Итак, возможности только две.
Если повезет, он умрет мгновенно, сраженный инсультом.
Если не повезет, впереди два года медленного умирания, физических и душевных мучений.
Внутри него все застыло, когда он прочитал полную и окончательную справку на дисплее. Он выключил компьютер долго, очень долго сидел перед погасшим экраном. Ни единой мысли, ни единого чувства, как будто он уже превратился в человекоподобное растение.
Потом пришли слезы. Он плакал истово, позабыв о времени, – то всхлипывая, то подвывая, обуреваемый жалостью к себе, без единой связной мысли в голове. И только спустя долгое время он ощутил гнев.
Мерзавцы в белых халатах солгали ему! Провели как невежественного остолопа. Как мальчишку! Вздумали лишить его права встретить неизбежный ужас во всеоружии, заранее собраться с духом; уж как бы он там справился – не их забота! Как эти подонки смели так бессовестно лгать? Как они решились солгать Соне!
Соне...
Гнев как рукой сняло. Нет, подумал Джерри, напрасно я грешу на врачей, они поступили по-своему милосердно. Я-то мужчина, я справлюсь с потрясением, с отчаянием, с беспросветностью будущего. Я привык к утратам. Я лишился родины, сына, любимой жены, своей мечты. Я выстою. Ведь выстою, а?
Но вот Соня...
Доктора правильно сделали, что утаили от нее правду. Это бы ее подкосило. Она поставила бы себе в вину все: связь с Пашиковым, развод, свою карьеру – это бы ее раздавило.
Джерри тяжело вздохнул. Вовсе не романтическая привязанность, сказал он себе, заставила ее притащить меня в эту квартиру, а угрызения совести. По ночам мы лежим в одной постели, но любовью не занимаемся. Она мне не жена, а сиделка.
И все же...
И все же, разве это не есть выражение любви – или хотя бы бледной копии любви? А узнай Соня правду, не превратится ли любовь в невыносимое сострадание?
Невыносимое для обоих...
Возможно, профессиональный долг повелел докторам скрыть от Сони всю правду, но тогда благословен будь этот долг. Соня не должна знать.
И даже если его конец будет чудовищен, пусть она тешит себя надеждами как можно дольше, пусть время ужаса будет короче, пусть остаток его нормальной жизни будет для нее счастливым – он постарается ничем не огорчать ее.
Она это заслужила. Надо отдавать долги, – подумал Джерри.
Ко времени возвращения Сони он взял себя в руки; на всякий случай даже стер из памяти компьютера все намеки на правду. Встретил Соню возле двери, поцеловал. Он улыбался, даже помог готовить обед, как бывало в давние, совсем давние времена.
За обедом он кивал, слушая ее рассказ о событиях рабочего дня, потом – болтовню об украинском кризисе, впервые в жизни не припечатав всех этих «этнических националистов», «евро-русских», «медведей» коротким отзывом: «грязные политиканы».
О да, согласился он, не дай Бог Украинскому освободительному фронту победить на выборах, ибо лозунг «Европа для людей, а не для наций» не означает право республик улизнуть из Союза.
Соня была очень довольна, хотя ее изумил его неожиданный интерес к политике. Слава Богу, ничего не приметила. А когда она стала расспрашивать, как провел день он, Джерри понес какую-то околесицу про изучение «космических дыр», которые были ей так же интересны, как ему политика. Зато вечер прошел отличнейшим образом. Джерри на время заболтал свои ужас и уснул, едва коснувшись головой подушки.
Ночью ему снилось, что он наконец-то плывет в космическом пространстве; парит, утратив вес, над планетой, глядит на слой облаков, на темнеющие внизу континенты; весело, без усилий перемещается в пустоте, одетый в легкий скафандр. Идет по водам...
Вдруг что-то случилось со скафандром, воздух отрубило, вселенский холод потек внутрь, дыхание пресеклось... Он проснулся, хватая воздух ртом. Сердце билось медлительно и тупо. За считанные секунды установка нормализовала сердце и дыхание, но в эти мгновения мысли были как никогда ясны, отчетливы и безжалостны.
Смерть рядом. Чтобы пройти по водам, он готов был отдать все на свете. И вот наступает момент, когда у него предательски отнято последнее. Сейчас и здесь – пытаясь глотнуть воздуха – он глянул прямо в лицо смерти, летящей к нему с неумолимостью баллистической ракеты.
Когда он продышался, в мозгу стучало: тут она, твоя смерть, изготовилась. Частью тебя она уже овладела.
Те корчи, которые он пережил накануне, оказались пустяком.
Но лежа здесь, в непроглядной темени, он нашел в себе новые силы. Когда остаешься один на один с неминучестью смерти, в тебе поднимается непредсказуемая сила сопротивления.
За жизнь надо драться до конца. А когда осознаешь, что конец вот-вот наступит, ты прозреваешь – именно прозреваешь, истина сияет в глазах, как звезды сквозь туман.
Что ты делаешь, когда отнимают последнее? Когда до тебя доходит, что больше у тебя отнять нечего?
Ты идешь по водам. Невзирая ни на что.
Депутат из Новосибирска Петр Андреевич Кресков внес на рассмотрение Верховного Совета проект изменения закона о выборах, но вынужден был отказаться от предложения, вызвавшего бурю протестов националистов и еврорусских.
«Всеобщее внимание сосредоточено на приближающихся выборах президента Украины. При этом от нашего взора ускользнуло, что нынешняя избирательная система, разрешающая республикам произвольно устанавливать дату выборов, грозит ввергнуть страну в хаос, – подчеркнул Кресков. – Похоже, что Вадим Кронько будет избран президентом Украины и мы окажемся в кризисной ситуации, невиданной со времени окончания Великой Отечественной войны. И это случится в разгар кампании по выборам в Верховный Совет и президента всего Союза! Если Верховный Совет сочтет необходимым синхронизировать даты этих выборов, мы сможем избежать великих потрясений».
После того, как этнические националисты громогласно выразили возмущение посягательством имперских гегемонистов на законные права суверенных республик, а еврорусские делегаты помахали кулаками в ответ на грязную провокацию известного «медведя», Кресков примирительно заявил, что речь шла не о нынешней ситуации – он хотел только указать на упущение в конституции, которое со временем необходимо восполнить.
«Он прекрасно понимал, что говорит! – заявили после заседания делегаты-еврорусские. – Это была очевидная попытка вбить клин между русскими и этническими националистами, и она увенчалась успехом».
– Он день и ночь висит на телефоне. Франя, он втравил их в свои безумные планы, – говорила мать. – Ума не приложу, как его утихомирить.
Франя сумела прилететь в Париж еще пять дней назад, и все дни отец был в лихорадочной деятельности, не хуже украинских маньяков. В предыдущее ее посещение это выглядело безобидной фантазией. Мать даже поддакивала – очевидно, пытаясь взбодрить отца. Теперь же он стал похож на себя в прошлом, когда был одержим космосом, – только без тогдашней резкости и антисоветских тирад.
За едой он говорил о космосе не умолкая, а мать сидела молчком, улыбалась и позволяла ему воспарять в мыслях.
Первый полет «Гранд Тур Наветт» произвел такой фурор, что на орбиту в спешном порядке доставляли компоненты следующего космолета. Сообщения об этом потеснили на первых полосах новости с Украины, а программа «Время» дала обширное интервью с отцом о «Гранд Тур Наветт».
Франя к этому моменту уже вернулась в Москву и смогла увидеть передачу. Иван осыпал ее упреками – мол, после несчастного случая с отцом она совсем позабыла его, Ивана, пропадает в Париже каждый выходной, а в Москву не заглянет. Первый раз за их историю он выказал ревность – и к кому! К отцу-инвалиду! И Франя постаралась, чтобы он не пропустил интервью, – может, до него что-нибудь дойдет и он переставь дуться.
И до него дошло.
Покуда шла тягомотина про украинские выборы, – с нее в те дни начинались все выпуски программы «Время», – он исходил желчью по поводу ее привязанности к Парижу. Но когда на экране появилось изображение отца – рядом с гибернатором, – суровости на лице Ивана поубавилось, он взял Франину руку и сжал ее.
