Когда он был юн, вспомнил граф, едва посвященный в рыцари, он тоже каждое мгновение хотел проводить со своей единственной. Правда, это длилось до того момента, когда их соединили законными супружескими узами, а потом тяга странствий накрыла его с головой, но он всегда хранил ей верность. До сих пор.
Чем гордился.
— Вы собираетесь покинуть нас, граф? — спросил наследник старейшины кланов.
Роберт надеялся, что обойдется без объяснений. Не получилось.
— Пойду прогуляюсь в саду. После такого обильного угощения стало трудно дышать.
Но не только старейшина и его сын заметили желание графа уйти. Орестай, который по замысловатой траектории между пирующими уже почти добрался до главного стола вдруг громко, так чтобы его услышали как можно больше людей, притворно-сокрушенно сказал:
— Да, арситанцы здоровьем не блещут. При виде обычного поцелуя теряют сознание, на пиру у них быстро мутится в голове, четыре кубка пива для них — смертельная доза. Надо посочувствовать графу — столько испытаний выпало сегодня на его долю!
В огромном зале полном народу воцарилась тишина. Не сразу и не мгновенная, но быстро — те, кто слышали слова главы клана Грача передавали тем, кто пропустил их мимо ушей; словно круги от брошенного камня разбежались по воде, прекращая беззаботное веселье.
Роберт заметил, как наливаясь злобой, встал со своего места Найжел, как насторожились стражи порядка, как сошлись брови на переносице у старейшины кланов, как на нем, графе Астурском, сошлись взгляды большинства: «Хоть и на свадебном пиру у главы старейшин, хоть и не прямо обращены оскорбительные слова, но если ты мужчина, ты должен знать, что ответить!»— читалось в них.
Чему быть того не миновать. Граф прекрасно видел, что Орестай хочет скандала.
Что ж, может оно и к лучшему и может — кто знает? — хоть на шажок придвинет к заветной цели.
Он встал с кресла и обратился к старейшине, именуя его титулом континентальных правителей (что делалось лишь в торжественных-официальных случаях):
— Ваше величество, я действительно занедужил. Может, сейчас не время, но в этом зале, при многих свидетелях, я хочу получить ваше согласие и передать все свои полномочия моему сыну, рыцарю Блекгарту, что оговорено было в моих верительных грамотах. Вы имеете какие-нибудь возражения?
По залу разнесся вздох разочарования, окрашенного в некоторый оттенок презрения — арситанец отказывается отвечать на оскорбление и желает поскорее убраться прочь.
А рассказывали-то про него, рассказывали! Как орнеи вообще умудрились проиграть войну, если во главе арситанцев стояли такие трусы, как граф Роберт? Любой уважающий себя орнейский рыцарей после подобных слов грача в свой адрес любезно взял бы наглеца под локоток и вывел в сад подышать свежим воздухом и полюбоваться дивной решеткой дальнего участка обширного сада.
— Нет, у меня нет возражений, — сдерживая удивления ответил старейшина. — Если вы считаете, что это необходимо, то я буду в дальнейшем разговаривать с королем Асидором, обращаясь к достойному рыцарю Блекгарту.
Граф снял свою трехцветную ленту посла.
Блекгарт, ничего не понимая, повинуясь жесту отца, встал и Роберт повесил на него знак посольской власти и неприкосновенности.
— Вы не будете возражать если я напоследок выпью вина с кем-нибудь из ваших гостей.
— Конечно, граф, ведь на то и пир….
При полном молчании Роберт взял полный кубок вина и, обойдя почетный стол направился к месту, где сидел (а вернее уже стоял) Найжел. Граф чувствовал, что взгляды всех присутствующих, даже самых последних слуг, устремлены на него. И тишина — ни кубок не звякнет, ни собака не гавкнет, лишь кто-то нервно кашлянул и поспешил прикрыть рот ладонью. Орестай насмешливо смотрел на него.
— Мы, арситанцы, народ медлительный и спокойный, — ни к кому в отдельности не обращаясь и глядя в лицо Найжела громко произнес граф. — А вот некоторые из орнеев чересчур разгорячились одним-единственным поцелуем и им следует освежать голову холодной водой!
