– Я не уверен, что тебя интересует... – начал Джерри.

Соня вульгарно, по-самантовски, рассмеялась.

– Ну, например, птенчик, скажи мне, что наш славный парнишка делает в таком месте, как Париж?

Джерри тоже рассмеялся.

– Ничего не делаю. Меня здесь соблазняют.

Саманта опустила руку под стол и погладила его по бедру.

– Я имею в виду не сегодня, милок, – проворковала она. – Что тебя привело в Париж?

– Говорю же тебе, меня соблазняют. Охотники за головами.

Саманта уставилась на него широко раскрытыми глазами.

– Ты что, прячешь высушенную голову туземки из Новой Гвинеи и ничего мне не сказал?

Джерри снова рассмеялся.

– Нет, каннибалы тут ни при чем. Это охотники из ЕКА – Европейского космического агентства.

– Да ну?!

– Тебе это интересно? – с сомнением спросил Джерри. – Я в общем-то могу объяснить, но без технической терминологии будет сложно, а мне не хочется тебе наскучить...

Саманта перенесла руку повыше и, глядя ему прямо в глаза, улыбнулась самой обворожительной улыбкой, на какую только была способна; ее лицо вдруг приобрело, как показалось Джерри, удивительно серьезное выражение.

– На этот счет можешь не беспокоиться, милый, – мягко сказала она.

Джерри молчал, не сводя с нее пристального взгляда. Где-то в глубине его души словно распускался цветок. Глядя в ее большие зеленые глаза, он неожиданно понял, как одиноко ему в Париже, как много с ним всего случилось, какое серьезное решение ему предстоит принять и как сильно ему хочется с кем-нибудь, с кем угодно, обо всем этом поговорить.

– Ну давай, Джерри, – сказала Саманта, – открой мне тайны своей души.

Джерри вздохнул, пожал плечами и заговорил.

Он рассказал о своей работе в корпорации «Роквелл», о проекте «Дедал» и о встрече с Андре Дойчером в Лос-Анджелесе. Рассказал о работе, которую ему предлагают, о жалованье, о квартирах, что ему показывали.

Джерри сидел и рассказывал, время от времени поднося к губам бокал с коньяком, Соня слушала его, затаив дыхание, и тут стало совершаться что-то удивительное, ни с чем не сравнимое. Джерри неожиданно понял, что рассказывает о таких вещах, о которых никогда раньше не говорил с женщинами, да ни одна женщина из тех, кого он знал, не стала бы слушать его, затаив дыхание, и Джерри даже не думал, что когда-нибудь такую встретит.

Ни с того ни с сего он принялся рассказывать молоденькой порнозвезде из Лондона о Робе Посте и кончине гражданской космической программы в своей стране, об отцовской коллекции фантастики, о четырехлетнем мальчишке, который сидит перед телевизором с вазой шоколадного мороженого и смотрит передачу о первой высадке человека на Луну. Он поведал ей о своих несбыточных мечтах. Сказал, что больно сознавать, что ты родился не в свое время, что умрешь задолго до того, как звездолеты с Земли вырвутся на широкие галактические просторы и люди встретятся с цивилизациями, ушедшими далеко вперед, – ведь где-то там, на планетах у далеких солнц, они наверняка есть.

Джерри говорил долго – во всяком случае, ему так казалось, он говорил, забыв, где он и кто с ним рядом, забыв о ее руке, о том, что – как он надеялся – произойдет между ними. Он словно вновь переживал свою жизнь – с того часа, когда «Игл» опустился на поверхность Луны, до сегодняшнего дня.

Саманта Гарри слушала его с широко раскрытыми глазами, все больше наклоняясь над столиком, и, когда у Джерри кончился наконец завод, ее лицо оказалось в нескольких дюймах от него. Он чувствовал ее дыхание, словно по волшебству ему передавался ровный ритм ее сердца.

Джерри умолк, она коснулась рукой его щеки и нежно поцеловала в губы.

– Удивительный рассказ, Джерри, – сказала она, чуть отстраняясь, – и ты совершенно удивительный человек.

Джерри собрался с духом, накрыл ее руку под столом своей, сжал и спросил:

– Ну, будем?..

– Конечно, милок. Меня теперь за уши от тебя не оттащишь.

