…В палатке Завьялова становилось все шумнее, а Числов лежал один в полумраке. Время от времени капитан отхлебывал из горлышка бутылки разведенный спирт, смотрел невидящими глазами в потолок и вспоминал…

…Сергей Николаевич Числов за свои двадцать восемь лет жизнь успел прожить, может быть, и не самую интересную, но уж по крайней мере – нескучную. Он родился в Новосибирске и к началу восьмидесятых успел даже пойти в первый класс школы номер семь в Гусинобродском жилмассиве. Самые светлые воспоминания детства уносили Числова на богатый соблазнами пустырь за кинотеатром «Горизонт». Пустырь этот располагался на полпути между школой и домом и служил для мальчишек естественным полигоном для испытания самодельных пиротехнических средств из магния марганца серы селитры.

До окончания первого класса доучиться в Новосибирске не довелось. Сережиного отца закончившего Новосибирский электротехнический, призвали офицером двухгодичником на флот, и вся небольшая семья переехала в Петропавловск Камчатский. Мать даже довольна была – и «камчатские» идут, и за квартиру платить не надо… Жили они в общежитии военно морской базы на полуострове Завойко. Все сначала шло хорошо – родилась сестра Ленка, у отца были перспективы по службе, и он хотел остаться на действительной службе… Но осенью 1981 года старший лейтенант Тихоокеанского флота Николай Числов погиб при исполнении служебных обязанностей, испытывая какое то «изделие». Сергею тогда было восемь лет, сестренке – два месяца. Именно тогда Сережа впервые услышал словосочетание «груз двести» – наверное, из Афгана занесло его в Петропавловск Камчатский… От Камчатки остались путаные воспоминания – снежная буря в июне и чей то рассказ об англо французском десанте 1855 года: двое англичан поднимались на безлюдную сопку, из кустов выскочил камчадал, пустил две стрелы – по одной в глаз каждому англичанину – и снова скрылся в кустах… Когда летели в Новосибирск, Сережа иногда плакал, очень по взрослому переживая семейную трагедию. Отца похоронили на родине, а потом мать с двумя детьми переехала к своим родителям в Междуреченск.

…Спустя два года новый муж матери Василий Ваганович Арзуманов не смог ужиться с дедушкой шахтером, недолюбливавшим армян. Арзуманов забрал все семейство и привез к себе на родину, но не в Армению, а в Таджикистан. Там на алюминиевом заводе в Гисаре давно уже пустила корни армянская диаспора, в основном выходцы из Карабаха. О Междуреченске жалела только мать, удачно устроившаяся там преподавателем в музыкальной школе…

Впрочем, очень быстро все семейство перебралось в Душанбе. К Сереге и Ленке отчим относился как к родным. Когда бывший командир отца, переведясь в Питер, неожиданно позвонил матери и непередаваемым тоном командира подлодки сказал: «Сажай Серегу в самолет. Он принят в нахимовское», Василий Ваганович просто встал на дыбы. Так что в Питер Серега так и не попал.

…Один раз его чуть было не выгнали из элитной душанбинской школы – за взрыв аппарата Киппа. Сергей решил на лабораторной по химии самостоятельно изучить свойства бертолетовой соли… Спасла мать – бросилась за помощью к соседу, бывшему камчадалу и чуть ли не единственному в Таджикистане капитану второго ранга – военкоматскому начальнику. Тот поговорил с кем надо… За Серегой ненадолго закрепилась первая в его жизни кличка Ляпкин – тогда в известной команде «Химик» играл хоккеист с такой фамилией. А сам школьный химик, семидесятилетний Лев Борисович Фельдман (из врачей вредителей), называл его не иначе как «Мендзелеев».

