Теперь это место представлялось Этану самым что ни на есть подходящим. Он пересидит там пару часов, мучаясь сознанием своего позора и ненавидя себя самого, а когда его найдет полиция, отец уже так разволнуется, что забудет и простит ему и его трусость, и его провал в качестве бейсболиста. Он поймет наконец, сколько огорчений и страхов приносит Этану эта игра. «Как же я раньше не догадывался? — скажет он. — Конечно, ты можешь уйти из команды, сынок, о чем разговор. Я ведь хотел как лучше».

Дойдя до Хотел-бич, Этан начал прямо-таки упиваться своими переживаниями, а про бушменчика и думать забыл. Лес кончился, и Этан вышел на пляж. Плотный песок поскрипывал под ногами. Этан сел на большую суковатую корягу, где они с отцом завтракали в свой первый приход сюда. Это была громадная коряга, обломок какого-то древнего, реликтового дерева. Этан внезапно ощутил холодное дуновение ветра, которого прежде не замечал, и увидел тучи, идущие на остров с Олимпийского хребта, а потом услышал голоса. Он юркнул обратно в лес и стал прислушиваться. Голоса были мужские и показались Этану какими-то недобрыми, даже враждебными. Пригнувшись, он осторожно пробрался к разрушенным кабинкам.

Рядом с танцзалом стоял большой «рейнджровер» с надписью «Трасформ Пропертиз». Четверо мужчин в деловых костюмах рассматривали на его капоте какие-то планы. Несмотря на ясный солнечный день, они все надели поверх костюмов ярко-желтые дождевики и прорезиненные сапоги с металлическими носами. Ничего, казалось бы, такого — ну, стоят себе люди в дождевиках и при галстуках, — но Этан сразу почувствовал, что они затевают недоброе.

Мужчины о чем-то спорили. Один из них, указав на землю, взмахнул руками и достал из багажника лопату. Под неодобрительными взглядами трех остальных он отошел к танцзалу, сильно заросшему лесом за последние сорок лет, снова ткнул пальцем вниз, как будто самый веский его довод заключался именно там, и вогнал лопату в ковер из травы и желтых цветков.

У самого локтя Этана раздался горестный, тяжкий, протяжный вздох — так вздыхают люди, когда то, чего они боялись больше всего, наконец осуществляется. Этан услышал это яснее некуда и оглянулся, но позади никого не было. Волоски на руках и на затылке Этана поднялись дыбом. Холодный ветер вонзался в него, как край лопаты. Человек с заступом, вскрикнув, схватился за шею, и что-то — похоже, галька — упало в траву позади него. Этан поднял глаза и увидел на ветке ближней березы рыжего зверька с насмешливыми глазами, куда больше похожего на лису, чем на бушменчика, — и все-таки это была не лиса. Во-первых, у него были руки, как у енота, и в одной из них зверек держал рогатку. Во-вторых, лицо у него было совершенно человеческое, хотя и заостренное по-лисьи. Усатое и длинноухое, оно выражало веселое удовлетворение. Увидев Этана, зверек отсалютовал ему рогаткой, потом посерьезнел, шмыгнул вниз по стволу и был таков.

У Этана, должно быть, вырвался какой-то удивленный возглас, потому что все четверо мужчин повернулись в его сторону. Этан замер на месте, и сердце у него заколотилось так, что он ощутил это корнями зубов. Глаза этих людей скрывались за узкими темными очками, рты были тонкие, почти безгубые. Сейчас они его схватят! Этан повернулся, чтобы дать стрекача в лес, и тут же наткнулся на старичка с индейским хвостом. Для своего возраста и малого росточка тот оказался удивительно стойким. Этан отлетел от него и шлепнулся наземь, а старичок, кивая головой, остался стоять, как стоял.

— Говорил я тебе, — сказал он.

— А что там — правда моя очередь? Меня вызвали на поле?

— Вызовут непременно, если ты сам захочешь.

Этану хотелось одного — убраться подальше от людей из «Трансформ Пропертиз».

— Я тебя за это не упрекаю, — сказал старичок. (Этан так перепугался, что лишь много позже сообразил, что тот прочел его мысли.) — Отсюда и правда лучше убраться.

— Кто они такие? — спросил Этан, шагая следом за стариком. Тот был тоже в костюме, но мешковатом и сшитом из какой-то оранжевой клетчатой ткани — совсем как обивка старой кушетки на веранде Райдаутов.

