– Ну, так я… – промямлил Числов и зачем то махнул пакетом. Анна вдруг всплеснула руками:

– Сережа! А как же вы Александру то позвоните? Пойдемте, поднимемся наверх, от меня и звякнете…

Числов даже не заметил, что она назвала его на «вы» – хотя в «Плазе» несколько раз на «ты» вроде бы называла. Не подумал Сергей и о том, что в сумочке у Анны Дмитриевны лежит мобильный телефон, с которого позвонить можно, никуда не поднимаясь… А бывает такое – вроде вещь очевидная, а в голову не приходит. Сразу двум, в общем то, неглупым людям.

В огромном, чистом и очень светлом подъезде холле Анну поприветствовал уставным вставанием охранник в сером камуфляже, расположившийся в стеклянной будке:

– Доброй ночи, Анна Дмитриевна.

Анна отреагировала на приветствие лишь легким кивком.

…В лифте они друг на друга не смотрели – слишком наросло внутреннее напряжение у обоих…

…Когда вошли в квартиру – Числов сразу понял, что она не просто очень большая, а огромная. Наверное, когда то это были несколько квартир, которые объединили в одну… И везде, начиная с прихожей, висели картины – в таких же золоченых рамах, которые Сергей видел во время короткой пробежки по Русскому музею… Может быть, эти рамы и были как раз оттуда, помнится, Анна что то, смеясь, рассказывала о невероятных запасах старых рам в подвалах Русского музея.

Анна перехватила взгляд Числова и улыбнулась:

– Здесь много чего интересного. Картины, кстати, в основном еще от дедушки, а не от… Муж, он… Он не очень интересовался живописью: Пойдем, я настоящего Айвазовского покажу… Хочешь?

– Хочу, – выдавил через пересохшее горло Сергей и добавил зачем то через паузу: – Айвазовского.

Анна повела его через какие то темные комнаты и коридоры – свет не включала, но абсолютной темноты не было, везде темноту превращали в красивый полумрак искусно закамуфлированные источники легкой подсветки.

– Вот, – сказала наконец Анна. – Это Айвазовский. Самый что ни на есть настоящий.

На картине было нарисовано море. Числов смотрел на масляные волны и переминался с ноги на ногу. Потом он ощутил руку Анны на своей спине, но все еще боялся ошибиться.

– Да ну же! – чуть ли не выкрикнула она уже почти со злостью и развернула Числова к себе лицом. И они начали целоваться – жадно, нежно, грубо и по всякому… Про Айвазовского, конечно, забыли – ну да, наверное, он, если и узнал про это на «том свете», не обиделся…

Они накинулись друг на друга так, как могут накинуться два молодых, здоровых человека, очень понравившиеся друг другу физически и очень сильно изголодавшиеся по противоположному полу. Есть такая известная поговорочка: «Голод – лучший повар». М да. А плюс к этому всему в их встрече были авантюрность, интрига, азарт и томление, с учетом всех этих ингредиентов «винегрет» получался довольно таки крутого замесу. Легкая эротика стала быстро перерастать в не такую уж легкую еще под всё тем же многострадальным Айвазовским… Потом они свалились на какую то кушетку, а с нее на ковер… Потом черт знает что пошло на каком то старинном столике, там у Числова случилось даже некое помрачение (или раздвоение) сознания: ему, в частности, по сенсорным ощущениям казалось, что он входит в Аню сверху и – как бы это сказать поприличнее – традиционно, что ли, но, повернув голову в сторону старинного зеркала, с удивлением увидел захватывающую картину орального соития… Как то они все же добрели до спальни – там безумие продолжалось… И черт его знает, сколько прошло времени, когда голый Числов пополз искать ванную – естественно, он заблудился, и голая Аня, смеясь, пришла ему на помощь. Она взяла его за руку и потащила в другую сторону:

– Пойдем лучше в розовую ванную, она ближе.

– Да? – не особо уже удивился капитан. – А еще какие есть?

– А еще есть перламутровая. И ванная для гостей.

– Понятно…

Розовая ванная показалась Числову похожей почему то на рубку космического корабля. Анна, смеясь, включала разные подсветки, какие то струи воды, бьющие из стен и пола… Потом они забрались в огромный бассейн джакузи, чуть было не утонули там – но все, конечно, обошлось…

Забылись они уже утром – тесно и крепко прижавшись друг к другу, будто боялись потеряться во сне. Числову ничего не снилось. Он провалился в очень хороший глубокий сон – словно упал в обморок. Засыпая, он, наверное, испытывал эмоцию, близкую к счастью, сам то он об этом подумать не успел, на мысль не хватило ни сил, ни времени.

…Многие умные люди повторяли одну простую истину: счастье – это мгновенное состояние человеческой души. Долгим оно не бывает, и остановить прекрасное мгновение не под силу обычному человеку, а Мефистофель является не ко всем, и слава богу.

Капитан засыпал счастливым, обнимая женщину, которой у него никогда в жизни не было и о которой он, может быть, мечтал в своих еще юношеских грезах, а проснулся словно от толчка, ощутив тревогу… И снова, как накануне в Гранд отеле, – снова вместо стен сонной квартиры пригрезился ему чеченский пейзаж – въезд в Рошни Юрт…

…Чувство тревоги вырвало Числова из эйфорического сна, наверное, все таки не случайно – его рота готовилась «чистить» село…

…Самохвалов на построении, срывая голос, заканчивал доведение задачи:

– …Зачищаем тщательно, чтоб ни одна блядь не выскочила. Мы – берем в охват. В самом селе работают внутренние войска. Вот командир взвода ВВ – капитан Минаев. Орлов! Завьялов! Саранцев! Все, кто с ним, – любить, как папу с мамой. Больше, чем меня! Панкевич, твой – дальний въезд, двух спецназеров приданных заберешь. Все! Командирам взводов распределить личный состав по расчету… Минаев, дай схему…

…Числов в далекой петербургской квартире даже головой потряс, но «чеченский морок» не уходил, не давал забыться сном, а может, просто навалил свой сон – тревожный вместо счастливого и беззаботного…

…Рыдлевка смотрел на бойцов своего взвода красными воспаленными глазами:

– …С брони на броню – по моей команде. И дистанцию, держать дистанцию… Плавно, по колее. Не съезжать! Кто что заметит, сразу стоп – и доклад. «Кроты»[22] – не спать! Слушать сигналы. Вместо Родионенко – Федоров на замыкание. С ним – Коняев и Гусев. Федоров, не щелкай варежкой – смотри за молодыми. Считай – твой дембельский аккорд. Гусев, варежку закрой – кишки простудишь… Да, по поводу варежек… Сержант Николаев, где варежки Мургалова?

Маугли нехотя начал снимать неуставные кожаные перчатки. Панкевич зло катает желваки по скулам, ждет, пока Маугли не спрячет перчатки:

– Мургалов… После дембеля носи хоть мухту на бретельках… А сейчас – не заводи… Ну, все… К машинам…

Некоторые из солдат полуукрадкой перекрестились. Коняев тихонько спросил у дембеля «дяди Федора»:

– А что такое «мухта»?

Федоров ничего не ответил, только тягуче сплюнул на мерзлую землю…

…Числов застонал, обхватил голову руками и тут же почувствовал прикосновение женских рук – они несли тепло и покой, они несли радость, но все же… все же они не могли полностью «отключить» чувство тревоги…

Бэтээр, на броне которого сидели Панкевич и Маугли, остановился у дальнего въезда в село – и почти сразу же к ним подбежал пацаненок лет пяти – в огромных сапожищах и замызганном свитере ниже колен. Мальчонка протянул руку к Маугли и пролепетал:

– Красавчик.

– Правильно, пацан, – кивнул Маугли. – Мы все – красавцы.

– Красавчик, дай патрон.

– Зачем тебе?

– Леча придет, ему дам… Он там, в горы…

– Гоблин, дай патрон…

Ошарашенный Маугли покосился на Рыдлевку, выщелкнул из магазина в подсумке патрон и бросил мальчишке:

–На!

Пацаненок осмотрел патрон и бросил его обратно:

– Нет, не такой… Мне 7,62 нужен.

– Ну, ты… блин.

– Мургалов! – оборвал их торг Панкевич. – Хорош цирк гонять… Спецназовцы подъехали. Родионенко, Азаретян! На выход.

…Числова обнимали женские руки, Анна крепко крепко прижимала его к себе, что то шепча нежное почти по матерински, а он все каменел и никак не мог разжаться…