Конечно, рая на земле не бывает, но по доброжелательности отношений между людьми разных национальностей, не слишком испорченных квартирным вопросом, малозаметный Душанбе слыл весьма благополучным городом. Цены были низкие, население – воистину интернациональное, и все уважали людей ученых и служивых. Уже потом, много позже, офицер Числов как фантастику вспомнил слова соседа военкоматчика, адресованные отслужившему до запаса в Заполярье подполковнику:

– Трехкомнатную подождать придется… Бывает, что и три месяца…

К рождению второй сестренки Мариэтты вся семья Сергея тоже уже давно жила в трехкомнатной квартире в 28 м квартале Душанбе. Деньги на «кооператив» заработал отчим – в Сибири и Гисаре. Читал Сережа всегда много, но не очень системно. Отчим только толстых журналов выписывал штук пять. Может быть, потому Серегина самостоятельность и самодостаточность не превратилась в «уличность». Учился он выше среднего, но с поведением были постоянные проблемы – любил «качать права», и часто совсем не вовремя. Честно говоря, он мог бы быть круглым отличником, но ленился. В десятом классе лучшая ученица школы Фатима Назаршоева привезла с московской математической олимпиады варианты заданий. Серега единственный справился с ними за первый урок, чем вызвал к себе уважение очень многих, в том числе и самолюбивой Фатимы. Они с ней даже после этого в кино ходили и в Театр имени Айни, но как то дальше не сложилось…

…На смену «химическим» пришли другие увлечения – легкая атлетика, аэроклуб и, конечно, фильмы. К середине восьмидесятых в Душанбе, едва ли даже не раньше, чем в Москве, стали появляться частные видеозалы с непременными боевиками. Тогда слово «боевик» еще имело другой смысл. Взрослый билет стоил пятьдесят копеек, детский – двадцать.

А с аэроклубом было еще проще – до 1992 года в местных авиационных службах традиционно работало очень много армян, которые Серегу считали за «своего». Они то вот и организовали клуб для подростков – самый массовый в Средней Азии…

…После школы Сергей без особого напряга поступил на физмат Душанбинского университета, уже начинавшего понемногу хиреть, оттого что сильные преподаватели один за другим потянулись кто в Россию, а кто и на Запад. Шел девяностый год – последний год таджикского благополучия…

В 1991 году министром внутренних дел Таджикистана был назначен генерал Навджуванов. Почему Горбачев поставил памирца на традиционно «ленинабадский» пост – теперь уже никто, наверное, не объяснит, но именно это назначение сыграло роль запала в бомбе гражданской войны. Ведь в Таджикистане испокон веков сложилась жесткая система территориально кланового распределения высоких постов: памирец мог быть министром культуры, образования, здравоохранения, ректором института, но не прокурором и уж тем более – не министром силовиком. Именно после назначения Навджуванова в Душанбе, впрочем, как и по всему Союзу, начали искать виноватых за ту нашу жизнь, которая тогда казалась собачьей. Начали не особо оригинально – с армян, которых считали транссоюзными «мафиозниками». В университете армян было очень много, в некоторых группах – даже больше, чем таджиков… Сергей слушал рассказы, которые сначала казались нереально фантастическими: какие то приезжие (зачастую – диковатые хатлонцы) заходили в армянские квартиры, иногда даже с милицией, и предъявляли «документы», подтверждающие незаконность занимания жильцами их домов. Как правило, аргументация была проста – армяне де получили квартиры в нарушение очередности… Жильцам давали срок – одну две недели, чтобы съехали по хорошему. Если не съезжали сами – заставляли силой. Иногда выкидывали жильцов (и не только армян) прямо из окон… Так погиб профессор Погосов. известный в республике хирург… И все это называлось углублением перестройки, демократизацией и вообще «оздоровлением».

В 1992 году последний просоветский лидер республики, а потом президент суверенного Таджикистана Набиев подписал отречение в душанбинском аэропорту. Во главе страны вместо привычного ленинабадского оказался памирско хатлонский клан, называющий себя «правительством демоисламского возрождения». Возрождаться начали лихо. Сначала вырезали 12 ю погранзаставу. Потом на улице Чапаева, у дома радио, на глазах у Сереги расстреляли машину заместителя командира 201 й дивизии… В тот же вечер братья Арзумановы стали собирать вещи в дорогу. Василий Ваганович деловито складывал и Серегины вещи. Собирались перебраться сначала в Ереван, а там видно будет. Сергей соглашался… Тогда же в Душанбе прилетел главный примиритель от России питерский мэр Собчак. Он красиво говорил о трудностях демократии на всем постсоветском пространстве. А также пообещал покупать для Питера исключительно таджикский лук. Его нарядили в красивый халат, и он улетел под аплодисменты. Фактически это была отмашка, потому что демоисламисты поняли: ничего Москва не предпримет…