Уселся на кресло, обвел взглядом свой командный состав, так и сидевший в шатре, и подставил руку пажу – снимать латы.

Лейтенант, сержанты и остальные оберы почтительно застыли за столом, не произнося ни слова.

Интереснейший народ… Абсолютно разный…

Вот лейтенант Иоахим ван дер Вельде. Лучший рубака на двуручниках во всей бургундской армии, абсолютно верен компании и безрассудно храбр. При этом очень скромен, вежлив и великолепный игрок в шахматы. Абсолютно не тщеславен. Низенький крепенький толстячок, очень смахивающий лицом на актера Леонова в молодости. Даже не представляю, что его заставило пойти в рутьеры. Он богат, по-настоящему богат, у его родни в Льеже несколько мануфактур по производству сукна и целая флотилия рыбацких кораблей…

– Иоахим, доклад.

– Капитан. – Иоахим, не вставая, изобразил короткий поклон. – На данный момент в строю пять десятков спитцеров, это уже с учениками. Я отобрал из них полтора десятка – самых достойных и готовых. Причем десять пойдут в первую шеренгу. Таким образом мы сможем устраивать фалангу в четыре шеренги. Этого мало, но все-таки позволяет идти в бой. Оружием и латами они уже обеспечены. Много мы сняли с мертвых, да и запас был. В братья произведем учеников поутру, сейчас кроме караула все отдыхают.

– Хорошо, – одобряюще кивнул я ему. – Что по стрелка?м? Да, братья, приглашаю к столу, надо все это быстренько съесть…

Фламандец первым живенько отодрал от гуся добрый кусок, вгрызся в него, запил вином и продолжил:

– Уф… Добрая еда… Так вот… А что по стрелкам? Так пусть Уильям и докладывает… Насколько я понял, ты его назначишь лейтенантом арбалетчиков?

– Да, так и будет. Кто-нибудь имеет слово против? – Я обвел взглядом присутствующих.

– Да нет, – ван дер Вельде ответил за всех, – мы уже этот вопрос обговорили. Нет вопросов. Скотт подходит, к тому же такое решение принимаешь только ты.

– Вот и хорошо. Завтра объявлю перед братьями. – Я облегченно вздохнул.

Тук пользовался авторитетом в отряде, хотя уже успел прославиться своей тороватостью и прижимистостью.

Положил себе на тарелку угрей, сыра, отпил вина и сказал:

– Ладно. Он вернется и доложит по стрелкам. Энвер, что с твоими?

Мосарабские аркебузиры, которых я нанял в Сарагосе, удивительно легко влились в компанию. На Пиренейском полуострове в очередной раз воцарился шаткий мир, и они остались без работы. Я как раз вынашивал планы, как усилить своих арбалетчиков, и очень обрадовался, когда увидел Энвера Альмейду – их командира, выспрашивающего у кабатчика про потенциальных клиентов на их услуги.

Мосарабы вообще немного странный народ – это христиане, веками жившие на Пиренеях под властью мавров. К моему удивлению, мусульмане довольно терпимо относились к ним. Конечно, налог для них как минимум был двойной, селили их в отдельных кварталах, но в целом особо не притесняли. У мосарабов под воздействием такого соседства сложилась своеобразная самостоятельная культура, да и сами они внешне стали похожи на сарацин, впрочем оставаясь ревностными католиками. Они были отличными воинами, способными действовать как в пешем, так и в конном строю, но прославились именно как аркебузиры и пушкари. Мосарабы каким-то образом поняли, что будущее – за огнестрельным оружием, и достигли очень высокого уровня в обращении именно с ним, что особо и неудивительно: все-таки в Европу оно пришло именно от арабов.

Уговаривать Гуутена принять в отряд три десятка бородачей в чалмах особо не пришлось, он прекрасно знал, на что они могли быть способны, но казус с наймом все-таки произошел. Мосарабы всегда нанимались к конкретному человеку и присягали на верность именно ему… И пришлось стать таким человеком. Каждый из них дал личную присягу мне, но получали жалованье они из казны компании. Собственно, я и считал аркебузиров своим личным отрядом, и вложил немалые деньги из своего кармана в их перевооружение.

