— Даже ценой возможной войны с Советами? — спросил Второй — и помнится, вы нечто подобное говорили три года назад, и чем это кончилось, Шанхаем? А в этот раз?

— В самом худшее случае, электорат будет недоволен, если еще пара десятков тысяч американских парней вознесутся на небеса в жареном виде — усмехнулся Первый — но строго говоря, нам-то до того какое дело, мы ведь не собираемся бороться за голоса избирателей, в нашей самой справедливой политической системе? Или вы полагаете, что лишь в шахматах оправдана жертва ради последующего выигрыша, или даже просто ради улучшения позиции?

— А вы, простите, себя видите игроком, а не фигурой на доске? — ответил Второй — а если у кого-то на сей счет другое мнение? "Своей крови не прощаем никому" — у советских ведь не было раньше этого правила, у кого они его взяли, уж не у тех ли, кого мы пытаемся вытащить на свет? И если в ответ что-то подобное шанхайскому подарку, даже не на Манхеттен, а нам на головы прилетит? Если мы узнали, где соберутся интересующие нас лица — то думаете, на той стороне не могут, аналогично?

— Вам подойдет объяснение: я устал бояться? — сказал Первый — играть с чувством, что сейчас придет кто-то и вышвырнет из-за стола. Или, если вам ближе шахматы — тринадцать лет назад, отдыхая на Кубе, я имел честь побеседовать с самим Капабланкой. И мне запомнилась его фраза — "самое неприятное для меня, когда ход противника мне непонятен. Когда я точно знаю что играю с мастером — и его даже внешне безобидный ход пешкой может означать мат через десять ходов, но я не вижу его замысла, хотя достоверно, что таковой есть". Мы сейчас в таком же положении, джентльмены — пусть вас не успокаивает отсутствие видимых прямых угроз! Советы развернули бурную деятельность, и каждый их ход, это приближение нашего конца, а если мы этого не видим, то тем хуже для нас. Даже в ближней перспективе — как строить бизнес-планы при наличии неопределенности?

— Если Дверь есть, то нам это пока не слишком мешает — произнес Третий — если принять за правду, что Джо совместно с теми, или без них, предпочитает мирное, конкурентное состязание. То мы еще не проиграли! И кстати, тогда выходит, что мы ошибались с версией "Лазарев, это аналог нашего Хэллси, отправленный в тысяча восемьсот какой-то год". Если русские не считают войну неизбежной?

— "Что было бы, если Нимитца, Хэллси, Спрюэнса, или хоть Одзаву отправить в год 1904й, при том что там ему дадут карт-бланш и все ресурсы на создание Флота — с каким счетом и в чью пользу будет Ютланд" — повторил Первый — логично тогда, что послали моряка, а не сухопутного, если нацеливались не на эту, а уже на Третью Мировую, которая по определению будет прежде всего морской. И если Лазареву по официальной биографии было чуть за сорок, когда он совершал свои подвиги против немцев — то пятьдесят пять, даже шестьдесят, это самый расцвет для Главкома. Дальше уже перебор — но считаем, что до 1965 года, он вполне на своем месте. Ну а факт, что Сталин упорно не желает нас допускать до Двери, говорит лишь о том, что ни он, ни его партнеры не допускают возможности с нами договориться. То есть, твердо взяли курс на войну. Как это сочетается с их на вид миролюбивой политикой? Да очень просто, джентльмены — если в их плане стоит, не нападать самим, а сделать что-то такое, что мы вынуждены будем объявить войну первыми? Альтернативой чему будет наш полный упадок. Нас теснят не стреляя, а когда мы возмущаемся, то… У меня лично стойкое ощущение, что мы сейчас в положении индейцев, подписавших с бледнолицыми очередной договор о вечном мире. Не знаю, как вы — но я устал думать, что возможно, над нашими головами подвешен топор. Как там было в записке на имя Президента — достоверный ответ может быть получен лишь в непосредственной беседе с кем-то из "пришельцев"? Я очень хочу его получить, чтобы дальше жить спокойно!

