— О, Хавьер!

Так вот откуда были те взрывы гнева, которые она приписывала своему отказу от брака с ним. Свернувшись калачиком и уютно устроившись у него на руках, она рассказала ему все: как она боялась, что он узнает правду и заберет у нее ребенка, которого она так любила; как, в первый раз не сказав всей правды, она вскоре запуталась в паутине лжи, а потом оказалась в еще более сложном положении, когда поняла, что полюбила его.

— Я как раз собиралась все рассказать и предоставить тебе самому решать, как нам быть, и тут появилась Корди. А ты так рассердился…

— Но я рассердился совсем не на тебя, querida. — Он тихо баюкал ее, прижав к себе. — А на нее. Я тебе уже сказал, что давно догадывался о твоей тайне. Было сразу ясно, что ты вовсе не та ветреная фотомодель, которую я видел с Франсиско. Но между вами была какая-то связь, что-то у вас было общее, и сначала я просто попал в тупик. Ты оказалась гораздо красивее, чем мне запомнилось, и гораздо выше по своим человеческим качествам, чем показали мои предварительные расследования образа жизни и характера возлюбленной Франсиско. Я приготовился встретиться со своим племянником и его матерью, полный самых дурных предчувствий, поверив тому, что о ней слышал. Может быть, поэтому я был излишне резок или слишком откровенно проверял, заботятся ли о Хуане надлежащим образом, и это толкнуло тебя на ложь. Ну что же, вполне понятно. — Он погладил ее по спине. — Тебе не холодно?

Кэти покачала головой. Ночной воздух был как теплый шелк. Он сказал, что я красивее, чем моя сестра! Неужели он так считает?

— И я тоже лгал тебе, Кэти mia, — продолжал Хавьер. — Когда я впервые привез тебя сюда, то сказал, что мать еще не совсем оправилась после смерти Франсиско, чтобы видеть тебя и ребенка. На самом деле, конечно, ей не терпелось познакомиться с вами обоими. Мне пришлось проявить известную твердость, чтобы удержать ее от этого. Но я должен был поближе узнать тебя. Ты и твое поведение не совпадали с тем, что я ожидал увидеть. Ты была всей душой предана ребенку и оказалась мягкой, щедро любящей женщиной. А совсем не тем существом с двойной моралью, полным жадного эгоизма, каким должна была быть по моим представлениям. То, что ты стала более красивой, твои соблазнительные округлые формы я отнес на счет недавнего материнства. Но остальное…

— И поэтому ты решил подвергнуть меня испытанию, — ласково вставила Кэти, совсем теперь не возмущаясь этим, понимая, почему он пошел на этот шаг. — Когда мы встретились в тот день где-то здесь, возле рощи, ты попытался соблазнить меня, чтобы доказать мою аморальность.

— Dios! — Он коротко рассмеялся. — Ошибаешься. Просто я ничего не мог поделать с собой. Ты была такой соблазнительной, что мои руки сами потянулись к тебе. А потом мне пришла в голову мысль жениться на тебе. Я и сам удивился. И чтобы примирить себя с собой, я сказал тебе, да и себе тоже, что этот брак будет формальным, только ради Хуана. Тогда-то я и выяснил всю правду о тебе и твоей сестре. Эта история меня поразила, и я от всей души захотел, чтобы ты стала моей женой, моей любовницей, матерью моих детей. А когда ты согласилась, я привез тебя сюда. Я знал, что, если дать тебе время и возможность, ты сама откроешь мне свою душу. И ты начала делать это, рассказав о своей первой любви. Корди Соме вряд ли смогла бы сделать такое признание, поскольку весьма любвеобильна. А ты сказала, или, во всяком случае, это предполагалось, что он у тебя был один. Здесь совсем не оставалось места для моего брата. — Хавьер подвинулся и осторожно лег на нее, и она тут же соблазнительно раздвинула и подняла ноги. Прижавшись губами к ее шее, он пробормотал: — Корделия вошла никем не званная и никому не нужная как раз в тот момент, когда ты была готова во всем признаться. Я так разозлился, что хотел убить ее на месте, потому что тоже готов был кое в чем признаться.

— В чем же? — задыхаясь, спросила она, пока быстрыми, легкими поцелуями, как бы танцевавшими по ее шее, Хавьер все ближе и ближе подбирался к ноющим от сладкой пытки полушариям ее полных грудей.

— Те quiero muchisimo, querida. Я влюбился в тебя еще тогда, в сосновой роще. И привез тебя сюда вовсе не чтобы отругать, а чтобы получить окончательное согласие там, где все это впервые началось.

— Только это еще не конец, правда? — спросила она, наслаждаясь его любовью, силой его чувства к ней.

— Никогда не будет конца нашей любви и нашей нежности, — ответил он низким от душившей его страсти голосом.

Когда рассвет разбросал по небу розовые облачка, они рука об руку пошли назад в finca, a Ла Льяма следовал за ними, изредка толкаясь носом в спину то Кэти, то Хавьеру, как бы напоминая, что он терпеливо ждал, а сейчас хочет наконец добраться до своего стойла и хорошего завтрака.

— Скажи, почему ты отказывался перемолвиться со мной хоть словом после того, как приехала Корди? — спросила Кэти. Она уже не огорчилась бы, даже если б он ответил, что готов был убить не только Корди, но и ее тоже. Она была так уверена в его любви, чувствовала такое счастье, какого раньше даже и вообразить не могла.

Хавьер обнял ее за талию, и в голосе его зазвучали веселые нотки:

— У меня просто не было времени сказать тебе все, что надо. Поэтому я решил сначала заняться выдворением твоей сестры, для чего вместе с адвокатами подготовил такие предложения, от которых она просто не могла отказаться. Но когда я приехал, чтобы отвезти ничего не подозревающую Корди в город, ты уже собралась уезжать. У меня не было ни секунды, и пришлось пригрозить тебе чуть ли не адским пламенем, если ты не дождешься моего возвращения. Я не хотел, чтобы Корди догадалась о наших отношениях и из зависти отказалась подписать нужные бумаги. Но ты этого не поняла и попыталась сбежать. И тогда я засомневался в том, как ты ко мне относишься, и чуть не впал в отчаяние…

Его рука крепче притянула ее к себе, голос становился все тише — видно, сердце его было слишком переполнено, чтобы говорить. И Кэти в ответ тоже прижалась к нему и сказала:

— Те quiero, amado.

Быстро наклонив голову, чтобы коснуться ее губ своими, Хавьер улыбнулся.

— Твой акцент сводит меня с ума! Но у нас теперь будет время, чтобы поправить это. Я научу тебя своему языку, который скоро станет и твоим. А чтобы вознаградить тебя за труды, мы время от времени будем навещать Англию. Ты не будешь чувствовать ностальгии, — заверил он ее самым уверенным тоном, на какой был способен, передавая коня молодому груму, выбежавшему им навстречу из конюшни.

Глаза парня с достойной похвалы скромностью были опущены долу в полном несоответствии с изогнувшимися в ухмылке губами. Он явно заметил, в каком беспорядке находится их одежда и какая она мятая.

— Живя здесь, в Андалузии, особенно в Хересе, нельзя испытывать ностальгии ни по какой другой стране в мире, — заключил Хавьер, и в глазах у него плясали чертики. Взяв Кэти за руку, он провел ее под аркой, ведущей в патио. — Однако я пойду навстречу твоему возможному желанию посетить родину, как и всем остальным твоим желаниям.

И, стоя с ним в этом волшебном испанском дворике, окруженном резными аркадами, любуясь росой на розах и нежных лилиях, утренней дымкой, набросившей прозрачную вуаль на встающее солнце, она и правда не могла себе представить лучшего места на свете.

Но тут заглянула в его спокойные серые глаза и вдруг посерьезнела.

— А Хуан?.. Я рожу тебе детей, но останется ли у тебя в сердце место для него, когда появятся собственные сыновья?

— Всегда! — Он сильно прижал ее к своей груди, прямо к сердцу. — Сколько бы детей ты мне ни родила, как бы глубоко я ни любил их, Хуану всегда будет отведено особое место в моих привязанностях. Не будь его, мы никогда бы не встретились и я никогда так и не узнал бы, что значит любить женщину больше всего на свете, не узнал, что способен на всепоглощающую страсть, которая гораздо глубже, чем просто влечение, примерно настолько же, насколько океан глубже дождевой лужи. А сейчас, — он чуть-чуть отстранил ее от себя, приподнял рукой подбородок, — время завтрака. Пакита принесет его нам сюда. А потом ванна и сиеста раньше, чем обычно. Ты согласна?