Номер у Джерри оказался потрясающим. В другое время Соня, наверное, поразилась бы убранству, и скорее всего кричащая роскошь вызвала бы у нее улыбку, но сейчас ей было не до того. Соня знала многих мужчин, и общение с ними обычно доставляло ей удовольствие. Порою любовники, например, тот же Пьер Глотье, становились ее друзьями. Но до сих пор в жизни Сони был лишь один человек, который заставил ее всерьез задуматься, не влюблена ли она, – Юлий Марковский. В свое время она чуть не вышла за него, но предпочла свободу и жизнь на Западе и, сказать по правде, редко сожалела о своем выборе. Однако, слушая Джерри Рида, она вдруг вспомнила Юлия: его увлеченность, его слова в ту ужасную пьяную ночь в Москве, их последнюю ночь. «Существует часть жизни, которую ты не видишь, – раздраженно говорил он. – Ты слепа. Твои глаза не различают цвета страсти, истинной преданности чему-то большему, чем ты сама».

Юлий сказал это в сердцах, тогда Соня не поняла его или не захотела понять, но теперь, когда она услышала трогательный рассказ Джерри о его собственной страстной мечте, ей наконец стало ясно, что имел в виду Юлий.

Джерри вообще напоминал ей Юлия, но чего-то в нем было больше, а чего-то меньше, и от этого он казался ей и душевней и ближе.

Подобно Юлию, Джерри знал радость, которую дарит преданность чему-то большему, чем ты сам, но, в отличие от него, Джерри лишен жгучего стремления к славе, богатству и личной власти. Джерри по-настоящему предан своей великой идее. Возможно, он тоже мечтал сдвинуть мир с места, почувствовать, как мир поддается, – но отнюдь не для того, чтобы, натянув узду, подчинить себе дикого жеребца истории, собственной волей изменить судьбы человечества, нет. Ему просто хотелось стать одним из тех, кто претворит в жизнь его представления о золотом веке и по-детски радуется, что может хоть немного пожить в мире своей мечты. Пусть Соне и не дано разделить его видение будущего, но, в отличие от Юлия, одержимость придавала Джерри какое-то особое, трогающее душу обаяние – это Соня чувствовала, это, если не умом, то сердцем, могла понять, за это могла полюбить.

Если, конечно, щемящая нежность, охватившая ее, когда она обняла Джерри и потянула за собой на широкую кровать под пологом, в самом деле означала любовь.

Джерри Рид не очень хорошо представлял себе, что значит оказаться в постели с восходящей порнозвездой; он ждал какого-то невообразимого сексуального пиршества, но то, что произошло, не имело ничего общего с его фантазиями.

Она сразу взяла инициативу в свои руки – это можно было предвидеть; уверенно и без стеснения раздела его – к этому он тоже был готов. Но когда Соня встала, чтобы он видел, как она раздевается, происходящее приобрело какую-то трогательную окраску – не дешевый стриптиз с порнодиска, нет. Сладостное откровение, чудо – только для него одного, словно никому из безликого множества незнакомцев не доводилось видеть, как она обнажает маленькую грудь с твердыми сосками и манящий треугольник внизу живота.

И совсем не мог представить себе Джерри, что они так долго будут глядеть друг другу в глаза, не произнося ни слова, не дотрагиваясь друг до друга. Что начнется все обычным поцелуем. Джерри даже не сразу понял, что происходит, но все мысли об умопомрачительных экзотических ласках тут же вылетели у него из головы, и он ни капли не жалел об этом: она просто откинулась на спину, сама направила Джерри и обняла его ногами. И оказалось, это как раз то, что надо – взяв ее в самой обычной позе, Джерри почувствовал: все правильно, естественно, как-то по-домашнему.

Поначалу он смущался, что с ним такая многоопытная женщина, от его возбуждения все едва не кончилось сразу; он успел испугаться, что не оправдает ее надежд. Но это прошло, когда она чуть сбавила темп. Спустя несколько секунд он справился с собой, и очень скоро плавный неторопливый ритм вынес ее к первой вершине.

А он продолжал... да, именно любить ее – двигаясь ровно, размеренно, с уверенностью и даже изяществом, которого никогда за собой не подозревал. Опасения исчезли, и он забылся в ее сладострастных вскриках и стонах, неожиданно обнаружив, что владеет какой-то особой техникой, которую понимал умом, но никогда не мог толком освоить. Наконец она улыбнулась и прошептала: