Да где же тут враги? Вы по сторонам оглянитесь, товарищ Нелин. Что-то я даже в вашей докладной, ни одного саботажника не углядела, напротив. Отчего-то как раз те, кто трудятся хорошо — вызывают вашу наибольшую неприязнь. А не саботаж ли это, уже с вашей стороны?
— Я ничего не имею против ударного труда. Но я решительно против — когда этим пытаются оправдать мещанское желание больше потратить на себя. А не как надлежит — добровольную возможность отдать сверхплановое, на общее дело. Как в войну наши советские люди сдавали сбережения — на танки и самолеты фронту.
Даже так? Вы слышали, что такое Сталинская Премия, товарищ Нелин? От пятидесяти до двухсот тысяч рублей — я знакома с теми, кто ею награжден, заслуженные товарищи, действительно сделавшие многое во благо СССР. Они спокойно тратят ее на себя, как вы говорите, покупают автомобили, дачи, хорошие вещи — и никто их не осуждает, включая самого товарища Сталина! Хотя считается за приличие, некоторую часть перечислить в какой-нибудь фонд.
— Считается за приличие — Нелин скривил рожу — не из-за идеи, а потому что так положено, делают все? Но я не могу смотреть, не могу молчать, когда не мою, ленинскую правду разменивают на квартальные премии! Как там у Маяковского — "мы обыватели, нас обувайте вы, и мы уже за вашу власть". Товарищ Сталин сказал, "социализм у нас в основном построен" — то есть, прямых врагов, эксплуататоров и их пособников, мы истребили, не осталось их уже. Значит, главный наш враг теперь, это внутренний буржуйчик, что внутри у многих сидит. Даже в заслуженных товарищах, и даже, может быть, тех кто на самом верху (тут он чуть заметно покосился на портрет Сталина на стене). Если человек при эксплуататорском строе жил тысячи лет и им пропитан — а социализму и полвека нет. То даже самые заслуженные могут слабину допустить, считать что это мелочь, это дозволено. А я вот — не могу. Так как уверен — этот внутренний хозяйчик, коммунизм погубит! Если ему волю дать. Все растащит по своим углам!
Идеи любопытные, товарищ Нелин. Не подскажете, в каком труде классиков это написано?
— Пока нигде! — едва не расхохотался Нелин — товарищ инструктор, ну не все же одной линии Партии следовать, как слепому держаться стены, попробуйте сами подумать! Вот и я — своим умом дошел. И как увидел, страшно мне стало. Как погибнуть может то, за что мы боролись. И решил — что за коммунизм жизнь положу. Своего внутреннего буржуя из себя выдавить, и не по капле, как интеллегент Чехов призывал, а сразу, как гной из нарыва — пусть кровь в стороны, пусть больно, даже несправедливо иногда — но надо! И так же — помочь другим. Даже тем, кто еще не осознал. Без всякой демократии — ясно же, что гнить и разлагаться приятнее. А мы заставим. Палкой, кто не понимает. Чтобы тот, кто "мое" скажет, все равно по какому поводу — уже изгой. Главное, чтобы новое поколение в новых правилах росло. Тогда — уже через двадцать лет мы все при коммунизме жить будем! Вы только нам не мешайте, рук не связывайте!
Тут он на меня посмотрел, и добавил серьезно:
— Хотя и такие как вы, товарищ инструктор, нам будут нужны. Которые утвержденной линии следуют — потому что отклониться нельзя. Но подумайте — может и в вас эта гниль есть? Здесь заводские девчата, красивые тряпки покупая, оправдываются, "мы как товарищ Лазарева, которой сам Сталин разрешил", и на мужиков еще давят, оправдывая их рваческие инстинкты. Если вы коммунистка, то объяснить должны, что вам это исключительно для представительства нужно — ну а прочим, не положено!
— Так вы не желаете примириться с товарищем Логачевым? — спрашиваю я — и принять его извинения. У него все ж жена, и малолетняя дочь!
— Исключено! — заявил Нелин в ответ — безнаказанность порождает вседозволенность. Сегодня это мордобой с его стороны — а завтра, саботаж и диверсия? А дочь — пусть лучше вырастет в детдоме, чем мещанкой.
И тут я заметила, что Валентин (сидевший за спиной Нелина, так что тот его не видел), приподнялся и подобрался, словно готовясь к бою. И сделал жест, будто нажимал пальцем на спусковой крючок — "опасность, готовность, враг". Лючия, заметив это, стала разглаживать складки платья на боку — у нее, как и у меня, под платьем маленькая кобура с браунингом, к поясу от чулок подвешена (нет еще колготок), лишь руку просунуть в прорезь по шву, как в карман. Я удивилась (Нелин ведь не бандеровец, не фашист, не шпион), однако как бы случайно передвинулась в сторону, подальше от возможной линии огня. И надо скорее завершать разговор.
