Может ли народ оказывать послушание людям, сделавшим беспредельную власть орудием собственного наслаждения и сладострастия? Разве они нам отцы родные? Разве о нас их попечение и забота? Будь перед нами отец-правитель, да разве он дозволил бы своим приспешникам издеваться над людьми, лишая их крова, работы, последних шансов родить и вырастить детей. Будь у нас батюшка-властитель, разве допустил бы он развращения и растления своих подданных, разгула педофилии и проституции? Будь у нас отец народа, разве он разрешил бы повальное спаивание даже не мужиков, а женщин и детей, наркоманию, травлю населения вредными продуктами и прививками? Мы же все понимаем, что это не отцы сменяют у нас друг друга на российском троне, и даже не отчимы, а какие-то заезжие гастролеры. Их ли слушаться, как родных отцов? Не тянут они на отцов нации, на какие бы цыпочки ни становились сами, и на какие бы высокие скамеечки не подсаживали их пиартехнологи.
Да, наш русский порядок иной, чем немецкий, французский или английский. Да, наша русская организованность иная, чем европейская или американская. Но, то, что немцы или американцы не видят у нас своего порядка, вовсе не означает, что русские не способны к организации. Мы просто по-другому организуемся, у нас другие способы достижения цели, как в построении государства, так и в ведении войны. И мы себя в этом еще не раз проявим, когда сами сознательно и трезво выберем из своей среды подлинных отцов-командиров, настоящих отцов нации. Когда возродится в народной среде России самое настоящее русское братство, — когда один у нас отец-правитель, а все мы — его родные дети, братья и сестры между собой.
О женственности русского характера перетолковано много. Мягкость, уступчивость, всепрощение, терпеливость, интуитивный принцип мышления — в русской литературе и философии объявлены специфически русским складом натуры, который-де и оказался причиной наших многовековых бед, но одновременно признан предметом особого любования и гордости как, бывает, любуются и гордятся очень красивым, хоть физически и духовно слабым человеком. Иностранцы же все эти черты тем более записывают в доказательства неоспоримой женственности русских, а, следовательно, их слабости по сравнению с рельефно выраженной мужественностью натуры человека западного — немца, англичанина, француза, белого американца, за которыми признается первенство в твердости, рассудительности, расчетливости, жесткости и наступательности характера. Презрение, которое питают к нам на Западе, полагая нас женственным народом, было бы для русских вполне достойно пренебрежения, если бы за этим не стояла постоянная угроза нашей независимости, вызванная искушением всякого, считающего себя сильным, напасть на слабейшего и не умеющего дать отпор. Ведь слабость народа необыкновенно притягательна для тех, кто зарится на его богатства и земли.
Каковы признаки женственности характера, которые в противовес зримой мужественности природы западного человека, целенаправленно навязывают нашему сознанию как типично русские. Позаимствуем их из книги Вальтера Шуба рта «Европа и душа Востока», тем более, что этот немец с огромной симпатией относился к русскому народу и критиковал свой, немецкий, а, следовательно, его нельзя обвинить в предвзятости и клевете на русских из чувства заведомой неприязни. «Противоположность между западным и восточным (русским. — Т.М.) человеком проявляется как соотношение мужского и женственного. Мужской склад — это воля к власти, доминирование идеи права над идеей любви, действия над созерцанием, рассудка над чувством. Женский склад — самоотдача, благоговение, смирение, терпение. Мужчине свойственны критика, рационализм. Женщине — интуиция, восприимчивость к внушению, вера. Мужчина отделяется от всеобщего и стремится к автономии. в результате становится личностью. Женщина чувствует свою соединенность с целостным миром, она укоренена в природе, словно растение. Женщина переносит страдания легче, чем мужчина, потому что она не противится им. Она уступает им, приспосабливается. Мужчина, наоборот, упорно сопротивляется и как раз вследствие этого чувствует всю силу страданий». На основании подобных сопоставлений Вальтер Шубарт делает вывод о женственной природе русского характера.
