И она могла бы выкинуть сумасбродные мысли из головы, наверняка именно так и поступила бы, если бы не капля крови на пододеяльнике. Единственная темно-красная капля крови.
«Тогда отвернись и не смотри на нее? — нервно закричала та часть сознания, которая проявила себя с практичной и благоразумной стороны. — Ради Христа, не смотри на нее, иначе неприятностей не оберешься!»
Однако обнаружила, что не в состоянии отвести взгляд от одинокой капли крови.
Глаза уставились в одну точку, она раскачивалась все быстрее и быстрее.
Ступни ног, обутых в мягкие туфли без каблука, выстукивали по полу все убыстряющийся ритм (к этому времени зуд сосредоточился, в основном, в голове, раззадоривая мозг, нагревая ее), в мыслях мелькали обрывочные фразы: «Четырнадцать лет. Четырнадцать лет разговоров начистоту. Выкидыш. Теннисная ракетка. Три зуба, один из которых проглочен. Удары. Щипки. И укусы. Да-да, не забывай про укусы. В широком ассортименте. Огромное количество…»
«Прекрати! Это бесполезно и бессмысленно, ты только зря заводишь себя, потому что никуда не уйдешь, он обязательно догонит тебя, разыщет, привезет обратно домой, он же полицейский, сыщик, поиск людей — это как раз то, чем занимается, это то, что у него получается лучше всего…»
— Четырнадцать лет, — пробормотала она, думая теперь не о прошедших четырнадцати годах, а о следующих. Потому что другой голос, потаенный голос, был абсолютно прав. Он может не убить ее. Она может выжить. И на что она будет похожа после еще четырнадцати лет регулярных бесед начистоту? Не потеряет ли способности наклоняться? Будет ли у нее хоть час, хоть пятнадцать минут в день, когда почки не покажутся раскаленными камнями, захороненными в спине? Не случится ли так, что в один прекрасный день он укусит слишком сильно и повредит какой-нибудь жизненно важный нерв, отчего у нее перестанет подниматься рука или работать нога, или же омертвеет половина лица, как у несчастной миссис Даймонд, уборщицы магазина 24 у основания холма?
Рози вдруг встала — с такой резкостью, что кресло Винни-Пуха отлетело и ударилось в стену. Постояла минутку, тяжело дыша, глядя круглыми глазами на темно-коричневое пятно на пододеяльнике, потом решительно повернулась и зашагала к двери в гостиную.
«И куда это вы направляетесь? — услышала она подозрительный голос миссис Практичность-Благоразумие, которую, похоже, нисколько не пугала перспектива превратиться в калеку или умереть, лишь бы не лишиться привилегии знать, на какой полке кухонного шкафа находятся пакетики чая и в каком месте под раковиной лежит половая тряпка. — Эй, погоди-ка секундочку, куда это тебя несет?»
Она накрыла голос звуконепроницаемой крышкой, сделав нечто, на что никогда не считала себя способной. Взяла со столика у кушетки сумочку и направилась к входной двери. Гостиная вдруг показалась непривычно огромной, расстояние — непреодолимым.
«Мне нельзя задумываться о будущем. Как только начну загадывать наперед, обязательно испугаюсь».
Впрочем, это, кажется, будет несложно. Во-первых, все ее поступки приобрели некую иллюзорность, свойственную галлюцинации— действительно, не могла же она в самом деле так вот запросто выйти из дому и ради минутной прихоти отказаться от брака, правда же? Наверное, это сон, так ведь? И было еще что-то: жить одним днем, не заглядывая в будущее, стало для нее привычным делом; привычка начала формироваться в ту памятную брачную ночь, когда Норман укусил ее, как собака, за то, что она хлопнула дверью.
«Ну да ладно, не можешь же ты выйти на улицу в таком виде, даже если решила прогуляться до середины квартала, чтобы охладить пыл, — посоветовала миссис Практичность-Благоразумие. — Ты могла хотя бы переодеть джинсы, в которых за милю видно, как растолстел твой зад. И ради Бога, проведи расческой по волосам, чтобы не напоминать пугало».
Она помедлила и на мгновение была близка к тому, чтобы отказаться от всего, даже не дойдя до входной двери. А потом увидела разумный совет в ином свете — конечно же, это замаскированная попытка удержать ее в доме. Расчетливая и очень тонкая. Ей понадобилось бы совсем немного времени, чтобы сменить джинсы на юбку или взбить волосы перед зеркалом, а потом пройтись по ним расческой, но для женщины в таком состоянии даже лишняя секунда вполне может оказаться решающей. Она задержалась бы слишком надолго.
