сравнению с тем, как я вас вздрючу в этом случае. Прошу, поверьте, я совершенно

серьёзен.

Его ледяной тон вполне располагал к такой вере. Уилл отвернулся, закусив губу.

– Вы меня поняли, сир Норан?

Уилл кивнул.

– Надеюсь, вы понимаете также, что моя строгость продиктована исключительно заботой

о вашей безопасности. Вспомните всё, что я сейчас сказал о вашем короле, когда будете

сидеть тут с томом Священных Руад на коленях и слушать, как катапульты рушат

наружную стену. Уповаю на ваше благоразумие.

Уилл снова кивнул, на этот раз не так натянуто. Риверте слегка улыбнулся.

– Но, как бы там ни было, не ложитесь спать, – сказал он уже мягче. – Если всё будет тихо,

ночью я к вам зайду.

И он ушёл, а Уилл, так и не надев рубашку, смотрел ему вслед и пытался понять, чем

отозвалось в нём это последнее обещание. Пытался и вздрагивал, осознавая, что не

испытывает перед такой перспективой ни малейшего недовольства.

Риверте, как всегда, оказался прав. Штурм начался ночью.

Конечно, Уилл не ложился спать. Повинуясь приказу, он закрыл ставни, но лишь потому,

что опасался, как бы Риверте не бросил на них взгляд. Забираться на кровать с томом

Священных Руад он не стал. Ему было не до чтения, и, как ни ужасно это звучит, даже не

до молитвы – он был слишком возбуждён и взволнован, чтобы подбирать слова. «Боже, –

твердил он про себя, как многого месяцев назад на стене Тэйнхайла, – пусть всё обойдётся.

Пусть всё обойдётся, пусть…» Но даже это не было молитвой – скорее, попыткой

собраться и взять себя в руки.

Потом он услышал вопль снаружи, тут же сменившийся боем сигнального колокола.

Забыв обо всём на свете, Уилл кинулся к окну и распахнул его.

Смотрел он, впрочем, недолго.

В коридорах стояла суета и толкотня – мужчины бежали наружу, женщины и дети – вниз, к

погребам, где им приказали укрыться на время штурма. Столкнуться в этой суете с

Риверте опасности не было – он ещё вечером ушёл на стену, самолично держать караул.

Пропуская несущихся по коридорам людей и лавируя между ними, Уилл наконец

добрался до оружейной. Сейчас там было темно, пусто и холодно. Уилл снял со стены

шпагу – одну из тех, с потмощью которых Риверте проверял его воинское искусство в

первые его дни в Даккаре. Воспоминание о последней насмешке на миг заставило Уилла

запнуться, но потом он тряхнул головой и, приказав себе отбросить эти мысли, пошёл

вниз. Да, чёрт возьми! – как сказал бы Риверте… Он не воин, он совершенно не любит

драться, но держать оружие он умеет. А в нынешних условиях вряд ли он послужит хуже

неотёсанного крестьянина, вооружившегося вилами и вставшего у стены рядом с

солдатами своего господина.

Снаружи уже творился полный хаос. Стояли вопли и грохот осадных орудий, воздух

полнился свистом стрел и отчаянными вскриками женщин. Едва Уилл выглянул на двор,

как тёмное небо с медленным гулом рассекло огромное каменное ядро, прилетевшее из-за

стены. Оно врезалось в стену башни, прямо под окном кабинета Риверте, отбила часть

штукатурки и с грохотом обрушилось вниз, на вопящих людей. Несколько таких ядер уже

валялись по лагерю беженцев, подмяв под собой разрушенные тенты – в такой суматохе

трудно было понять, обошлось ли без жертв. Он пламени факелов и горящих стрел,

посылаемых защитниками крепости за стену, рябило в глазах.

У ворот капитан Ортандо что-то выкрикивал своим сухим каркающим голосом, отдавая

приказы солдатам. Его голова была перевязана – потом Уилл узнал, что ему выпала честь

получить первую руванскую стрелу, содравшую с его головы часть скальпа. Это, похоже,

лишь разъярило его ещё сильнее – по их недельному путешествию Уилл знал, насколько

вспыльчив этот угрюмый человек, – и теперь он горел желанием стереть руванцев в

порошок. Увы, было куда больше вероятности, что в порошок тут будут стёрты отнюдь не

руванцы. Уилл слышал гул за стенами: враг ещё не преодолел рва, но явно был на

подступах к нему. Уилл с трудом протолкался к стене, туда, где были вырублены ведущие

наверх ступени.

