще 1 ноября 1918 года, был так же убит блистательный полководец Иван Лукич Сорокин. Правда, в отличие от Миронова, он сам начал кровавую борьбу с теми, кого считал врагами русского народа. Факты таковы:«13 октября (1918 года. — В.К.) он (И. Л. Сорокин. — В.К.) арестовал председателя ЦИК Кавказской республики Рубина, товарищей (то есть заместителей. — В.К.) председателя Дунаевского и Крайнего, члена ЦИК Власова и начальника «чрезвычайной комиссии» Рожанского. Все эти лица — кроме Власова, евреи — были в тот же день (согласно другим сведениям — 21 октября. — В.К.) расстреляны. По объяснению приближенных Сорокина, пойманных и заключенных в тюрьму, Сорокин «ненавидел евреев, возглавлявших кавказскую власть».[329]28 октября он был объявлен «вне закона» и вскоре же, 1 ноября, застрелен.
Наконец, Б. М. Думенко, заслуги которого позднее во многом приписали его бывшему «помощнику» С. М. Буденному, был 24 февраля 1920 года арестован вместе со своим штабом и расстрелян 11 мая. «Пункт первый» обвинения: «…проводили юдофобскую и антисоветскую политику… обзывая руководителей Красной Армии жидами». К делу подшито «донесение политработника Пескарева… в котором он сообщал, что Думенко в его присутствии сорвал со своей груди орден Красного Знамени и, забросив в угол, сказал: „Не надо мне его от жида Троцкого“… Трибунал Республики имел указание Троцкого об осуждении и расстреле Думенко, который нанес ему личное оскорбление».[330]
Перед нами судьбы трех виднейших и в свое время знаменитейших военачальников Красной армии. Все они были безоговорочно против и дореволюционных порядков, и Белой армии. Но они не могли примириться с подавлением «русского народа с его, — пользуясь словами из цитированного мироновского письма Ленину, — историческими, бытовыми и религиозными традициями и мировоззрением». А находившиеся на верхах власти «чужаки» постоянно этим занимались, «углубляя», по их определению, революцию…
