собственной дерзостью.

Риверте повернулся к нему. На его красивом лице читалось изумление – но на этот раз не

то притворное, которое он так любил изображать, а вполне искреннее, почти растерянное.

Уилл на секунду ощутил странное, незнакомое чувство. Это было чувство торжества. Но

оно ушло так же внезапно, как появилось, сменившись ещё более незнакомым, которому

он так и не смог подыскать названия.

– Вот как, – проговорил Риверте наконец, ставя бокал и снова делая шаг к Уиллу. – А вы, я

вижу, не столь робки, как пытались казаться. Я в восхищении. Вы, похоже, вообразили,

что успели недурно изучить меня, сударь?

Уилл не сразу понял, что он говорит на хиллэш – так легко и бегло, что Уилл даже не

заметил перехода. Он вздрогнул, когда Риверте сделал ещё один шаг к нему – и шаг этот

был мягким, бесшумным, словно поступь кота, подкрадывающегося к мыши. Его глаза

ярко блестели в пламени свечей, стоявших у Уилла за спиной.

– Если вы знаете меня так хорошо, – сказал Риверте голосом неожиданно тихим и мягким,

едва не мурлыча, – то попробуйте-ка угадать, что я сейчас собираюсь сделать?

За все сокровища мира Уилл не согласился бы сделать такое предположение. Его накрыла

волна паники; он чувствовал опасность, страшную, неотвратимую опасность, но не мог ни

сказать об этом, ни попытаться от неё бежать. Он инстинктивно шагнул назад, напоролся

спиной на подставку для книги, ощутил толчок – и услышал грохот падающей мебели.

Священные Руады глухо шлёпнулись на пол, и в этом звуке удара и падения Уиллу

почудился упрёк. Он отскочил в сторону и, судорожно сглотнув, обернулся, глядя на

поваленную подставку и разлетевшиеся страницы.

– П-простите…

– О, господи, – сказал Риверте со смертельной тоской в голосе. – Это когда-нибудь

закончится?

От ответа Уилла спас стук в дверь. Риверте вздохнул и сказал: «Войдите».

Воспользовавшись паузой, Уилл присел и стал торопливо собирать листки, складывая их

в бархатную папку. За его спиной раздались шаги, и он услышал голос Гальяны:

– Монсир, срочное послание от наших осведомителей в… – он, видимо, лишь теперь

заметил Уилла и умолк на полуслове. Риверте спокойно ответил:

– Давайте.

Уилл придержал подрагивающую руку и заставил себя двигаться спокойнее. Его сердце

всё ещё гулко стучало, но опасность, кажется, миновала… по крайне мере на этот раз.

Когда он обернулся, то убедился в этом окончательно. Риверте стоял посреди комнаты,

держа в руке лист бумаги. Его брови были нахмурены, лицо окаменело, и Уилл мгновенно

понял, что их разговор на сегодня окончен. Похоже, новости были не из лучших.

– Встаньте, – голос Риверте хлестнул Уилла, словно плеть. – Какого чёрта вы там возитесь?

Встаньте и убирайтесь вон.

Новости были, видимо, не просто плохими, а ужасными, раз привели его в такое

раздражение. Прежде Риверте никогда не срывал на Уилле злость. Уилл встал, поднял

поваленную подставку и попытался водрузить на неё папку с Руадами, придав им прежнее

положение.

– Оставьте это слугам. Подите вон, сказано – или я неясно выражаюсь?

Уилл поднял голову, хотя горло ему сдавило от обиды. Их сегодняшний разговор, даром

что перепугал его до смерти, сейчас вдруг придал ему невиданной смелости.

– Сир, вы забываетесь, – сказал он со всем достоинством, на какое был способен. – Я не

слуга вам и не паж. Я не могу позволить, чтобы…

– Да уберётесь вы к чёртовой матери или нет?! – закричал Риверте, и Уилл отшатнулся от

него. Он никогда в жизни не слышал, чтобы этот человек повышал голос на кого бы то ни

было. Сейчас он стоял над Уиллом, опустив руку с судорожно стиснутым в ней письмом,

и его глаза казались чёрными безднами – теми самыми, в которых было по девять

пропастей, и упав в которые, человек не знал пути назад…

Ни звука больше не издав, Уилл стрелой вылетел из кабинета. Риверте шагнул следом,

будто собирался проводить его пинком, и с грохотом захлопнул за ним дверь.