– Баши?… – Энвер обмокнул в вино пышные висячие усы и провел рукой по бритой голове. – Баши, все, хвала Господу Богу нашему, хорошо. Все в строю, все сыты, и припаса достаточно. Жалованье исправно выплатили. Моаммар при штурме барки получил шестопером по сосредоточию своей мудрости и глупости, но это не помешает ему завтра встать в строй.

– Ты посмотрел орудия? – задал я очень важный для меня вопрос.

– Да, баши. Хорошие серпентины. Их отлили в Льеже, и они почти совсем новые. Я сформировал обслугу, подобрав себе десяток учеников в помощники. Буду учить. Но надо покупать упряжь и коней.

– Я дам распоряжение казначею, завтра отправишься к торговцам и все приобретешь. Теперь – обер-медикус…

Обер-медикус… Лекарь у нас в отряде особенный, и нанимал его тоже я…

На следующий же день после переноса я наткнулся по воле случая на семью евреев из Лектура, находившуюся в плену у разбойников. Освободил, конечно, изведя вместе с Туком разбойников подчистую. Повезло, в общем. Так вот, еврей-ювелир в знак признательности за спасение, помимо кое-какой финансовой благодарности, написал мне рекомендательное письмо к сарагосскому меняле, по сути – банкиру Эзре бен Элиезеру. Сей почтенный еврей по предъявлении письма Исаака должен был оказать мне необходимую помощь в самом разнообразном виде. Я к нему все-таки зашел: в деньгах нужды не было, а вот в совете нуждался. Дело в том, что в компании наемников отсутствовал лекарь, его функции выполнял коновал… И так в пятнадцатом столетии с медициной крайне печально, но в данном случае был вообще адский ужас пополам с зубовным скрежетом. Я попросил менялу посоветовать мне достойного врача – за достойную плату, разумеется, – который согласится вступить в отряд и станет оттачивать свое искусство на благодарных наемниках. Лекаря еврея или сарацина – ибо они в пятнадцатом веке на голову, если не больше, опережают всех остальных. На успех почти не надеялся. Ну, право дело, какой придурок захочет связываться с рутьерами?

К моему величайшему удивлению и к счастью – таковой нашелся. Самуил бен Гурион. Совсем молодой парнишка, только закончивший свое обучение и крайне нуждавшийся в деньгах и практике. Полный сирота, кстати, что тоже повлияло на его решение. Были бы родственники – костьми легли бы, но не отпустили. К тому же сыграла значительную роль некая Рива, отец которой наотрез отказывался отдавать дочь за Самуила, полного бессребреника.

Вот так в компании появился высокий худой еврей с пушистыми, плохо завивающимися пейсами, мясистым длинным носом и печальными умными глазами, очень искусный в отделении разных ненужных частей от тела. Прижился, рутьерам на вероисповедание было вообще наплевать, ну а после того как он спас кучу, казалось бы, безнадежных раненых, его даже полюбили. Правда, нередко приходилось Самуила прятать во избежание конфликтов с остальными, крайне религиозно нетерпимыми отрядами. На фоне современных врачей его искусство выглядело весьма сомнительно, но, во всяком случае, он как-то умудрялся копаться даже внутри черепов, правда, не с очень ободряющей статистикой излечений. А бальзамы с микстурами, приготовленные им, вполне работали, и даже неплохо.

– Что у нас, Самуил?

– Хвала Иегове, неплохо… – Медикус заткнул за воротник салфетку, почмокал толстыми губами и положил себе на тарелку пару кусков рыбы. – Десятерым я уже помог уйти…

М-да… Реалии пятнадцатого столетия. Проблемы эвтаназии как таковой нет. Все просто. Зачем терпеть бесполезные муки без всякой надежды на излечение? Ланцетом по сонной артерии – и всех делов. В чем-то, может, и правильно…

– Ты мне лучше скажи, скольких ты к завтрашнему утру поставишь в строй?

– Все, кого смог, уже в строю… Есть пять тяжелых, но их я отправлю к праотцам сегодня к вечеру, если не будет улучшений. Что? Капитан, не смотрите на меня, как на Магомета. Ой вэй, я же таки делаю все возможное! Может, они еще и выживут… – Самуил сделал совершенно невинное и очень скорбное лицо.

– Христопродавец, – вдруг буркнул ему обер-интендант, осторожно почесывая свежую повязку на голове; впрочем, сказал это фламандец без особой злобы.