в некотором смысле алкоголь заменяет Риверте сон, помогая ему снять напряжение и

расслабиться после безумных дней и ночей, в круговерти которых проходила вся его

жизнь. И тем не менее он слегка хмурился, открывая бутылку и наливая вино в стоящий

рядом с нею бокал.

– И себе, – потребовал Риверте, и Уилл вздрогнул, но не стал спорить.

– За что мы пьём? – спросил Уилл, когда Риверте, приняв бокал из его руки, задумчиво

крутанул хрустальную ножку в пальцах, не спеша отпивать.

– Вероятно, – сказал он медленно, всё так же разглядывая тёмную поверхность вина, – за

будущую сиру Риверте.

И, резко вскинув руку, осушил бокал до дна одним залпом, быстро и свирепо, как будто

боясь передумать.

Уилл смотрел на него пару мгновений. Потом тоже отпил один глоток, и больше не стал.

Вино было терпким, слишком кислым. Уилл любил сладкие белые вина, а Риверте –

красные сухие. И если бы это было единственным и самым значительным различием

между ними…

Риверте со стуком поставил бокал на стол. В его глазах сверкнуло раздражение.

– Вы оглохли, сир Норан?

– А? – вскинув на него глаза, растерянно произнёс Уилл.

– Я говорю – тугоухость сиры Руппо оказалась заразна? Вы что, не слышали, что я сейчас

сказал?

– Что мы пьём за будущую сиру Риверте.

– Да, – резко сказал граф. – Ну и?

– Ну и? Что? – пробормотал Уилл, отворачиваясь и ставя бокал на стол. – Мы за это

выпили.

Ему было трудно выдерживать на себе этот взгляд. Смысл сказанного понемногу доходил

до него, и всё, что он чувствовал, было… да ничего он на самом деле не чувствовал. Разве

он вправе чувствовать что бы то ни было?

– Уильям?

– Ну что? – обернулся тот, вскидывая на Риверте прямой и едва ли не гневный взгляд. –

Чего вы от меня ждёте, монсир? Истерики? Думаете, я начну биться в судорогах? Может,

мне запрыгнуть на подоконник и возопить, что мир жесток, и я сейчас расшибу себе

голову о камни внизу?

– Ну зачем же такие крайности, – проговорил Риверте. – Вполне достаточно было бы

просто запустить в меня чернильницей.

– Это могла бы сделать хозяйка вашего дома, монсир, но я ею, по счастью, не являюсь. Я

всего лишь ваш любовник, ренегат из Хиллэса, и меня никоим образом не касаются ваши

решения и ваша жизнь…

Он ещё не договорил, когда Риверте шагнул вперёд и обнял его. Не целовал на этот раз,

просто притянул к груди и сжал с такой силой, что Уилл задохнулся, осёкшись на

полуслове. Его подбородок ткнулся в плечо Риверте, и Уилл закрыл глаза, чувствуя, как

ходуном ходят мускулы на этом плече под тонким батистом сорочки.

– Я такая бессердечная скотина, – хрипло сказал Риверте ему в волосы, и в его голосе

звучало такое искреннее огорчение, что Уилл невольно фыркнул.

– Новость, устаревшая ещё в прошлом столетии.

– Ага, так я и знал! Вот и скороспелая месть. Как гнусно с вашей стороны напоминать мне

о моём возрасте, вы же знаете, что это моё больное место. Не подозревал, что вы так

мелочны.

– А я-то думал, вы меня отменно знаете, господин граф.

– Я тоже так думал, – вздохнул Риверте, неохотно отпуская его.

Всё хорошо, подумал Уилл. Ну, что ж, он женится – так и что? Странно, на самом деле,

что, будучи единственным наследником одной из знатнейших фамилий Вальены и

разменяв четвёртый десяток, он до сих пор не обзавелся семьёй. Ему нужны наследники,

его имени не помешает лишняя респектабельность. Его милость Фернан, конечно, на

редкость вздорный субъект, но даже ему не может нравиться тень неблагопристойности,

упавшая из-за его поведения и привычек на славное имя графов Риверте. Нужен

семнадцатый граф, который, купаясь в лучах доброй славы своего отца, сможет при этом

сгладить тень его славы недоброй.

Уилл всё это понимал. Ему не нужно было ничего объяснять. Он ведь сам был из знатного

рода, правда, к своей великой радости, не последним и даже не старшим его

представителем. Интересно, женился ли уже Роберт? Наверняка. Может быть, у Уилла

уже родилась парочка хорошеньких племянников. А он и не знает…

Уилл прерывисто вздохнул, осознав, что рука Риверте снова очутилась на его шее и

поглаживает её уже какое-то время, ласково и успокаивающее, словно он был

разволновавшейся лошадью. Это сравнение вдруг покоробило его. «Вы для него каприз,

сир Норан, вы сами об этом знаете». Уилл снова закрыл глаза, услышав над собой

спокойный голос Риверте:

– Знаете, Уильям, а ведь на самом деле вы очень умны. Гораздо умней меня, и из нас

двоих дурак – отнюдь не вы.

– Почему? – прошептал Уилл.

– Потому что вы были правы, а я сплоховал. Его величество король Рикардо Четвёртый,

прозванный великим, и впрямь ревнует меня к вам. Причём ревнует зверски, так, как

пристало стареющей куртизанке, а никак не монарху и сюзерену. Досадно, что он не

понимает, что мне всё равно никуда от него не деться, и пользуется своей властью не

самым достойным из возможных способов.

– Властью? – не открывая глаз, повторил Уилл. – Разве кто-то обладает властью над

Фернаном Риверте?

– Конечно. Фернан Риверте – всего лишь человек. Вы и сами это знаете.

Если в этих словах и был намёк на утешение – Уилл его не уловил. Он глубоко вздохнул,

веля себе быть стойким, и отстранился от графа, как можно спокойнее глядя ему в лицо.

– Он приказывает вам жениться?

– Не совсем, – улыбка Риверте стала почти смущённой, словной ему было неловко

признавать свою слабость.

– Он угрожал вам?

«Угрожал, что в противном случае меня арестуют, или убьют, или…»

– Угрожал? Нет, Уильям, что вы. Он знает, что угрожать мне бесполезно, к тому же он мой

друг, а шантажировать друзей – это подлость.

«А загонять их в угол посулами и обещаниями – не подлость?» – подумал Уилл. Он уже

понял, что произошло, но всё равно спросил:

– Так что же, если не угроза?

– Нечто худшее, Уильям. Взятка. Я обычно не беру взяток, но есть вещи, от которых

невозможно отказаться. То, чего хочешь на самом деле сильно… вы же знаете, я всегда

получаю то, чего хочу очень сильно, – добавил он, проводя ладонью по рёбрам Уилла и

останавливая её против его дико колотящегося сердца. Уилл отступил. Ему хотелось

сказать: «Перестаньте оправдываться, сир, вы унижаете этим себя гораздо больше, чем

могли бы унизить меня, не извиняясь». Но вместо этого он сказал:

– Значит, Аленсия. Он обещал вам Аленсию.

– Да.

– И вы думаете, он правда примет ваш план вторжения? После того, как долго он вам

отказывал…

– Он просто ломался, Уильям. Это наша с ним давняя игра: один из нас уговаривает,

другой кочевряжится. На этот раз я выиграл, и мне нелегко далась эта победа.

«Вы так уверены, что это – победа?» Молчите, сир Норан, молчите. Прикусите покрепче

ваш болтливый язык и молчите, покуда хватает сил.

– Уильям, мне правда жаль.

– Не стоит. Я это переживу, – гордо ответил Уилл, и Риверте тихо засмеялся.

– Сколько достоинства и самоотверженности, мой бедный мальчик. Много больше, чем я

на самом деле заслуживаю. Вы знаете, чего мне действительно жаль? Того, что по моей

вине вы сами всего этого лишены. Что вы не пойдёте к венцу, не скажете этих глупых, но

отчего-то трогательных клятв, не познаете строгой торжественности брачной ночи. Это

вряд ли самое лучшее из переживаний, могущих выпасть на долю смертного, но это то,

что, я думаю, стоило бы испытать такому пылкому и поэтичному сердцу, как ваше… а я

лишаю вас всего этого.

– Полноте, сир, – растроганный такой редкой чуткостью со стороны Риверте, сказал Уилл.

– Я прекрасно понимаю, что вы не можете жениться на мне.

Синие глаза графа Риверте широко распахнулись. Его ладонь, всё ещё лежавшая у Уилла