— Чешется…
— Ты знаешь, что такое килигариконди?
— Нет, — признался Мокси. — Ничего я не знаю. В культурном отношении у меня дело обстоит худо… А что это значит?
— Это новое слово. Надо найти ему значение.
— Тише! — одернул обоих Домби.
Лисенок хотел было извиниться, да так и замер с открытым ртом. По цементной площадке зацокали копытца Мокси. Темнота мешала Лисенку разглядеть, что делают остальные. Но та же самая темнота не помешала ему увидеть, что какое-то небольшое, закутанное в светлое покрывало существо, прошло вдоль стены. Оно шло медленно и не обращало ни на кого внимания. Прошло вдоль стены и исчезло.
«О, это уже совсем другое, — подумал Лисенок. — Оно явилось под покрывалом — по всем правилам — и доказало, что существует». Лисенок как будто и не замечал, что у него трясутся ноги. А не позабыл ли он, что ему надо было сделать? Да. Позабыл закрыть рот. Он попытался сделать это теперь и не смог. Его челюсти, казалось, сковало от страха. Как быть?.. Копытца Мокси продолжали цокать по цементной площадке. Димби не было видно в темноте.
— Ну, что я вам сказал! — весело воскликнул Домби. — Сосредоточимся и увидим то, что хотим видеть. Хорошее привидение мы себе придумали, верно, Лисенок? Какой-то момент мне даже казалось, что оно настоящее! Вот здорово! Красиво!.. Эй, почему вы молчите?.. Мокси, что с тобой? Димби? Где ты? Ой, Лисенок, почему ты дрожишь?! Дружище! Слушай, и ты тоже?!..
— И я, Домби.
— Да все вы просто ненормальные! — крикнул Домби.
— Должно быть, — признался Лисенок. — Теперь ты можешь говорить мне все что угодно и обзывать меня по-всякому.
— Этто ббыло ттожже ссамое!
— Кто, Димби?
— То, что плясало с нами.
В следующую секунду все трое столкнулись у входа, который в данный момент играл роль выхода. В темноте они бежали так: первым — Мокси, потом — Димби и на расстоянии всего лишь ладони за ним бежал Лисенок. Между нами говоря, Лисенок мог в два счета обогнать их и быть первым, но стыдился так поступить.
— Эй, что такое? Что с ними приключилось — с этими сосунками? — крикнул Чимижимичамижами, входя с наброшенным на плечо кисейным покрывалом. — Почему они убежали?
— Браво, Чими! Молодец! Отлично!
— Но куда они убежали?
— Ты был как самое настоящее привидение!.. Теперь меня будут уважать всю жизнь.
— Домби, ты думаешь этим все кончится?
— Будь спокоен, Чими.
— Нет, я не могу быть спокоен. Как бы эти поганцы не стали сводить со мной счеты… Куда они отправились?
— Они вернутся.
— Но когда? Теперь они могут устроить мне большие не приятности.
— Они всегда возвращались.
— Тогда почему же они убегают, если затем возвращаются?
— Уж такие мы, Чими. Испугаемся и убегаем, а потом поразмыслим и возвращаемся.
— Вот потому меня и ждут огромные неприятности.
— Ничего! Ты молодец, Чими! — Домби хлопнул его по плечу.
— Не ударяй так — больно!.. Почему же они убежали?
— Потому что, как мне кажется, Чими, это было самое страшное наше приключение. С нереальным существом. Даже Лисенок и тот потерял от страха голову…
Чими замахал перед собой покрывалом. Ему было жарко, он устал от напряжения, но до смерти хотел устроить еще какую-нибудь невероятную пакость.
— Они что-то задерживаются, — заметил Чими. — Но мы будем их ждать хоть до самого утра.
В это утро Мокси ненавидел все на свете. Ему были противны трава и деревья, птички и их пенье, роса и солнце, даже солнечное тепло. Хоть он и ненавидел их, но втайне радовался, что видит все это на своем месте, что вот сейчас он встанет и попасется хорошенько на лугу после бессонной ночи. Воспоминания об этой ночи нахлынули на него, но ослик их всячески отгонял, — ему не хотелось вспоминать о том, что произошло, однако сознание того, что он первый из ослов, которому удалось увидеть привидение, не только наполняло его гордостью, но и вызывало отвращение. Да, Мокси испытывал отвращение при мысли, что он — приятель Димби и Домби, но он презирал себя и за то, что дружит с тем, чье имя и упоминать не стоит, с тем, кто хочет все потрогать, увидеть своими глазами, услышать своими ушами, понюхать своим носом. Что же, если так пойдет дальше, этот бездельник в один прекрасный день захочет увидеть, что есть в его собственном сердце.