То есть насколько долго? Для чего? Чтобы снова погрузиться в сон, разумеется. К тому моменту, когда она застегивала бы змейку на юбке, ее охватили бы серьезные сомнения, а взяв в руки расческу, она пришла бы к окончательному выводу о том, что с ней случилось легкое непродолжительное помешательство — наверное, из-за месячных в башке перегорел какой-то слабый предохранитель.
А потом она вернулась бы в спальню и занялась сменой белья на постели.
— Нет, — пробормотала она негромко. — Я не вернусь. Ни за что.
Однако, положив ладонь на дверную ручку, снова замерла.
«Гм, она проявляет признаки разума? — голосом, в котором смешались облегчение, торжество и — так ли это? — легкое разочарование, воскликнула миссис Практичность-Благоразумие. — Аллилуйя, у девочки все-таки есть голова на плечах! Лучше поздно, чем никогда!»
Торжество и облегчение сменились бессловесным ужасом, когда она быстро пересекла гостиную и подошла к камину с газовой горелкой, установленному два года назад. Того, что она искала, скорее всего, здесь не окажется, как правило, он оставлял
ее на каминной полке лишь ближе к концу месяца («Чтобы у меня не возникало лишних соблазнов», — любил повторять он), но проверить не помешает. А номер кода она знала: такой же, как номер их домашнего телефона, только с переставленными первой и последней цифрами.
«Ты ПОЖАЛЕЕШЬ! — завопила миссис Практичность-Благоразумие. — Если возьмешь что-то, что принадлежит ему, пожалеешь, и ты об этом знаешь! Тебе будет БОЛЬНО!»
— Все равно ее там нет, — пробормотала она, однако, как ни странно, обнаружила на каминной полке — ярко-зеленую кредитную карточку банка «Мерчентс» с выбитым на ней именем мужа. «Не трогай ее! Не вздумай! Не смей!» Но оказалось, что она смеет — и для того, чтобы собраться с силами, достаточно всего лишь представить одинокую капельку крови на пододеяльнике. Кроме того, это и ее карточка тоже, ее деньги; не об этом ли говорится в брачной клятве?
Однако дело не в деньгах, разумеется, совсем не в деньгах. Дело было в назойливом голосе миссис Практичность-Благоразумие, который следовало заглушить, выключить, дело было во внезапно вспыхнувшем желании обрести свободу, которое следовало превратить в потребность. Если она этого не сделает, ей действительно не удастся дойти даже до середины квартала, а потом перед ее глазами предстанет картина ожидающего ее туманного, неопределенного будущего, она повернется и побежит домой, торопливо сменит постельное белье, чтобы успеть вымыть полы на первом этаже до полудня., ведь, как ни трудно в это поверить, проснувшись утром она не думала ни о чем другом, кроме как о мытье полов.
Не обращая внимания на звучащий в воспаленном мозгу предостерегающий голос, она взяла с каминной полки кредитную банковскую карточку, опустила ее в сумочку и быстро направилась к двери.
«Не делай этого! — взвился голос миссис Практичность-Благоразумие. — Ох, Рози, за такое он не просто побьет тебя, за это он отправит тебя в больницу на долгие месяцы, может, даже убьет тебя — разве ты не понимаешь?»
Пожалуй, она сознавала тяжесть своего поступка и возможные его последствия, и все же продолжила путь, склонив голову и сутулясь, словно женщина, идущая против сильного ветра. Наверное, он изобьет ее до полусмерти, или до смерти… но сначала ему придется поймать ее.
В этот раз, когда ладонь легла на дверную ручку, паузы не последовало — она тут же повернула ее, открыла дверь и вышла из дома. Стоял погожий солнечный день, каких бывает не так уж много в середине апреля, на ветках деревьев набухали почки. Ее тень, словно вырезанная острыми ножницами из черной бумаги, вытянулась по асфальтовой дорожке и бледнозеленой молодой траве. Она остановилась на крыльце, глубоко вдыхая весенний воздух, ощущая запах земли, которую намочил (и которой, наверное, придал сил) прошедший ночью ливень, пока она спала рядом с мужем, уткнувшись носом в высыхающую каплю крови на пододеяльнике.