— Свободны, товарищ Нелин. Идите, пока.
Для Вали не составит труда в одиночку его обезвредить? Да и за дверью ребята ждут. Но Нелин вышел беспрепятственно, хлопнув дверью. Валя, что за дела?
— Английский шпион здесь, на Севмаше, в сорок восьмом — отвечает Кунцевич — помнишь?
Меня тут уже не было, но за севмашевскими делами я следила внимательно. Еще в сорок четвертом шестеро британских шпионов высадились с подлодки, в районе Киркенеса, союзники против нас уже тогда козни плели вовсю. В море их подбирал Олаф Свенссон, он же Олег Свиньин (знакомая личность, еще с сорок второго). Он тогда сразу и попался, раскололся до донышка, и описание дал, кого на свой баркас взял и куда доставил. А Заполярье все ж не Москва, каждый новый человек на примете — в итоге, четверых взяли, один при задержании убит, а еще с одним было сомнение. Тело нашли, уже объеденное песцами — попал человек на дороге в пургу и замерз, тут такое и в начале мая бывает. Но были при нем пистолет, комплекты документов на разные имена, и крупная сумма денег — так что без сомнения, не наш! Тем более, что о пропаже наших в то время и в том месте, информации не было. Дело ушло в архив, и тем бы все кончилось, если бы не Валька!
Он был на Севмаше в сорок восьмом, по своему делу. И попутно, поинтересовался у местных товарищей оперативной обстановкой. В том числе и той, которую освещали "добровольные помощники" в городе и на заводе. Тут обнаружилось, что один, некто Федор Скамейкин, по числу сигналов намного опережал прочих — причем сигнализировал не только на тех, с кем рядом работал или жил.
— Я просто из любопытства решил на него вблизи посмотреть — рассказывал мне после Валька — а этот тип возьми и ляпни, "для пользы дела же, даже по малости — ведь если кто-то в малом от генеральной линии партии отклонится, и останется безнаказанным, то завтра он уже по-крупному совершит, вплоть до измены и диверсии". А у меня сразу, как у собаки, будто шерсть на загривке дыбом — поскольку логику эту я слышал в телеящике в веке двадцать первом, где какая-то не наша морда, говоря по-русски с акцентом, разъясняла, чем плох правовой нигилизм, и приводила в оправдание именно такие слова, "если сегодня безнаказанно в малом, завтра будет убийца-маньяк, или иная крайне опасная личность". И что именно потому у них норма, что приходит сосед к соседу в гости на уикэнд, а после стучит в налоговую, мне кажется что такой-то живет не по средствам, проверьте пожалуйста — и после они продолжают оставаться друзьями, какие обиды, я ж тебе услугу оказал! Это при том, что здесь, в сталинском СССР, где по словам Новодворской "все на всех стучали", я слышал, "сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст", в анекдоте, но вот ни разу, от сотрудников кровавой сталинской гебни! Все ж национальный менталитет роль играет — если во все времена, по числу доносов Куда Надо на душу населения с большим отрывом лидировала Германия (что Кайзеррайх, что Рейх, что ГДР или ФРГ), за ней были Англия и США, а вот мы то ли на шестом, то ли на седьмом месте. И почуял нутром — что не наш человек!
Анкета у этого Скамейкина была чистая. Не был, не участвовал, не привлекался, 1923 года рождения, беспартийный, из крестьян, с Вологодчины. Призывался в сорок первом, служил в 355 стрелковой, Карельский фронт, это под Мурманском, в роте подвоза, при малогероичности занятия имел все ж медаль "за боевые заслуги" и ефрейторское звание, демобилизован в сорок четвертом. Круглый сирота — отец, Скамейкин Степан Алексеевич, 1898 г. р, в РККА служил еще в Гражданскую, затем в колхозе работал, в сорок первом мобилизован и под Ленинградом без вести пропал. Мать, Акулина Ивановна, 1899 г.р., умерла в сорок шестом. Брат младший, Трофим, умер еще перед войной, в 1939, от туберкулеза. Вроде, нормально — но Валька сделал то, что до него отчего-то никто не додумался: не только послал в Вологду формальный запрос в местное ГБ, но и потребовал, чтобы кто-нибудь съездил в ту самую деревню, показал фото "нашего" Скамейкина, и попытался разыскать там его фотографии. Ведь деревня — тут не только все друг друга хорошо знают, но и часто состоят в родне! И очень бережно относятся к семейным фотографиям, которые после смерти родителей могли остаться у кого-то еще!
