Как только Скрапинов произнес эти слова, фон Брокбург-Шулендорф резко встал, извинился, отодвинул свой стул, поцеловал руку Йе-Йе, обменялся рукопожатиями с Шансом и Скрапиновым, холодно кивнул французу и удалился. Вместе с ним упорхнула и стая фотографов.

Йе-Йе поменялась местами с французом, чтобы тот сидел рядом с Шансом.

— Мистер Сэдовник, — начал depute как ни в чем не бывало, — я слышал речь президента. Он упомянул, что консультировался с вами по ряду вопросов. Я много читал о вас и видел вас по телевизору.

Француз аккуратно вставил длинную сигарету в мундштук и зажег ее.

— Из слов господина Скрапинова я понял, что, кроме всего прочего, вы еще и начитанный человек.

Он пристально посмотрел на Шанса.

— Мой дорогой мистер Сэдовник, только веря в басни, можно иногда сделать шаг вперед на пути мира и порядка…

Шанс взял в руку бокал.

— Я не удивлю вас, сказав, — продолжал Гофриди, — что многие наши промышленники, финансисты и даже члены правительства внимательно следят за делами Первой американской финансовой корпорации. С тех пор как наш общий друг Бенджамин заболел, планы корпорации на будущее потеряли свою, скажем так, отчетливость… — Тут он помедлил, но Шанс ничего не сказал. — Мы узнали, что, если Бенджамин так и не поправится, вы возьмете на себя руководство корпорацией, и это нас радует…

— Бенджамин поправится, — сказал Шанс. — Президент сказал, что ему станет лучше.

— Будем надеяться, — сказал Гофриди, — будем надеяться. Но никто не знает таких вещей наверняка — даже президент. Смерть всегда ходит рядом и ждет…

Гофриди вынужден был прервать беседу, чтобы попрощаться с советским представителем. Все встали, а Скрапинов подошел к Шансу и сказал:

— Мне было очень интересно беседовать с вами, мистер Сэдовник. И очень полезно. Если вы когда-нибудь захотите посетить нашу страну, я гарантирую вам прием на правительственном уровне.

Он пожал Шансу руку. Снова застрекотали камеры и засверкали вспышки фотоаппаратов.

После того как Скрапинов ушел, Гофриди вернулся за стол, где сидели Шанс и Йе-Йе.

— Шэнси, — сказала Йе-Йе, — вы произвели неизгладимое впечатление на нашего сурового русского друга! Какая жалость, что с нами не было Бенджамина, — он обожает разговоры о политике!

Наклонившись к Шансу, она добавила полушепотом:

— Все знают, что ты беседовал со Скрапиновым по-русски. Я и вообразить не могла, что ты знаешь этот язык! Это невероятно!

Гофриди недовольно прошипел:

— В наши дни многие смекнули, что знать русский выгодно. А владеете ли вы другими языками, мистер Сэдовник?

— Мистер Сэдовник — очень скромный человек, — поспешила Йе-Йе на выручку. — Он не рекламирует свои способности! Он держит их при себе!

Какой-то высокий джентльмен подошел, чтобы засвидетельствовать почтение Йе-Йе. Это оказался глава Би-би-си лорд Боклерк. Увидев Шанса, он сказал ему:

— Я восхищен прямотой, с которой вы выступили по телевидению! Именно так и надо говорить с этими идиотами, которые пялятся в ящик. В конце концов, это именно то, чего они хотят. Как сказано: «Карать их Богу, а не людям». Верно?

У выхода их окружила толпа людей с кино— и телекамерами и портативными магнитофонами. Йе-Йе одного за другим представила их Шансу. Какой-то репортер из молодых вышел вперед и спросил, не согласится ли Шанс ответить на несколько вопросов.

Йе-Йе закрыла Шанса собой и сказала:

— Давайте договоримся с порога — вы не будете слишком долго мучить мистера Сэдовника. Он спешит в другое место. Идет?

Репортер задал вопрос:

— Что вы думаете о передовице в «Нью-Йорк таймс», посвященной речи президента?

Шанс посмотрел на Йе-Йе, но по ее взгляду понял, что ей тоже интересно знать мнение Шанса. Нужно было что-то отвечать.

— Я не читал ее, — сказал Шанс.

— Вы не читали передовицы «Таймс», посвященной речи президента?

— Нет, — подтвердил Шанс.

Некоторые журналисты переглянулись. Йе-Йе посмотрела на Шанса с легким изумлением, которое быстро сменилось растущим восхищением.

— Но, сэр, — с холодным упрямством настаивал один из репортеров, — вы наверняка ее хотя бы просмотрели?

— Я не читал «Таймс», — повторил Шанс.

— В «Пост» было написано, что вы «оптимист с необычным складом ума», — сказал другой журналист. — Вы читали это?

— Нет. Этого я тоже не читал.

— Хорошо, — не отступался репортер, — но что вы скажете по поводу этого определения?

— Я не знаю, что это значит, — ответил Шанс.

Йе-Йе гордо выступила вперед:

— У мистера Сэдовника много дел, особенно теперь, когда мистер Ренд болен. Он узнает новости из брифингов, подготовленных его сотрудниками.

Репортер постарше выступил из толпы и сказал:

— Прошу прощения за назойливость, мистер Сэдовник, но мне все-таки хочется знать, какие газеты вы читаете, хотя бы в виде цитат в брифингах.

— Я не читаю газет, — сказал Шанс. — Я смотрю телевизор.

Журналисты застыли в немом оцепенении.

— Не хотите ли вы сказать, — наконец решился заговорить один из них, — что телевидение освещает события более объективно, чем газеты?

— Я смотрю телевизор, — пояснил Шанс.

Пожилой репортер сказал, обращаясь в том числе и к коллегам:

— Большое спасибо вам, мистер Сэдовник, — это, возможно, самое откровенное заявление, какое мне доводилось слышать от общественных деятелей в последние годы. Мало кто из деловых людей не читает газет. И уж точно ни один не решится признаться в этом публично!

Когда Йе-Йе и Шанс уже собирались уйти, к ним подбежала молодая женщина-фотокорреспондент.

— Извините меня, мистер Сэдовник, за настойчивость, — сказала она, запыхавшись, — но я хотела бы снять вас еще раз. Знаете, вы — такой фотогеничный!

Шанс вежливо улыбнулся, но Йе-Йе резко потянула его за собой. Шанс удивился. Он не понял, что так сильно ее разгневало.

Президент бегло просматривал обзор прессы за прошедший день. Все крупнейшие газеты воспроизвели его речь в американском Финансовом институте вместе со ссылками на Бенджамина Ренда и Шэнси Сэдовника. Президент подумал, что следовало бы разузнать побольше о Сэдовнике.