Поэтические и в то же время насыщенные большой смысловой значимостью образы Гераклита ("смыслообразы") указывают как бы на второй план вещей и явлений [2]. Невежественный человек предпочитает его не замечать. Зачем, если, вступая в воду, мы знаем, что вода в реке холодна, a kikeon (священный напиток) приятен на вкус? Но оказывается, что в соприкосновении с этими обычными вещами человек может найти указания, "намеки" на тайну бытия, которую люди ищут где-то в другом месте: например, в священных процессиях "они, запятнанные кровью, жертвоприношениями хотят очиститься, как если бы кто-либо, вступив в грязь, грязью пожелал бы отмыться". То же самое происходит, когда "статуям они молятся, как если бы кто-либо захотел разговаривать с домами". При этом люди не понимают смысла своих действий, "они не знают, каковы боги и герои" (В5).

1 Vlastos G. On Heraclitus // American Journal of Philology 1955.

2 См.: Кессиди Ф.Х. От мифа к логосу. (Становление греческой философии.) М., 1972. С. 175-189.

Гераклит, однако,- не моралист, он не поучает снисходительно или же негодующе, а "вещает" подобно Сивилле и Дельфийскому оракулу, который "не говорит и не скрывает, но знаками указывает" (В92, В93). Попытки указать на вторую, "скрытую" сторону вещей и явлений, "намекнуть" на то, что ускользает от невнимательного человека, и придают образам Гераклита, всегда конкретным и точным, большую смысловую емкость. Гераклита невозможно понять, не принимая во внимание стиль его мышления. Созерцание мира (образно-поэтическое видение) оказывается одновременно и его осмыслением: созерцая, Гераклит (впрочем, как и его милетские предшественники) размышляет и, размышляя, созерцает. Все это и позволяет Гераклиту в

214

своих "темных", "загадочных" суждениях сдернуть с окружающего покров привычности и обнажить жгучую тайну человеческого и космического бытия.

Язык высказываний Гераклита, парадоксальный и антиномичный, не отгораживает эфесского мыслителя от человека, а приближает его к насущным тревогам и заботам людей: для чего живет человек и как следует жить, что есть война и мир, существует ли справедливость? И первое, чему пытается научить Гераклит, - это необходимость признать, "что все - едино" (В50). Об этом единстве, "одном и том же для всего существующего" в мире, и повествует фрагмент ВЗО. Подчеркивая несотворенность этого мира, Гераклит говорит о нем как о "вечно живом огне". В то же время Гераклит приподнимает человека над уровнем обыденности, противопоставляет друг другу обыденное, земное и вечное.

В этом столкновении, соизмерении Гераклит нащупывает предельные основания человеческого бытия - мир, который никем не создан, "который был, есть и будет". Эта формула говорит о том, что отправной точкой для Гераклита выступает настоящее, "здесь", "теперь". Видимо, загадка времени волновала и Гераклита. И говоря о мире как о "вечно живом огне, мерами загорающемся и мерами потухающем", Гераклит подчеркивает не только динамику мира, но указывает на "реку жизни", характеризует временные параметры человеческого и одновременно космического бытия. Обращение к огню как наиболее "подвижной", динамичной стихии как бы завершает и обосновывает "космическое звучание" так называемых речных фрагментов, в которых утверждается идея подвижности вещей и вечности мирообновления. Эти фрагменты вызвали целую бурю полемики. Смыслообраз реки традиционен для анализа фрагмента В49а: "...В одну и ту же реку мы входим и не входим, существуем и не существуем". Во фрагменте 91 говорится: "В одну и ту же реку нельзя войти дважды, и нельзя дважды застигнуть смертную природу в одном и том же состоянии, но быстрота и скорость обмена рассеивает и собирает ее, а лучше сказать не снова и не после, но одновременно она образуется и погибает, приближается и удаляется".

Платон, передавший одну из важнейших идей Гераклита в изречении panta rhei ("все течет"), дал тем самым повод к релятивистскому ее истолкованию. С другой стороны, некоторые современные ученые, в частности английский исследователь Г. Керк, в противоположность этому подчеркивают, что основной у Гераклита была идея стабильности. Мы придерживаемся мнения Ф.Х. Кессиди, согласно которому образ реки говорит о том, что "природа вещей подвижна, а сущность

215

бытия активна" [1]. Поэтому образ реки и образ огня взаимно дополняют друг друга. Попытаемся разобраться в выдвинутом тезисе. Река течет ритмично, мерно, это та же самая река и в то же время беспрестанно новая. Она представляет собой напряженное единство противоположностей движения и покоя. Образ реки отражает всеобщее состояние мира.