И внезапно раздался грохот, громогласней которого Уилл не слышал никогда в жизни.

Земля содрогнулась, и почти все, стоявшие там же, где Уилл, полетели наземь, не

удержавшись на ногах. Уилл вскочил одним из первых и, задрав голову, увидел алое

марево, взвившееся за стеной – словно облако цвета крови спустилось на землю. За стеной

вопили люди, судя по их крикам, искалеченные или умирающие.

– Что это? – в ужасе крикнул кто-то.

– Это руванцам привет от господина графа! – рявкнул кто-то, видимо, сведущий – и

расхохотался. Уилла пробрала дрожь от этого хохота. До Хиллэса доходили слухи о неких

таинственных опытах, которые проводятся в Вальене под непосредственным

руководством графа Риверте – дескать, он испытывает новое оружие, которое откроет

перед ним любые ворота… Похоже, испытания перешли в фазу полевых.

За одной вспышкой последовала следующая, с восточной стороны от ворот – и там,

похоже, тоже десятками гибли люди. Хоть это и были руванцы, Уилл содрогнулся – его

пугала сама мысль о возможности существования силы, уничтожающей людей, словно

мошек. Сглотнув, он снова кинулся к стене.

И чуть не упал, натолкнувшись на стальной панцирь, выросший перед ним словно из-под

земли.

Уилл вскинул голову, инстинктивно вскидывая зажатую в руке шпагу. В первые

мгновения он не узнал человека, заслонившего ему путь. Его лицо было в копоти, тёмные

волосы рвал ветер, в глазах отражались отблески пламени пожара, занявшегося за

крепостной стеной. Потом Уилл узнал его. Долю мгновения его снедала отчаянная

надежда, что этот человек столкнулся с ним случайно и сейчас пройдёт мимо – его лицо

ничего не выражало, а глаза были совершенно пусты, и чудилось, что мыслями он где-то

бесконечно далеко. И в то же время от него веяло чем-то настолько могучим, настолько

безжалостным – смертью, вдруг понял Уилл, это запах смерти – что не имело никакого

значения, заметил он Уилла или нет: всё равно эта мощь погребёт его под собой, разорвёт,

как разорвала руванцев за стеной, просто проходя мимо.

Уилл смотрел в чёрное от сажи лицо с огромными провалами глаз, в это лицо сущего

дьявола, и впервые за долгое время подумал: «Этот человек убил моего отца».

Он ждал, что Риверте, по своему обыкновению, рявкнет: «Уильям! Какого чёрта?!», но тот

не проронил ни звука. Рука в железной перчатке сгребла Уилла за шиворот и без единого

слова поволокла прочь от стены. Уилл упирался, но никто не обращал на его попытки ни

малейшего внимания. Ворот рубашки задрался к горлу и вонзился в него, Уилл

чувствовал, что задыхается. Его втащили в какое-то помещение, открыли дверь – и

швырнули в темноту. Уилл кубарем покатился по ступенькам – к счастью, их оказалось

немного, – смутно услышав, как наверху хлопнула дверь. Что-то заскрипело снаружи,

потом раздались шаги. Уилл вскочил, кинулся к двери – она оказалась заперта. Он

забарабанил в неё, вне себя от ярости, крича и сыпя проклятьями, одна мысль о которых

заставила бы брата Эсмонта наложить на него серьёзное покаяние. Но всё было

бесполезно – его никто не слышал. Умолкнув и задыхаясь, Уилл пытался прислушаться,

но единственными звуками, долетавшими до него, был отдалённый гул битвы.

Он ещё какое-то время колотил в дверь и кричал, надеясь, что кто-нибудь услышит.

Потом охрип и умолк. Сев на ступеньку, Уилл попытался перевести дыхание. Его трясло

от злости, от обиды – и от тревоги. Теперь он не мог даже наблюдать за сражением. И не

имел ни малейшего представления о том, как оно обернётся в следующую минуту…

Это была самая кошмарная ночь в его жизни. Грохот битвы какое-то время нарастал,