На следующее утро Риверте не прислал за ним. Уилл позавтракал у себя, немного

поболтал со слугой, принесшим завтрак (он с удивлением и некоторой досадой

обнаружил, что совсем отвык есть в одиночестве и нуждался в общении), потом засел за

одну из книг, которые привёз с собой из Тэйнхайла – позже он так и не смог вспомнить,

какую именно. Его мысли то и дело возвращались к вчерашнему вечеру, к разговору, за

полчаса успевшему тысячу раз поменять направление, и к его более чем странному

завершению. Что же могло разозлить Риверте настолько сильно, что он сорвался в

присутствии Уилла? Может, не заладились дела его гарнизонов в Хиллэсе? Хорошо бы…

А может, что-то стряслось у короля Рикардо? Эта мысль вызвала у Уилла меньшее

удовольствие, хотя, по сути, значила бы для его страны даже больше, чем первое. Но он,

как ни старался убедить себя в обратном, был тронут тем, как Риверте вчера говорил о

своём короле – единственном, кому он приходился другом… Что это значит – иметь в

друзьях Фернана Риверте? Уилл сомневался, что хочет знать – и в то же время хотел. Ему

было интересно. Он всё ещё презирал, боялся и ненавидел Риверте, но не мог отрицать,

что за всю свою недолгую и, что уж там, и впрямь более богатую книгами, чем встречами

жизнь он никогда не знал более странного и непонятного человека. Отец, мать, Роберт,

брат Эсмонт, множество дальних родственников Норанов, пажи и челядь Тэйнхайла – все

они казались рядом с Риверте скучными, серыми и предсказуемыми. Впрочем, они были и

намного лучше его как люди, но дела это не меняло.

К вечеру ничего не изменилось. От слуг Уилл узнал, что Риверте никуда не поехал

сегодня – заперся в кабинете, под страхом порки велев его не беспокоить ни под каким

видом. «Хоть бы сам король явился и затарабанил в дверь», – передали Уиллу его точные

слова. Уилл представил, как Риверте с непроницаемым видом снимает ремень и начинает

пороть своего короля – и вздрогнул. Было в этой картине, наряду с её абсурдностью, ещё

что-то, что заставило его немедленно выбросить эту мысль из головы.

Он втайне ждал, что к вечеру граф остынет и пришлёт за ним, но этого не произошло.

Уилл слышал, как он прошёл в свою спальню и, кажется, запер дверь. Было довольно

рано, и Уилл недоумевал, чем Риверте собирается заниматься у себя – ведь, судя по

звукам, он пришёл один, что тоже было большой редкостью… В конце концов он

отодвинул книгу, чувствуя, что устал от чтения, а ещё больше – от снедавшего его

любопытства. Он бы немало дал, чтобы узнать, что же было в том злосчастном письме.

Увы, вызнать это не было ни малейшей возможности.

Притомившись от безвылазного сидения в своей комнате, Уилл решил прогуляться во

дворе. Было ещё не поздно, только что стемнело, дождь, ливший вчера всю ночь, к утру

перестал, и погода стояла хотя и прохладная, но приятная – именно то. что было нужно

Уиллу, чтобы освежить его разгорячённую голову. Он накинул на плечи плащ и спустился

вниз.

Во дворе было почти безлюдно, не считая солдат из караула и неизменных слуг,

сновавших по своим делам – но сейчас их было куда меньше, чем днём. Не зная толком,

чем себя занять, и в то же время чувствуя настоятельную необходимость размяться, Уилл

побрёл вокруг жилой башни замка, рассеянно скользя пальцами по наружной поверхности

стены. Камень, из которого сложили эту часть Даккара, был крупным и грубо отёсанным,

однако блоки прилегали друг к другу очень плотно – такая стена могла выдержать не один

штурм и не одну сотню выстрелов из катапульты. Интересно, а штурмовал ли кто-либо

когда-либо замки Вальены? Нет, конечно, в былые времена, до становления монархии на

этой части суши, здесь, как и по всему материку, прошли дикие племена азритов, осевших