— А ты что, знаешь, какой у них приказ? — Морозов ткнул автоматом в сторону противника.

— Догадываюсь.

— Чего же они не стреляют? — пробормотал Свердлов. Он значительно лучше переносил бой, чем ожидание его.

— А оно им надо? — пожал плечами Верещагин. — Время на их стороне. Да и на штурм они не пойдут, не такие уж кретины. Их оружие — внезапность. К тому же гоблины идеально знают топографию туннелей.

— То есть, пока мы тут лясы точим, они нас с тыла обходят?

— Красивая картина получается. — Юра снова высунулся. Тела Вахтанга не было видно. — Гранаты у кого-нибудь есть?

— Есть. — Леня вытащил из кармашков разгрузки три «РГД-5».

— И у меня одна. — Дороф вытащил еще один цилиндрик.

— С ума сошли? — поинтересовался майор.

— А веревка у меня имеется, — подвел итог Морозов. — Хватайте президента и двигайте дальше. Я догоню.

Верещагин что-то говорил, но его никто не слушал. Лева Дороф подхватил Ельцина, и вместе со Свердловым они исчезли в темноте.

— Растяжку хочешь поставить? Думаешь, они такие идиоты? — спросил майор, наблюдая за Юриными действиями.

— Идиоты не идиоты… А теперь будут под ноги смотреть. Помоги лучше…

Они возились с веревками и гранатами, ползая в луже крови.

— Ты мне скажи, — прошептал Морозов, — когда сюда шел, знал уже, что никто из нас живьем не уйдет?

— Какая тебе разница?

— Интересно просто. Тебе что, жалко?

— Ну знал. Догадывался.

— Потому и впереди шел? Знал, что в тыл атакуют?

Майор не ответил.

— А смысл какой? Для чего это все? Его что, нельзя было просто за угол отвести и стрельнуть с подобающей легендой?

— Дурак ты, Морозов. Ни черта не понимаешь. — Майор аккуратно разжал руки, отпуская гранату.

Они на полусогнутых отошли подальше от баррикады и начали прилаживать к стене вторую растяжку.

— Дурак. История вранья не терпит.

— Очень даже терпит, — прошептал Юра. — В последнее время столько дерьма всплыло…

— Вот именно что всплыло. Найдется сволочь, которая все видела или которую совесть зажрала. А так красиво все получается. Убит при попытке дойти к месту. И ваши героические тела будут предоставлены как немые свидетели разыгравшейся трагедии. — Выдав на одном дыхании эту чеканную формулировку, Верещагин захихикал. У Морозова мурашки побежали по спине от этого тихого смешка. Страшно было сознавать, что рядом с тобой, в полной темноте и с гранатой в руках, сидит псих в погонах. — И я, видимо, тоже буду. Того. Свидетель.

— Живой?

Майор снова захихикал:

— Шутник. Нет, живой — это вряд ли. Такой же, как вы, немой свидетель. И что впереди идти, что сзади — разницы нет никакой. Только шансы были. Когда стрельба началась, я думал, бежать или нет.

— Чего ж не побежал?

— Не смог, — коротко ответил Верещагин.

— А куда, собственно, Ельцина надо доставить? К какому месту?

— К месту переговоров, конечно… Ты что, не слышал ничего?

В Юриной голове со щелчком встала на место последняя деталь головоломки.

— Вот оно что…

Майор отпустил гранату. Еще один участок пути оказался заминирован.

— Пошли, еще одну поставим неподалеку… — начал, было, Юра, но Верещагин его перебил:

— Почему неподалеку? Давай лучше ходу прибавим и растянем где-нибудь подальше. Если они наткнутся на эти две, даже если и не сработает, но станут под ноги смотреть. Это их замедлит. А может быть, другим путем пойдут вообще. Так что давай подальше отойдем и там натянем. Чтоб не расслаблялись.

— Резонно, — ответил Морозов, подхватил автомат, и они побежали.

Запад к нам не полезет, пока есть шанс договориться. А для генералов любые переговоры — смерть. Кому война, а кому мать родна. Про демократию только Ельцин и толкал. А значит, его грохнуть, мосты пожечь, и готово. Не с кем переговариваться. Да еще какую-нибудь лажу склепают типа: героически погиб, сгубили, суки, надежду на мир.

Под ногами бухали шпалы, равнодушно отмечая шаги. Верещагин бежал легко, словно не было до этого ни похода, ни стрельбы. Майор ритмично вбивал ботинки в дерево и несся вперед. Ему уже не надо было думать. За него все решили отцы-командиры.