Но сейчас вопрос в том, как мне встать. А что, если я начну приподыматься, и вдруг снова увижу это?.. Если бы я не был так голоден, то и не подумал бы вставать. Но ничего не поделаешь, раз желудок мой — это первое, что во мне с утра сталкивается с солнцем. Мой желудок — это округлый холм, он — моя сущность, моя индивидуальность.
Но тут на поляне появился Димби. Он подошел поближе и сел в сторонке. В руке у него было надкусанное яблоко. Увидев Димби, Мокси опустил голову и забыл, что надо вставать.
— Ненавижу тебя! — прошептал Димби.
— А я тебя.
— Презираю тебя!.. И Домби! А о том и говорить нечего.
— А ты мне отвратителен, ненавижу тебя и презираю! И Домби! И того! Видеть вас не хочу! Ни сегодня, ни завтра, ни до конца своей жизни.
— Да? Но я тебя все равно ненавижу больше!
— И это ты мне будешь говорить, кто кого ненавидит больше?!
— Да, я. И все-таки я ненавижу тебя сильнее.
— Знаешь, если б у меня не было кое-каких соображений, то я сразу же прогнал бы тебя со своей поляны!.. Что у тебя в руке?
— Если бы я не так ненавидел тебя, то сразу спросил бы, что же это за соображения. Но я не спрошу, потому что ненавижу, презираю тебя… Яблоко.
— А если я скажу тебе, какие у меня соображения, то чтобы ты не думал, будто они другого характера. Так вот я не прогоняю тебя потому, что если придет тот — а я с ним и разговаривать не желаю, — то ты ему скажешь, чтобы он убирался прочь и больше сюда не показывался… И брось это яблоко в направлении моего взгляда. Да и всегда клади его в направлении моего взгляда.
Мокси понял, что больше не в силах лежать — ему ужасно хотелось есть. Да и если он будет медлить — роса вся испарится, а утренняя трава без росы всегда казалась ему сухой соломой.
— Димби, что за слово сказал тот?
— Килигариконди.
— Всю ночь ломал себе голову и никак не мог его вспомнить, — пояснил Мокси, пощипывая траву.
— Я тоже все время думаю о нем, — признался Димби. — А он — ну, кого мы называем тот — умеет вбить нам что-то в голову! Вот и думаю все об этом слове. Увидишь, сам — оно в конце концов окажется очень важным.
— И что же оно значит? — спросил, продолжая пастись, Мокси.
— Он же сказал, что хочет придумать для него подходящее значение.
— А ты все еще держишь яблоко, — заметил Мокси, пощипывая траву.
— Да.
— Не уходи.
— Знаю. Подожду, чтобы сказать тому от твоего имени все, что ты хочешь ему сообщить.
— Где ты взял это яблоко? — спросил Мокси, продолжая пастись.
— Раз ты не хочешь с ним говорить, обо всем скажу от твоего имени я.
— Удается же некоторым постоянно доставать себе где-то яблоки и лакомиться ими, — заметил Мокси, продолжая пастись.
— Если хочешь, — возьми его, — предложил Димби.
— Раз ты сердишься и настаиваешь, я возьму его, — сказал Мокси и перестал щипать траву. — Иначе не взял бы ни за что на свете… А вот Домби меня удивил.
— Оставь, Домби оказался героем. Просто невероятно, но факт.
— А, по-моему, после того, как Лисенок вчера вечером струсил, Домби автоматически превратился…
— Во что превратился?
— Мне неловко это говорить, чтобы ты не подумал, будто я устраиваю заговор.
— Понимаю, понимаю.
— Что понимаешь?
— Домби автоматически превратился в нашего вожака…
— Не знаю, не знаю. Это сказал ты.
— Давно я не видел Лисенка таким испуганным… Теперь будь осторожней — идет Домби.
— Не знаю. Я сержусь на всех вас.
— И я.
Домби подошел к ним и сел в сторонке. Мокси проглотил яблоко и снова принялся пастись на полянке. Димби сорвал травинку, смял ее и стал глядеть на лес, как будто там происходило что-то очень интересное. Домби уставился в землю. Прошла минута. Не поднимая головы, Домби сказал: