Наконец женщины вышли, продолжая хихикать и болтать о весельчаке Фрэде, и зашагали по тропе так близко, что бедра их терлись, а плечи соприкасались. Норману понадобилась вся сила воли, чтобы сдержаться и не броситься за ними, схватить их безмозглые головы — ладонями за затылки — и треснуть лбами, чтобы они взорвались, как два бильярдных шара, наполненных тринитротолуолом.

— Не надо, — прошептал он, призывая себя к спокойствию. Пот стекал по его лицу крупными прозрачными каплями и выступал на гладкой коже бритого черепа. — Не надо, только не сейчас, ради Христа, не упусти возможность. — Он весь дрожал, головная боль вернулась и разгулялась в полную силу, стуча изнутри в черепе, словно мощный кулак. Яркие зигзагообразные линии метались на периферии его поля зрения, из носа потекло.

Следующая показавшаяся из еловой рощицы женщина была одна, и Норман узнал ее — копна седых волос на макушке, уродливо вздувшиеся варикозные вены на ногах. Старушка, угостившая его йогуртом.

«Теперь настала моя очередь угостить тебя, — подумал он, напрягаясь в своем укрытии. — У меня приготовлен леденец для тебя, и, если я не получу те ответы, которые мне требуются, ты слопаешь его весь до последнего кусочка».

Затем появилась еще одна женщина. И ее Норман тоже видел — жирная черномазая свинья в красном сарафане, та, которая обернулась и с любопытством посмотрела на него, когда его окликнул продавец билетов из будки. И снова в голове промелькнуло

ощущение, будто она откуда-то знакома ему — как имя, назойливо танцующее на кончике языка и прячущееся каждый раз, когда собираешься произнести его вслух. Если бы только не головная боль…

Черномазая по-прежнему таскала с собой сумку, по размерам заслуживающую названия чемодана, и сейчас, открыв замок, принялась копаться в ней.

«Что ты там ищешь, пышка? — подумал Норман. — Плитку шоколада? Кремовое пирожное? Или…»

И вдруг до него дошло: он читал о ней в библиотеке, в газетной статье, рассказывавшей о «Дочерях и сестрах». Там имелся и снимок, изображавший ее в паралитической позе каратиста, хотя она больше напоминала большегрузный трейлер, нежели Брюса Ли. Да, это именно та сучка, которая заявила репортеру, что мужчины не являются их врагами… «но, если они бьют нас, мы наносим ответный удар» или что-то подобное, фамилию он забыл, однако имя сохранилось в памяти.

«Проваливай отсюда, Герти», — обратился он мысленно к женщине в красном сарафане. Его руки плотно сжались в кулаки, ногти впились в мякоть ладоней. Но она не ушла.

— Дана! — окликнула она седую старуху. — Дана, погоди минутку!

Седоволосая женщина повернулась и направилась к толстой, которая действительно смахивала на одетый в женское платье промышленный рефрижератор. Он проводил взглядом седоволосую, которая скрылась вслед за Грязной Герти в рощице. Перед тем, как они исчезли, Норман заметил, что Герти показала своей подруге что-то, похожее на клочок бумаги.

Норман утер рукавом пот со лба, дожидаясь, пока Дана закончит разговор с Герт и спустится к туалету. За еловой рощицей в зоне для пикников гости «Дочерей и сестер» расправлялись с десертом, а когда они закончат, поток желающих воспользоваться туалетом превратится в потоп. Если фортуна не повернется к нему лицом, притом в ближайшее время, из его затеи ничего не выйдет.

— Ну давай же, давай, — пробормотал Норман, и, словно в ответ на его мольбы, новая женщина появилась из-за деревьев и направилась к кирпичному строению. Это была не Герт и не Дана, угостившая его йогуртом, однако Норман все же узнал ее — одна из двух шлюх, копавшихся в огороде в тот день, когда он осматривал дом «Дочерей и сестер». Шлюха с разноцветными волосами рок-звезды. Та, которая нахально помахала ему рукой.

«И напугала меня до полусмерти, — припомнил он, — но будет справедливым ответить любезностью на любезность. Ползи сюда, стерва. Иди ко мне, иди к папочке».