— Самые плохие люди на свете. Меня, кстати, зовут Хирон Браун. Когда я был питчером в «Хоумстед Грейс», меня прозвали Безымянником.

— Потому что у вас большой безымянный палец? — догадался Этан.

— Нет — потому, что у меня его вовсе нет. — Старичок поднял морщинистую правую руку. — Ты не поверишь, какие безумные полеты совершал мой мяч из-за отсутствия этого пальца.

— Вас послали меня искать? — спросил Этан, когда они дошли до автостоянки. Ему уже слышались выкрики зрителей, насмешливые голоса мальчишек и скрипучие уговоры тренера Олафсона.

— В общем-то да, — сказал Безымянник Браун, — и давно уже.

Это был самый странный момент за все это странное утро. Когда Этан вернулся на скамейку, никто к нему даже головы не повернул — никто как будто даже и не заметил, что он уходил. Но не успел он плюхнуться на твердое сосновое сиденье, как мистер Олафсон посмотрел на него и многозначительно подмигнул.

— Ну, Большой Этан, готовься — сейчас будешь играть.

Оказалось, что дела у команды обстоят уже не так замечательно, как в момент Этанова бегства. Соперники отыграли шесть ранов, и счет стал 11:8. Но начался последний, седьмой иннинг[3], и спортивная этика лиги «Мустанг» обязывала мистера Олафсона выпускать на поле каждого боеспособного игрока своей команды — хотя бы на половину иннинга. Пока что у «Рустерс» имелось два аута, двое бегущих, ни одного рана, и Этану предстояло подкрепить преимущество своей команды.

— Ступай, — сказал ему мистер Олафсон, как говорил всем. — Ступай и лупцуй.

«Лупцевать» Этан отнюдь не собирался. Этан Фельд, выходя на площадку, старался махать битой как можно реже. Он держал ее на плече и дожидался прогулки. По правде сказать, он просто боялся предпринимать что-либо еще, боялся, что в него попадет мяч, а больше всего, до смерти боялся заработать страйк, замахнувшись понапрасну. Может ли быть что-нибудь позорнее того? «Пролетел» — так говорят всегда, когда человек терпит неудачу, когда он напортачит в чем-то, и не только в бейсболе. Блестящими питчерами лига «Мустанг» не могла похвалиться, и тактика Этана, который просто стоял и ждал четырех плохих подач вместо трех хороших, часто оправдывала себя. При этом она не прибавляла ему уважения в глазах других игроков. В лиге «Мустанг» Этан, все время ждущий прогулки, заслужил себе прозвище Песик.

Он поплелся к площадке «дома», волоча за собой биту, как пещерный человек в мультике — дубину. Вскинув ее на плечо — оно еще болело после того, как мистер Фельд затормозил, чтобы не переехать зверюшку, то ли лисичку, то ли обезьянку, — он посмотрел на отца. Тот поднял большие пальцы вверх. Этан перевел взгляд на Пера Дэвиса, подающего в команде соперников. Появление Этана явно не доставило Перу положительных эмоций. Он поморщился, вздохнул, проделал потяжку, и что-то всколыхнуло воздух у самой руки Этана.

— Страйк ОДИН! — выкрикнул судья, мистер Арч Броди, аптекарь. Он всегда объявлял болы и страйки смачно и четко.

— Давай, Песик, — завопил Кайл Олафсон, — снимай свою биту с плеча!

— Давай, Пес! — подхватили другие мальчишки.

Что-то снова пронеслось по воздуху между Этаном и Пером.

— Страйк ДВА! — объявил мистер Арч Броди.

— В следующий раз лучше приготовься отбить, — посоветовал скрипучий голос Безымянника Брауна, но среди зрителей Этан старичка не нашел, хотя голос прозвучал у самого его локтя. Зато Дженнифер Т. смотрела прямо на него.

— Дыши, — беззвучно, одними губами выговорила она, и Этан осознал, что задерживает дыхание с того самого момента, как мистер Олафсон посмотрел в его сторону.

Он сошел с площадки, подышал и встал обратно, решив, что на этот раз врежет. На риск идти можно, когда счет у тебя нулевой, но поскольку он уже заработал два страйка, лучше, пожалуй, все-таки сделать взмах. Когда Пер Дэвис откинулся назад для подачи, Этан, перехватив рукоять, поднял и опустил плечи. К сожалению, перед тем как размахнуться, он сделал нечто не совсем подобающее, а именно зажмурился.