— Позвольте спросить: а отчего все завязано на одного Лазарева — спросил Второй — если нам нужен ответ на вопрос, есть Дверь или нет? Ну и картина того мира, в общих чертах. То подойдет любой из членов экипажа субмарины, даже из нижних чинов!

— А вы представляете, как трудно работать в СССР? — ответил Первый — да, пытались найти не одного Лазарева, я говорил со своим другом из Лэнгли в том числе и об этом. Информация, которая легко может быть получена в любой свободной стране, у Советов требует целой разведывательной операции! Во Франции вы можете просто прийти к тому, кто что-то знает, показать доллары и задать вопрос — ну а в СССР, любой землекоп или грузчик позовет милиционера, и если вы с диппаспортом, то вас вышлют, а если вы нелегал, я искренне вам не позавидую. Составляя список экипажа "моржихи", мы потеряли несколько десятков агентов — большей частью из местных, которых не жалко. Но удалось узнать, что еще в войну экипаж К-25 был разбавлен людьми из этого времени (если гипотеза верна). И все, кого нашим людям удалось найти и побеседовать — например, в качестве журналиста из ГДР, собирающего сведения о подвигах русских подводников — утверждают, что они именно из таких, добавленных. И называют разные фамилии, говоря о своих сослуживцах — головоломка не сходится, установить кто есть кто невозможно.

— У каждого человека есть биография — сказал Второй — родители, семья. Школа, где он учился. Дом, где он рос, и соседи, друзья. След, который трудно замести или подделать. И которого не будет у пришельцев. Или — если кого-то из экипажа, пришедших из будущего, сочли более полезным использовать на берегу, то явно не на рядовых должностях? Значит, надо смотреть, на карьерный рост, необъяснимый по иным причинам.

— Думали и об этом — ответил Первый — но у русских за последние сорок лет творилось черт знает что! Та война, затем революция, Гражданская — когда все перемешивалось и летело к чертям. Чекистские расстрелы, беспризорщина, детские дома — и "кто был ничем, тот станет всем". Да и последняя война весьма способствовала карьере тех, кто талантлив. Как например жена Лазарева — достоверно установлено, что она жила до войны в Ленинграде, отец ее был простым рабочим на верфи, и ее саму у нас бы не взяли даже служанкой в приличный дом. Парни из Лэнгли стараются — но это даже не иголку в стоге сена искать, а булавочную головку в огромной куче крапивы, разбирая голыми руками.

— Я бы еще обратил внимание на некоего Смоленцева — задумчиво произнес Второй — что-то уж очень ему везет.

— Надо знать русских, с их культом героев — сказал Первый — обычный головорез, неплохо обученный, кому сначала поручили Папу вытащить. Затем кому-то в Москве, подбирая кандидатуры охотников на Гитлера, пришла в голову мысль сделать культовую фигуру. Ну а Гиммлер в пятидесятом пошел уже довеском. Если нам повезет поймать этого героя при какой-нибудь новой его миссии, то будьте уверены, вопросы ему зададим. Ну а пока — Лазарев, единственная фигура, в инаковости которой мы не сомневаемся. Я голосую за то, чтобы продолжить нашу игру!

— "Своей крови мы не прощаем" — покачал головой Второй — если вы правы. И это правило — не Сталина, а тех, кто за Дверью? Мне еще жить не надоело!

— А разве речь о том идет? — вмешался Третий — как я понял, предполагается всего лишь "нейтрализовать" объект. Доставить, получить информацию — ну а после, как раз вступить в переговоры, именно с теми, с кем надо, а не с их кремлевской марионеткой.

— И кто ответит при неудаче? — спросил Четвертый — и перед русскими, и перед Конгрессом?

— Коул, заместитель директора ЦРУ — сказал Первый — в существование Двери не посвящен, но истинный патриот Америки. Знает лишь что порученная ему миссия чрезвычайно важна для нашей национальной безопасности и при успехе, будет столь же щедро вознаграждена. И готов принять, что при провале — он будет ответственным за все. Просит лишь, чтоб даже в этом случае, назначили пенсию его семье.

— Тогда принято — заметил Третий — стоит попробовать. Я "за", джентльмены.