1 Кессиди Ф.Х. Гераклит. М., 1982. С. 80.

Чрезвычайно важно, на наш взгляд, что философема реки допускает наличие темпоральных измерений. Она предполагает в качестве исходной точки настоящее, то самое "здесь", "теперь", которое благодаря образу реки оказывается включенным в единый временной поток. Однако такими же (или подобными) темпоральными измерениями пронизан и космический ритм. Представляется, что космическая символика Гераклита способствует репрезентации человека, раскрывает мир человеческих устремлений, возможностей и пределов перед лицом вечности. Другими словами, суверенное бытие человека, по Гераклиту, - это бытие человека перед лицом вечности, но не временности, хотя последнему Гераклит и не отказывает в статусе времени.

Обращение Гераклита сразу к двум аспектам бытия - преходящему и вечному - придает его высказываниям по политическим и этическим вопросам космическую символику. В своей обращенности к человеку Гераклит вообще подверг коренной реформации традиционные социальные и этические ценности, базирующиеся на общепринятых воззрениях на Зевса и справедливость. Новое видение мира-космоса и выдвигаемые Гераклитом требования осознания единого, общего всему порядка восходит к новой трактовке dike - земной и космической справедливости. К этому вопросу мы еще вернемся далее.

Огонь Гераклита - один из его важнейших смыслообразов, и таковым он становится потому, что превращается из генетического в субстанциональное начало, "просвечивается" в беспрестанном мелькании многообразных вещей и бесконечных взаимопереходах. Огонь Гераклита - "вечно живой". В этом отношении Гераклит продолжает натуралистическую традицию в понимании единства человека и мира. Их единство состоит в общей для них субстанции "живом огне". Душа человека - "огненная психея" (В 118). В "огненности", а точнее, в одушевленности, олицетворяемой огнем, состоит единство мира и человека. Огонь - самый емкий космический символ Гераклита. Как и вода Фалеса, это - жизненное начало, имеющее вещественную и в

216

каком-то смысле органическую природу. В огне Гераклит подчеркивает также его "правящую" функцию. Анализ системы символов, характеризующих "правящую" функцию огня, содержится в статье Ш. Ле-банидзе: "Молния - это сжавшаяся воедино, возвратившаяся к своему огненному прообразу триада Логоса, Времени и Борьбы" [1]. Соответственно, акцент в соотношении гилозоистических концепций милетских философов и учения Гераклита может быть поставлен на понимании им огня как "субстанционального", а не "генетического" начала.

Гилозоизм Гераклита органически вливается в его пантеизм, подчиняется ему. Огонь правит "всем через все", божество пребывает в вещах, процессах и явлениях. Это тот же огонь, но взятый в его "метафизической" ипостаси: "...день - ночь, зима - лето, война - мир, изобилие - голод - все противоположности. Этот ум изменяется подобно огню, который, смешиваясь с благовониями, называется различно, как различны удовольствия от каждого из них" (В 67). Г. Френкель потратил много усилий, чтобы доказать, что в качестве основы аналогии взят процесс изготовления духов посредством примешивания к очищенному маслу различных благовоний [2]. Уточнения Френкеля не меняют сути вопроса. Бог у Гераклита представляет собой единство, в котором гаснут противоположности, исчезает все временное и эфемерное. Однако признание тождества противоположностей означает признание их сущностного единства. Тождественная основа не проявляет себя иначе, как путем раздвоения на противоположности. Мир тождества и единства - это божественный мир вечности и совершенства. Мир противоположностей, переходящих друг в друга, мир текучего и эфемерного - это человеческий мир. Не оттого ли Гераклита прозвали "плачущим"? Действительно, так ли жалок человек, так ли ничтожны его деяния и несовершенны окружающие его природные явления? Как совместить это с захватывающей динамикой мира, представленной образами борьбы и огня? Попытаемся в этом разобраться.