Норман почувствовал, как все его тело напряглось, мышцы затвердели, словно камень, от головной боли не осталось и следа. Он стоял неподвижно, будто статуя, выглядывая одним глазом из-за угла кирпичного здания туалета, моля Бога, чтобы Герт не вздумалось вернуться в самый неподходящий момент, умоляя девушку с зелено-оранжевыми волосами не передумать. Никто не вышел из еловой рощи, девушка со светофорной копной волос приближалась. Мисс Панки-Роки-Кожа-да-Кости, загляни ко мне на минутку, сказал паук мухе, и вот она совсем рядом, она тянется к дверной ручке, но дверь не открывается, потому что рука Нормана опускается на хрупкое запястье Синтии прежде, чем она успевает дотронуться до ручки.

Она смотрит на него округлившимися от неожиданности и страха глазами.

— Иди-ка сюда, крошка, — говорит он, волоча ее за собой. — Иди сюда, за уголок, я хочу поговорить с тобой. Я хочу поговорить с тобой начистоту.

Герт Киншоу спешила в туалет, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, когда — чудо из чудес! — заметила впереди женщину, которую искала. Она немедленно раскрыла свою вместительную сумку и принялась рыться в ней в поисках фотографии.

— Дана! — окликнула она женщину. — Дана, погоди минутку!

Дана остановилась, повернулась и подошла к ней.

— Я ищу Кэти Спарк, — сказала она. — Ты случайно не видела ее?

— Она там, развлекается на площадке для игры в подковки. — Герт махнула рукой в сторону пикника. — По крайней мере, была там две минуты назад.

— Отлично! — Дана тут же пошла в указанном направлении. Герт бросила короткий жаждущий взгляд на туалет, затем решила, что мочевой пузырь может потерпеть еще немного и догнала седую женщину. — Я боялась, что у нее опять начался приступ паники и она смоталась отсюда, — объяснила Дана. — Ты знаешь, с ней такое бывает.

— Угу, — кивнула Герт. Перед еловой рощицей она показала Дане переданную по факсу фотографию. Та с любопытством взглянула на изображенного на ней мужчину. Она впервые видела Нормана, потому что не являлась ни обитательницей, ни сотрудницей «Дочерей и сестер». Дана работала психиатром, оказывая время от времени бесплатные услуги женщинам из «Дочерей и сестер», и жила в Кресент-Хайтсе с приятным вежливым мужем и тремя милыми нормальными детьми.

— Кто это? — поинтересовалась Дана. Прежде чем Герт успела ответить, мимо них прошла Синтия. Как всегда, даже несмотря на напряженность ситуации, вид ее сумасшедшей прически вызвал у Герт улыбку.

— Эй, Герт, мне нравится твой сарафан! — бодро приветствовала ее Синтия. Фраза отнюдь не представляла собой комплимент, являясь своеобразным синтиизмом — речевым оборотом, характерным для девушки.

— Спасибо. А мне нравятся твои шорты. Только я думаю, что если постараться, можно разыскать такие, из которых ягодицы будут выглядывать еще сильнее.

— Не надо мне рассказывать, — ответила Синтия, продолжая путь.

Ее маленькие, но, без всякого сомнения, вызывающе привлекательные ягодицы раскачивались при ходьбе, как маятник часов. Дана посмотрела ей вслед с усмешкой, затем снова вернулась к фотографии. Изучая снимок, она рассеянно поглаживала длинные седые волосы, собранные в пучок на макушке.

— Ты его знаешь? — спросила Герт. Дана медленно покачала головой, но Герт показалось, что этот жест выражает скорее сомнение, чем отрицательный ответ. — Представь его бритым наголо.

Дана сделала еще лучше; она просто прикрыла верхнюю часть фотографии от линии волос, вгляделась в снимок еще внимательнее, шевеля губами, словно читала, а не рассматривала его. Когда она снова подняла взгляд на Герт, та увидела в нем озадаченность и тревогу.

— Сегодня утром я угостила его йогуртом, — начала она медленно. — На нем были темные очки, но…

— Он сидел в инвалидной коляске, — произнесла Герт и, хотя настоящая работа только-только начиналась, ощутила огромное облегчение, словно с ее плеч свалился тяжелый камень. Всегда лучше знать, чем подозревать и сомневаться. Всегда лучше быть уверенным.

— Да. Он опасен? Опасен, да? Я пришла сюда с двумя женщинами, которым за последнее время пришлось пережить немало трудных минут. Их сознание еще не очень устойчиво. Могут ли возникнуть неприятности, Герт? Я боюсь за них, не за себя.