Граф изменил путь, в два шага поравнялся с Орестаем и резким движением вылил содержимое кубка ему на голову.
Найжел одобрительно хмыкнул, кто-то в задних рядах даже хлопнул от восторга в ладоши, но на него тут же зашикали остальные.
Орестай не долго думая, словно был готов к этому, ударил кулаком графу в подбородок. Граф запросто мог уклониться — ни одно движение грача не ускользало от опытного бойца, но он предпочел выдержать удар. Орестай вложил в удар всю силу правой, попал точно, куда метил, но арситанец даже не покачнулся. Роберт не спеша вынул меч, который, вообще-то, должен был передать Блекгарту вместе с лентой полномочного посла — только королям (или заменяющим их лицам)
дозволялось пировать в присутствии старейшины старейшин с оружием в ножнах.
— Больше я тебе не позволю коснуться меня, — грозно усмехнулся граф. — Ни в виде удара, ни в виде лукавого поцелуя. За такие действия рыцарь убивает оскорбителя. Но я не нападаю на безоружных. Отправимся туда, где ты сможешь взять в руки меч, а не сотрясать воздух пустыми словесами и потрясением кулаков.
— Я убью тебя голыми руками, мне не нужен меч!
— Я спрашиваю: где и когда? — спокойно спросил Роберт.
— Это уже не он, и не вы, благородный граф, будете решать, где вам выяснять отношения, — раздался голос старейшины. — Древний обычай орнеев строг и однозначен на этот счет.
Вокруг графа и Орестая тут же сомкнулось кольцо вооруженных воинов, готовых пустить оружие в ход; их предводитель посмотрел на повелителя, который медленно вставал со своего кресла.
Невольные многочисленные свидетели происшествия не могли сдерживать своих эмоций:
— А я-то уж подумал, что граф струсил… хотел спрятаться за посольской неприкосновенностью…
— Этот Орестай сам хорош… слишком вызывающее его поведение в последнее время уже не раз…
— Он вел себя как воин и как воин готов отвечать за свои слова…
— Орестай мог выбрать время и получше, чем на свадьбе сына старейшина…
— Кому как, а мы сегодня насладимся зрелищем поединка…
— Хоть об этом арситанце и рассказывают чудеса, но ведь нельзя же не верить собственным глазам — он уже стар и обрюзг…
— .. но я бы не хотел оказаться с ним один на один там, на месте поединка…
— Орестай глуп, конечно, но он подвижен и ловок, я однозначно против него коня бы не поставил. Да и что попроще заложить — тоже десять раз подумал бы…
— Оскорбление на пиру старейшины… о таком я только слышал…
— Древний закон… Они будут биться на смерть…
— Через час, чтобы видели те, кто присутствовал при оскорблении старейшины старейшин… так требуют традиции…
— Но ведь посол — арситанец, на него не…
Старейшина старейшин поднялся во весь рост и властно хлопнул в ладоши, требуя тишины. Брови повелителя орнеев слились в изломанную черную черту над переносицей.
— Я все видел! — провозгласил он. — Граф Роберт Астурский и Орестай из клана грача оскорбили друг друга перед нами, лучшими из лучших всех кланов орнеев. Все помнят обычай предков — вынести ссору перед всеми, значит отвечать жизнью. Как и предки, мы сейчас не должны разбирать, кто из этих двоих прав, а кто виноват — все во власти неба и наших покровителей, которые могут быть не только милостивы, но и суровы. Бой по законам предков должен состояться, иначе я обязан приказать казнить обоих. Но граф Астурский — не орней. Он неподвластен нашим обычаям. Я не помню в хрониках или преданиях подобного случая, и решаю так: он может сейчас уйти и немедленно покинуть нашу страну, а если он когда-нибудь появиться, любой имеет право предать его в руки палача. Но сейчас любой орней может отстоять его честь.
Роберт, как и Орестай, окруженный вооруженными стражниками, хотел было что-то сказать, но к главному столу вышел Найжел.
— Я мог бы защитить честь своего старого друга…
Старейшина уже было открыл рот, чтобы запретить ему говорить дальше, ибо все равно Найжел на бой выйти не имеет права до рождения наследника, но тот, заметив движение правителя, быстро закончил:
