На лестнице царило оживление, вверх и вниз летали нагруженные бочонками с вином и угощениями слуги, щеголяли новыми кольчугами и бравым облачением рыцари, кто-то здоровался с Видалем, кто-то старался улыбнуться и подбодрить молодого человека. Пейре искал Рюделя. Слова де Орнольяка о том, что сегодня ему предстоит либо определиться в жизни, либо продолжить жалкое существование, не вылетали из головы. Трубадуры мессена Джауфре Рюделя сами прочили для Пейре место в свите своего господина, сейчас на турнире он помог принцу выстоять против козней Бертрана, а значит, можно было надеяться на что-то большее.

Пейре дотронулся рукой до стены и неожиданно ее холодный камень показался молодому человеку теплым и приветливым. Замок притягивал Пейре и манил, как начавшая вдруг обретать телесные контуры мечта. Он представил себя трубадуром этого замка. И на душе его потеплело.

Теперь было необходимо встретиться с принцем и, упав перед ним на колени, умолить его сделаться сюзереном и покровителем бедного трубадура. Как-никак на турнире Пейре оказал Джауфре услугу, и сам принц уступил ему свое место участника – значит, хотел, чтобы Пейре сделался рыцарем. Рыцарем, который затем сможет мечом и лирой служить интересам Рюделя и всей Блайи.

Именно так и случится. Безусловно, благородный Рюдель доведет дело до конца и заберет юного трубадура к себе. Остаются еще неясные отношения с Бертраном, перед которым Пейре откровенно преклонялся. Сэр Бертран был другом его учителя, но именно против Бертрана де Борна Пейре заточил свой поэтический клинок, спасая от позора принца. Об этом следовало подумать. При одной мысли о том, что де Борн может стать его врагом, Пейре пробил холод. Он инстинктивно боялся Бертрана и одновременно любил его самой преданной и верной любовью. Он боготворил трубадура и его суровую музу, а с богами, как известно, не принято спорить.

Пейре спустился вниз по лестнице и свернул в узкий, темный коридор. Здесь, укрывшись от любопытных взглядов челяди и гостей, он мог немного побыть наедине с собой, чтобы привести мысли и чувства в некоторое подобие порядка.

Итак, вчера, когда он впервые увидел Бертрана, тот чуть не убил и его и де Орнольяка. Помнит ли об этом Бертран? Если и помнит, вряд ли придает этому значение. Мало ли кого он когда-либо пытался убить. Далее, когда Пейре заслонил своей лютней Рюделя, понял ли Бертран, что его замысел раскрыт, или посчитал поступок юноши данью дружбы и вассальной преданности господину? Лучше бы, конечно, второе. Пейре прижался лбом к стене. Если Бертран понял, что его секретный разговор с Рожером-Тайлефором стал как-то известен молодому трубадуру, значит, он должен докопаться до того, как это произошла. Вычислить предателя в собственных рядах, крысу в стенах. Как он это сделает?

Мысли скакали, как блохи от зажженной головни. Пейре закрыл глаза и попытался сосредоточиться.

Каким образом Бертран может выяснить имя предателя? Только вырвав его у самого Пейре. Другого способа нет. Как это можно проделать? Выкрасть трубадура, это можно доверить слугам, и затем, довезя его до ближайшего леска, привязать там к дереву и пытать, пока тот сам не выдаст источник.

Пейре, конечно, хватятся, но если похищение проделают слуги, то, в крайнем случае, со слуг и станут спрашивать. Он же, Бертран, останется как бы ни при чем. Тем более что все участники и гости турнира присягнут на Библии, что во время первого тура он – виконт Отфора – стоял на коленях перед королевой турнира прошлого года и тулузским графом, моля дать пареньку шанс.

Пейре глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух и моля святого Георгия явить ему божью милость, дать возможность сначала получить заветное посвящение в рыцари, а уж потом встретиться с Бертраном. Как-никак рыцарь – пусть даже свежеиспеченный – это птичка поважнее, нежели сын ремесленника, которого можно пытать в лесу зажженной головней или повесить на первой сосне. Рыцарь требует рыцарского к себе отношения. Во всяком случае, права на поединок. Пейре воздел очи к небу, и тут же холодное лезвие коснулось его шеи, а второе кольнуло в бок.

