То есть, путь к отступлению был для нас безнадежно отрезан. Я не знаю, что за очередное чудовище облюбовало себе этот участок Канала – толстый слой ряски скрывал его, вероятно, мощное туловище, – но, конечно, соваться туда нечего было и думать. Маргарита, по-моему, даже заплакала, прикрыв рот ладонями. Медленное тяжелое хруммм!.. хруммм!.. хруммм!.. – раздавалось где-то уже в непосредственной близости. Кажется, кроме меня, никто этого не слышал. Честно говоря, я тоже чуть было не заплакал от дурацкой безвыходности ситуации. Наши шансы на спасение таяли с каждой минутой и взамен их, тоже с каждой минутой, становилась все большей реальностью колючая проволока Карантина. Впрочем, лично меня ни в каком Карантине, конечно, держать не будут. Лично меня, как только выяснится, кто я есть, скорее всего, расстреляют на месте. Только законченный идиот не воспользуется таким превосходным случаем избавиться от члена Комиссии, а насколько я понимал, генерал Харлампиев и генерал Блинов вовсе не были идиотами. То есть, лично у меня никаких шансов вообще не было. – Ну что, будем сдаваться? – с неожиданно злой веселостью осведомилась Маргарита. – Хочешь я тебя на прощание поцелую? Хотя нет, я, знаешь, сейчас такая вся грязная… Кстати, и у нее тоже никаких шансов не было. Это свидетель, а свидетелей подобных событий убирают в первую очередь. Свидетели тут, разумеется, никому не требуются. Сквозь чугунную вязь парапета я видел, что освещенный огнями сквер постепенно пустеет. Люди тянулись к фургонам, зияющим распахнутыми задними дверцами, а солдаты, уже выстроившиеся в цепочку, погоняли их окриками и прикладами. Вот другая их группа неторопливо развернулась в шеренгу и пошла сквозь кусты, отбрасывая изломанные невероятные тени: закатанные рукава, автоматы у бедер, лихо сдвинутые на бок береты, овчарки, повизгивающие от возбуждения. Им до нас оставалось, наверное, метров сто, не больше. Метров сто – это, видимо, две минуты спокойным таким, прогулочным шагом. И входит, что жизни у нас с Маргаритой – тоже только на две эти минуты. Я в отчаянии переломил какую-то жесткую колючую веточку. – Ничего не бойся. – А я ничего не боюсь, – усталым голосом ответила Маргарита. – Ничего не боюсь, вот только почему-то спать очень хочется… – Глаза у нее и в самом деле слипались, и она с изрядным усилием. Морщась, вновь поднимала веки. Я ничего не мог для нее сделать. Черный беззвездный город вдруг протянул передо мною притихшие улицы. Я сейчас смотрел на него, как будто немного со стороны: фонари, переулки, дворы, подворотни, набережная Канала. сквер, солдаты и два человечка, замершие у гранитных ступенек, и смертельное легкое равнодушие, которое исходит от камня; умирание фонарей, переулков, дворов, подворотен, набережной Канала, двух человечков, замерших у гранитных ступенек, жуткость черного неба, серый холодноватый пепел домов и асфальта. Я даже чуть-чуть подался вперед, чтобы лучше видеть все это. И вдруг кукольная цепь солдат внизу панически заметалась: некоторые побежали, схватившись за голову, к игрушечным грузовичкам, тоже поспешно задергавшимся, некоторые валились ничком и выглядели мелкими кочками на асфальте, а еще некоторые судорожно вскидывали автоматы, и тогда крохотные огоньки начинали трепетать на дулах. Это меня нисколько не испугало. Это, скорей, удивило меня своей явной бессмысленностью. Неужели они не видят, кто перед ними? Я набрал воздуха в грудь и медленно выдохнул его по направлению к перекрестку. Бледное зеленоватое пламя прокатилась вдоль улицы. Сразу же приподнялось коробчатое железо на крышах, яркими веселыми свечками вспыхнули два-три дерева, обозначавшие угол сквера, метнулись блики в каналах, оделась голубизной суставчатая колокольня, и в ночной безжизненной пустоте открылась круглая небольшая площадь за мостиком. Кукольные грузовички опрокинулись и запылали…

Той же ночью была предпринята попытка вырваться из Карантина. По официальным сведениям, бежало где-то около пятнадцати человек. Им каким-то образом удалось поджечь разваливающиеся казармы рядом с хозчастью, и пока внимание всей охраны было отвлечено клубами черного дыма, ползущими по территории, они через заброшенный и не учтенный ни на каких картах канализационный проход всего за двадцать минут выбрались на соседнюю улицу. Все свидетельствовало о наличии тщательно продуманного и осуществленного плана. Причем сразу же по выходе из трубы группа разделилась на две примерно равные половины. Восемь человек попытались пересечь Московский проспект в районе станции метро «Фрунзенская», здесь их обнаружили и, грамотно прижав к железнодорожным пакгаузам, предложили сдаться. Двое членов группы погибли, отчаянно бросившись с заточками на автоматы, остальные побросали ножи и той же ночью были препровождены в оперативно-следственную часть военной комендатуры. Судьба их, вероятно, оставляла желать лучшего. Вторая же группа поступила несколько необычно. Состояла она также примерно из семи-восьми человек, личности которых установить не представлялось возможным, и неожиданно для оцепления, блокировавшего про тревоге весь этот район, двинулась напрямик через так называемые «Черные Топи». (То есть, через болото, лежащее за Новодевичьим кладбищем). Эти Топи образовались как-то незаметно для городского начальства и имели очень недобрую славу среди окрестного населения, потому что над ними даже в солнечный день покачивалось зеленоватое туманное марево, сквозь которое лишь иногда проступали крохотные озерца с блестящей жирной водой, окруженные светло-ржавыми скрежещущими зарослями осоки. Причем, каждую ночь выкатывалось из тумана отчетливое тяжелое рыканье и немедленно вслед за ним – протяжные вздохи и плески. Словно какой-то невидимый бронтозавр всплывал из трясины. Говорили, что в этом болоте уже исчезло когда-то целое подразделение автоматчиков. Ни один человек не вернулся потом рассказать, что случилось. В результате взвод, наряженный в погоню за беглецами, идти через эти Топи категорически отказался, не помогли ни щедро объявленное денежное вознаграждение, ни угрозы помощника военного коменданта погнать их туда силой оружия. Существует, по-видимому, нечто такое, чего боятся даже бойцы «спецназа». В общем, ограничились тем, что в течение получаса обстреливали Топи из пулеметов, да звено вертолетов, пройдя крест-накрест над этим районом, засадило пару ракет «в места подозрительного шевеления». Больше ничего предпринято не было. Согласно официальной версии, все члены группы погибли. Во всяком случае, никаких сведений о них далее не поступило. Правда, некоторые весьма интригующие подробности сообщила мне Леля Морошина. Я, как помню, пришел тогда на работу мрачный, не выспавшийся и до последней степени раздраженный, с чугунной тупо пульсирующей болью в затылке, ненавидящий всех и готовый сорваться по самому пустяковому поводу. Причем, у меня были для этого убедительные причины. Дело в том, что коричневое болото возле нашего дома все разрасталось и разрасталось, тухлая торфяная жижа доходила уже до самых дверей парадной, и как раз этой ночью она, перевалив через бетонный порожек, протекла вдоль стены и хлынула по ступенькам в дворницкую. Небольшой этот подвальчик наполнился, по-видимому, довольно быстро. Сразу же, конечно, замкнуло щитки распределительных будок. Пожара, как такового, к счастью, не произошло, однако техники районной подстанции немедленно отключили весь дом от снабжения. Это было для нас чрезвычайно неприятным сюрпризом. Без воды, горячей и даже холодной, мы жили где-то уже около месяца – я ходил на улицу, с ведрами, к временной разливной колонке, – но без водопровода, как выяснилось, существовать еще было можно, без водопровода сейчас обходилась, наверное, половина города, а вот обходиться вдобавок без электричества будет, конечно, гораздо труднее. Я уже представлял, что тогда, скорее всего, нам придется сменить квартиру. То есть, сразу же, уже в ближайшие дни потребуется какое-нибудь временное пристанище. А это, в свою очередь, означало, что, хочешь или не хочешь, придется обращаться в военную комендатуру. Генерал-лейтенант Блинов и генерал-лейтенант Харлампиев. Меня очень угнетала необходимость обращаться в военную комендатуру.