Напор, ум, рационализм — этих приоритетов мужественности русские, якобы, лишены.
Их удел — уступчивость, интуиция, вера — свойства сугубо женские. По представлению Запада, русский народ по-бабьи мягкотел и иррационален, впрочем, он добр и радушен, в нем много любви, чего хладнокровный европеец напрочь лишен. А любовь и есть признак женственности характера, и это представление до сих пор питает иллюзии Запада о нашей национальной слабости. Такли это на самом деле? Нет. Русский характер не имеет ничего общего с женской слабиной и уступчивостью. Просто мужественность нашей натуры иная, чем в характере немца, англичанина, американца. И различия эти отражены в языках.
В 1929 году проницательный русский лингвист И.А. Бодуэн де Куртене высказал гипотезу о том, что способ вычленения грамматического рода — мужского, женского, среднего в индоевропейских языках — влияет на мировоззрение носителей языков.
Языки с различением трех грамматических родов вводят в картину мира разделение на мужское, женское и детское начала. Весь мир в его явлениях и вещах предстает в таких языках разделенным по роду и полу, а средний род вбирает в себя понятия о детском, беззащитном и кровно родном. Санскрит, греческий, латинский и все славянские языки, в том числе русский, представляют в своей грамматике такую картину мира, где род — то есть отец, мать и дитя — является призмой, через которую человек рассматривает все окружающее. Названия вещей и природных явлений, приобретая через грамматику мужской, женский или средний род, зачастую ассоциируются с образами отца, матери, жены, мужа, ребенка — сына и дочери.
В языках лишь с двумя грамматическими родами — мужским и женским — этим двум признакам живых организмов противопоставлено все неживое. То есть все, что может двигаться и изменяться, противопоставлено тому, что инертно и безжизненно. Так, в романских языках существуют только мужской и женский роды.
В третьей группе языков — в скандинавских и английском — выделяют личный род, описывающий только людей (и это мужчины, поскольку женский род грамматически не выражен), и общий род для всех остальных существ и веществ. В центре внимания грамматики таких языков — личность, причем мужского пола, женское и детское начала для этих языков не существенны.
Лингвист Бодуэн де Куртене предположил, что именно на основании способа выражения грамматического рода у носителей разных языков разное и отношение к любви. В русском языке любовь предстает как суть отношения к людям — к отцу, матери, жене, мужу, ребенку, а через них и ко всему окружающему миру. Во французском языке любовь — это образ живой жизни, в отличие от неживой природы, а воспроизведение потомства рассматривается лишь как результат связи полов — пресловутый «лямур», вызывающий у русского человека отстраненную брезгливость. В английском языке любовь — это конкретное понятие о несущественной для большинства мужчин стороне жизни, с русской точки зрения — полный цинизм, что так шокирует нас в английском слове «секс».
Таким образом, наша русская грамматика делит весь мир на отцовство, материнство и детство (мужской, женский и средний роды), грамматика французов разделяет окружающее пространство на живое, где присутствует мужское и женское начала, и неживое. Грамматика англичан членит мир на личное мужское начало и общий род, то есть выделяет представителей общества, и это мужчины, и все, что стоит вне общественных отношений. После этого совершенно ясно, откуда в одних культурах развиваются порнография и эротизм, и почему они не приживаются в других. Порнография, как описание действий живых организмов, может казаться нормой для французов обоего пола, эротика, как проявление мужского любопытства к несущественной, но приятной стороне жизни, может являться естественной для англичан-мужчин. Но для русского языкового восприятия и порнография, и эротика — это стыдно, потому что ключевыми в разделении мужского, женского и среднего родов являются понятия отца, матери и дитя. Даже чувственная любовь мужа и жены находится на периферии любовных отношений русского человека. То есть, чтобы привить русским порнографию и эротику, надо коренным образом поменять грамматику нашего родного языка. Или сделать равно родными для нас английский или французский языки. Третьего не дано.