– Рыпнешься, убью, – пообещал за спиной незнакомый голос. Пейре застыл, быстро соображая, что можно сделать. За спиной лютня, и значит, если резко повернуться, есть надежда, что напавший сначала столкнется с ней. Молодой человек напружинился, но воин за спиной, по всей видимости, хорошо знал свое дело, потому что в бок снова кольнуло, да так, что у Пейре от боли потемнело в глазах и на лбу выступил пот.

– Я говорю, не дергайся, если жизнь дорога, – рука воина проворно прошлась по поясу Пейре, вытащив припрятанный там нож. – Слушай меня, щенок, и если хочешь выжить, делай что говорю. Понял?

Пейре кивнул.

– Хорошо. Тебя хочет видеть одна высокопоставленная особа. Так что мы с тобой сейчас обнимемся, как старые друзья, и я провожу тебя куда нужно. Но учти, гаденыш, если что – мне моя жизнь не дорога, пикнешь, сразу на нож насажу. Уяснил? Ну и хорошо, – он развернул Пейре лицом к себе. Это был не Бертран.

Крепкий светловолосый старик с двумя косами, как это иногда еще носят германцы, смотрел на молодого трубадура глазами свирепого лесного волка.

– Кто вы и кто вас прислал? – выдавил из себя Пейре. Факт, что напавший оказался не тем, кого предчувствовал он увидеть, неожиданно придал трубадуру сил и уверенности. – Вы, должно быть, ошиблись, почтеннейший. Я первый раз на турнире и вряд ли успел кого-то обидеть? Что же до этой вашей высокопоставленной особы, то никуда я не пойду, потому что, черт возьми, это глупо! – страх заставил юношу тараторить. – Скоро затрубят к началу поединка, и любой, кто увидит меня вне зала турнира, сочтет своим долгом подойти и напомнить о моем поединке с благородным итальянским трубадуром! – Он уже не боялся ничего и никого. Пейре трясло, его голос срывался. – Скажу больше – поскольку я на турнире в первый раз, ваша рыцарская братия, без сомнения, поставила на меня немалые деньги, любой, кто увидит меня после сигнала герольдов, решит, что я струсил, и притащит меня в турнирный зал за шиворот! Так что я не дурак, чтобы идти куда-то с вами и подставлять себя под ваш нож или их мечи! – Пейре расхохотался. – Если эта высокопоставленная особа, как вы говорите, желает видеть меня – пусть пожалует сюда!

– Все сказал? – светлые пронизывающие, точно два острия, глаза смотрели на Пейре, не мигая. – Твой турнир будет задержан, так что никто тебя не хватится. Впрочем, если ты отказываешься идти сам, ничто не помешает мне выпустить тебе кишки прямо здесь. Особе же, пославшей меня, я скажу, что ты вздумал сопротивляться, и в честной схватке мне пришлось прирезать тебя. Как тебе такая песня, трубадур?

Пейре прикусил губу. Незнакомец снял с плеча молодого человека лютню и, взяв в руку инструмент, подтолкнул его к выходу. Они без лишних проблем миновали двор, прошли мимо турнирного поля и конюшен и остановились перед шатром Рюделя. Германец весело приоткрыл тонкий полог, пропуская вперед себя юного трубадура,

В шатре были все та же троица – принц Джауфре Рюдель и его извечные попойщики Густав Анро и Этьен Шерри. Пейре взглянул еще раз на германца и только тут вспомнил, что видел его вчера в свите принца. Вся компания мирно закусывала. Огромные мясные пироги и дивно благоухающие куски жареного мяса были разложены прямо на подносах. При виде Пейре гасконец порывисто привстал и, тыча в сторону вошедшего обглоданной костью, зашептал что-то на ухо принцу. Джауфре поднял кружку с пенистым пивом и, отпив из нее добрую половину, посмотрел в глаза ничего не понимающего Пейре.

– Так, значит, это ты?

Решивший поначалу, что все происходящее – шутка, Пейре увидел лежавшую неподалеку изуродованную гитару и упал на колени.

– Пейре Видаль, вчера я спас твою негодную жизнь, пригрел тебя в своем доме, а ты… вот как ты отплатил мне! Черной неблагодарностью! – он вскочил и, сверкая очами, подошел к готовому провалиться сквозь землю мальчику. – Можешь ты что-нибудь сказать в свое оправдание?