«Переговоры. Значит, переговоры! Положение слишком неустойчиво, чтобы надеяться на победу. Да и кому она нужна, эта победа? Гражданская война в одном случае, оккупация в другом. Нужно гасить огонь под этой кровавой кашей».

Где-то там, впереди, как всегда в Кремле, ждали человека в плаще и с чемоданчиком две силы — повстанцы и лоялисты. И где-то сзади пробирались через хитросплетения туннелей, шахт и колодцев хорошие ребята из подразделения «Гоблин», которым кем-то был дан приказ. А приказы не обсуждаются. И именно поэтому с такими ребятами можно было бы сесть за один стол и доверить им свои жизни… В другое время. Но сейчас кому-то было нужно сорвать переговоры, кому-то была нужна война. Горби или генералам, рвущимся к власти, не важно.

Морозов скрипнул зубами, чувствуя, что дыхание начинает подводить, а в боку предательски остро покалывает. В памяти всплыла картина Сальвадора Дали, где один обезображенный человечек раздирает себя пополам, сжимая части тела руками, в иллюзорном единстве. Предчувствие гражданской войны.

— Майор… — выдохнул Юра, но договорить не успел. Откуда-то сверху, точно перед бегущими, спрыгнули две черные фигуры. Затормозить никто не успел, и через мгновение клубок тел катился по шпалам, обдирая кожу.

«Гоблины» опомнились первыми, и пытавшегося встать Верещагина с силой швырнуло спиной на рельсы. Два мощных удара в грудь. Стало невыносимо трудно дышать, и он, глотая пахнущий маслом воздух, сполз вниз. По животу текла теплыми струйками кровь, а в неожиданно скользкой ладони едва держался цилиндрик с огненной смертью внутри. Понимая, что сил надолго уже не хватит, майор дернул кольцо.

Морозов встать не пытался. Когда черные фигуры возникли чуть ли из неоткуда, а мир завертелся и наполнился болью, он успел только, оказавшись на спине, выставить автомат перед собой. Майор принял на себя два выстрела и этим спас Юрию жизнь.

Морозов утопил спусковой крючок.

«Калашников» вздрогнул, будто просыпаясь после глубокого сна, полного кошмаров, и забился в припадке! На мгновение пламя осветило черные шапочки-маски…

Верещагин плыл по реке. Черной-черной. Глубокой-глубокой. Спокойной-спокойной. Он плыл на спине, прижимая к груди огненный цветок. Больно не было.

И только когда чьи-то грубые руки дернули его за плечи, боль вцепилась когтями в грудную клетку, стиснула сердце.

— Майор, майор! Майор! — Морозов попытался расцепить руки Верещагина, чтобы было удобней вскинуть его на плечи. Однако тот застонал и открыл глаза, прижав локти еще плотнее к телу.

— Иди, — выдохнул майор, и Юра почувствовал мелкие брызги крови у себя на лице. — Иди. Я тут. У меня. Вот.

С большим трудом Верещагин разжал одну ладонь, под стиснутыми руками показался упругий бок эргэдешки.

— Беги… слышишь… — Дыхание майора становилось все слабее, он уже молчал, только пристально смотрел куда-то в темноту потолка.

Морозов прислушался. Наверху что-то двигалось. Стучали по трубам сапоги, шуршали раздвигаемые кабели. «Гоблины» шли по служебному колодцу.

— Плыть, плыть, — прошептал Верещагин и улыбнулся. — Не мешай мне плыть.

Юра побежал.

Где-то вдалеке грохнул взрыв. То ли первая, то ли вторая растяжка сыграла свою партию. Только невероятным везением, наверное, можно было объяснить тот факт, что ребята из подразделения «Гоблин», обученные ходить под землей, едва ли не лучше чем по поверхности, не заметили мину.

Потом взорвалось ближе.

Морозов бежал. Полупустая разгрузка мешала, он сбросил ее на ходу. Потом в сторону полетел автомат. Юра вкладывал все в этот бег. Вперед, только вперед! Ему казалось, что туннель перед ним плывет и дрожит. Морозов вытирал слезы рукавом и бежал, бежал!

Где-то впереди человека с портфелем ждали лоялисты и повстанцы, где-то позади реакционеры ждали войны, а далеко-далеко за границей в немом напряжении ждали войска. Между ними бежал человек, ненавидящий их всех вместе взятых. Человек бежал, понимая, что уже никогда не будет прежним. Ни он, ни мир вокруг него.