«Что-что, а отпечатки пальцев сейчас не главная проблема, — подумал он и засмеялся. — Уже не проблема».

Он отодвинул в сторону бланки счетов и поднял маленькую красную записную книжку со словами «ТЕЛЕФОНЫ, АДРЕСА» на обложке. Открыл букву «Д», нашел телефонный номер «Дочерей и сестер», но его интересовало не это. Он вернулся к первой странице блокнота, где среди каракулей, выведенных рукой Пэм — большей частью изображавших глаза и карикатурные галстуки— бабочки, — имелось множество цифр. Однако все они, видимо, являлись телефонными номерами.

Он открыл последнюю страницу, второе наиболее вероятное место. Снова телефонные номера, снова глава, снова галстуки-бабочки… а в середине, обведенные аккуратным прямоугольником и помеченные двумя звездочками, четыре цифры:

*

0471

— Вот это да! — прошептал он. — Придержите свои карты, ребята. Кажется, я сорвал джек-пот. Я не ошибся, как ты думаешь, Пэм?

Норман вырвал страницу из записной книжки Пэм, сунул ее в передний карман брюк и на цыпочках приблизился к двери. Он прислушался. Ни звука. Облегченно выдохнув, дотронулся до края листка бумаги, который только что сунул в карман. Его сознание совершило очередной скачок, и в последовавший отрезок времени он не помнил ровным счетом ничего.

Хейл и Густафсон привели Рози и Герт в угловую комнату полицейского участка, очень напоминавшую салон для светских бесед: старая, но довольно удобная мебель без всяких письменных столов, за которыми, как правило, восседали суровые, с неприступным видом полицейские. Они опустились на выцветший зеленый диван, припаркованный между автоматом газированных напитков и столиком с тостером и кофеваркой. Вместо мрачных портретов наркоманов и жертв СПИДа над кофеваркой красовался плакат туристического агентства, рекламирующий швейцарские Альпы. Детективы вели себя спокойно и доброжелательно, задавали вопросы тихо и уважительно, но ни их отношение, ни царившая непринужденная, неофициальная обстановка не помогли Рози. Она по-прежнему злилась, разъяренная, как никогда в жизни; другим преобладающим чувством стал страх. Страх внушало ей само пребывание в полиции.

Несколько раз на протяжении бесконечного пинг-понга вопросов и ответов она с трудом сдерживала эмоции, готовые выплеснуться через край, и каждый раз, когда это происходило, она бросала взгляд в противоположный угол комнаты, где за невысоким барьером, на котором висела табличка «ДАЛЕЕ ВХОД РАЗРЕШЕН ТОЛЬКО СОТРУДНИКАМ ПОЛИЦИИ», ее терпеливо дожидался Билл.

Рози понимала, что ей следует встать, подойти к нему и сказать, что не стоит ждать ее, пусть он просто отправляется домой и позвонит завтра, но не могла заставить себя сделать это. Она нуждалась в нем, ей хотелось, чтобы он стоял за ограждением, точно так же, как хотелось видеть его сзади на «харлей-дэвидсоне», когда копы везли ее сюда, — он был необходим ей, как необходима настольная лампа проснувшемуся среди ночи ребенку с чересчур развитым воображением.

Рози преследовали жуткие, сумасшедшие мысли и образы. Она понимала, что все это — настоящее безумие, но легче не становилось. Ненадолго они оставляли ее, и она просто отвечала на вопросы, не думая и не видя ничего, но потом эти ужасы возвращались и снова набрасывались на нее. Рози казалось, что Норман где-то внизу, в подвале, что они прячут его там, конечно, прячут, потому что полиция — одна большая семья, а все копы в ней — братья, а женам копов не позволено убегать от своих мужей и жить самостоятельной жизнью, несмотря ни на что. Норман надежно запрятан в какой-нибудь укромной комнатке в подвале, откуда наружу не прорывается ни один звук, даже если кричать во всю мощь легких, — в комнатушке с сырыми бетонными стенами и единственной тусклой лампочкой, подвешенной на проводе под потолком, и, как только закончится эта бессмысленная комедия допроса, они отведут ее к нему. Они отведут ее к Норману.

Глупость несусветная. Но Рози только тогда понимала всю глупость своих мыслей, когда поднимала голову и видела Билла, стоящего за невысоким ограждением, наблюдающего за ней и ожидающего, пока закончатся формальности, чтобы отвезти ее домой на своем железном пони.

Они снова и снова возвращались к одним и тем же вопросам, которые задавал то Густафсон, то Хейл, и хотя Рози не догадывалась, что партнеры исполняют роли хорошего и плохого копа, ей хотелось, чтобы они поскорее закончили задавать ей нескончаемые вопросы и подсовывать бесчисленные бланки и отпустили ее с Богом. Может, когда она выйдет на воздух, постоянные метания между страхом и яростью слегка поутихнут.

— Пожалуйста, расскажите еще раз, каким образом фотография мистера Дэниелса оказалась в вашей сумочке, мисс Киншоу, — произнес Густафсон. В руке он держал недописанный протокол допроса и ручку «Бик». Полицейский то и дело сосредоточенно хмурился; Рози он напоминал школьника, вытащившего на экзамене билет, ни на один вопрос которого он не знает ответа.

— Я уже дважды вам рассказывала, — устало откликнулась Герт.

— Это будет последний раз, — заверял ее Хейл мягко.

Герт посмотрела на него.

— Честное слово скаута?

Хейл улыбнулся — располагающей к себе улыбкой — и кивнул.

— Честное слово скаута.

И Герт в третий раз поведала им о том, как они с Анной рискнули связать смерть Питера Слоуика с Норманом Дэниелсом и как получили по факсу фотографию последнего. Затем она перешла к эпизоду в парке, когда обратила внимание на человека в инвалидной коляске, на которого кричал кассир из будки. Рози уже дважды слышала ее рассказ, но мужество Герт все еще изумляло ее. Когда Герт приступила к описанию схватки с Норманом за стеной туалета в парке, пересказывая события тоном женщины, оглашающей составленный ею список предстоящих покупок, Рози взяла ее большую сильную руку и крепко сжала.

Изложив историю до конца, Герт посмотрела на Хейла и вопросительно вскинула брови.

— Достаточно?

— Да, — ответил Хейл. — Все прекрасно. Синтия Смит должна благодарить вас, вы спасли ей жизнь. Работай вы в полиции, я представил бы вас к очередному званию.

— Я не выдержала бы экзамена на физическую подготовку, — хмыкнула Герт. — Малость толстовата.

— Все равно, — ответил Хейл, глядя ей в глаза без тени улыбки.

— Что ж, спасибо за комплимент, но прежде всего мне хотелось бы услышать от вас, что вы его поймаете.

— Мы его поймаем, — вставил Густафсон. В его голосе отчетливо слышалась полная убежденность, и Рози невольно подумала: «Не знаешь ты моего Нормана, приятель».

— Надеюсь, вы разобрались с нами? — осведомилась Герт.

— С вами да, — уточнил Хейл. — А вот мисс Макклендон мне хотелось бы задать еще несколько вопросов… вы в состоянии ответить на них? Если нет, они могут подождать. — Он помолчал. — Хотя, конечно, они не должны ждать, верно? Мы ведь оба это прекрасно понимаем, не так ли?

Рози на минутку прикрыла глаза, потом опять посмотрела на копа. Повернулась к Биллу, стоящему На своем месте за ограждением, перевела взгляд на Хейла.

— Спрашивайте все, что вам нужно, — сказала она. — Только заканчивайте поскорее. Я хочу домой.

В очередной раз Норман пришел в сознание в тот момент, когда выбирался из «темпо» на тихой улочке, в которой он сразу признал Дарэм-авеню. Он припарковался в полутора кварталах от Дворца современных проституток. Еще не стемнело, но вечер близился; густые бархатные тени под деревьями производили почему-то похотливо-чувственное впечатление.

Он оглядел себя и понял, что перед тем, как приехать сюда, по всей видимости, зашел в свой номер. От него пахло мылом, на нем была другая одежда. И очень даже подходящая одежда для предстоящего дела; легкие твидовые брюки, футболка, закрывающая горло, синяя рубашка навыпуск. Он выглядел, как человек, заглянувший в конце недели в находящийся на его попечении дом, чтобы исправить поломку в газовой плите или…

— Или проверить, как функционирует система сигнализации, — пробормотал он себе под нос, улыбаясь. — Очень смело, сеньор Дэниеле. Очень смело с вашей сторо…