тактических планах. Уилл мало смыслил в этом, но старался слушать очень внимательно,

зная, что Риверте его мнение вовсе не нужно – ему нужен слушатель, нужна публика,

потому что на публике он всегда входил в раж и начинал производить новые идеи с какой-

то просто пугающей скоростью и напором. В конце концов он резко выпрямлялся,

восклицал: «Чёрт побери, ну конечно! Конницу нужно пускать по левому флангу – как мне

это раньше не пришло в голову?! Уильям, вы просто гений!» Уилл, ни слова не

проронявший всё это время, скромно молчал, беззвучно вздыхая от облегчения, когда

удовлетворённый Риверте милостиво отпускал его обратно в постель, досыпать. Иногда

он, впрочем, желал немедленно отпраздновать приход удачной идеи соитием. Уилл не

возражал. Ему нравилось это. Он любил это. И ни разу не пожалел, что выбрал всё это для

себя.

И вот, два года назад он стал обращать внимание, что план нападения на Аленсию

вытеснил все прочие проекты Риверте. Его кабинет теперь вечно был завален морскими

картами и атласами водных путей; он то и дело просил Уильяма сбегать в библиотеку и

принести труд того или иного выдающегося навигатора или трактат по истории военно-

морского дела. Тогда это было скорее досужей попыткой развеять скуку, потому что в

Вальене настал мир, и Риверте изнывал от безделья. Раньше Уилл не раз слышал от него,

что Аленсия – крепкий орешек, но теперь он явно вознамерился этот крепкий орешек

разгрызть, даже если это будет стоить ему пары сломанных зубов. Флот у Аленсии был

очень сильный, их порты из-за многолетней вражды с другими островными державами

были прекрасно защищены с моря. Король Рикардо полагал, что получит Аленсию в

ближайшие пять-восемь лет путём угроз, торговых интриг или династического брака;

Риверте же утверждал, что его водят за нос, и что если и брать Аленсию в оборот, то

сейчас, когда они не ждут нападения. Казалось, это не мог быть тот самый человек,

который намеренно предотвратил кровопролитие при захвате Хиллэса, выйдя в бой один

на один с лучшим воином врага. С другой стороны, битва есть битва, даже если вместо

крови тысяч прольётся кровь лишь одного. Но чьей-то крови пролиться надо. Фернан

Риверте не умел, не хотел и не мог жить по-другому.

В конце концов он разработал простой и, как казалось Уиллу, вполне изящный план.

Согласно ему, всё, что требовалось Вальене – это захват одного-единственного

небольшого порта. Главное, утверждал Риверте, перебраться через пролив, а потом

ударными темпами перебросить в Аленсию сухопутные войска. Если не можешь

выиграть, играя по правилам противника – навяжи ему свои: так Фернан Риверте покорил

Хиллэс, так он покорил Руван, так он покорил Уилла Норана. Фернан Риверте знал, что

делает. Доскольнально изучив положение, он сам первый отказался от идеи вести войну

на море. Он лишь решил, что надо заставить врага вести её на суше. В этом случае

Аленсия была обречена на поражение так же, как была обречена проиграть Вальена в

случае ведения войны с моря.

Разработкой этого плана Риверте развлекался всё лето, вопреки тому, что король заведомо

был не согласен с любыми проектами нападения на Аленсию. Получив, однако, право и

дальше строить этот проект в качестве уплаты за женитьбу, Риверте набросился на дело с

утроенным энтузиазмом. В конце концов он допроектировался до плана, в котором ему

нужен был всего один маневренный корабль, оснащённый пушками и солидным запасом

пороха – того самого взрывчатого вещества, который Риверте не без успеха испытал на

руванских войсках во время осады замка Даккар шесть лет назад. Каким образом Риверте

раздобыл секрет этого вещества, кто именно и где создавал для него порох – это была

важнейшая и, вероятно, наиболее засекреченная военная тайна Вальены.

Теперь дело оставалось за малым – Риверте ждал лишь письменного подтверждения от

короля, чтобы вернуться в Сиану, а оттуда отправиться в Руван и начать подготовку к

экспансии. В преддверии этого он целыми днями пребывал в превосходном настроении, и

это были лучшие дни для Уилла с тех пор, как они покинули замок Галдар и отправились

в столицу по вызову императора; несмотря даже на то, что Риверте регулярно

поддразнивал его насчёт морской болезни и советовал пока что тренироваться, плавая на

плоту по бассейну в купальной комнате.

В день, когда Риверте получил долгожданный ответ от короля, Уилл почти буквально

собирался последовать этому совету. В нескольких милях от Шалле река переходила в

озеро, довольно тинистое и мутное, так что плавать в нём было не очень приятно, а вот по

нему – можно было попробовать. Уилл подумывал одолжить у одного из местных рыбаков

лодку и сплавать на неё до озера по реке. Он сомневался, что Риверте к нему

присоединится – в последние дни он готовился к отъезду и всё время был страшно занят –

но спросить всё-таки стоило. Утром, через час после завтрака, Уилл поднялся в кабинет,

где было больше всего шансов застать Риверте, и, увидев, что дверь приоткрыта, без стука

вошёл внутрь.

Ответа из Сианы ждали со дня на день, и, едва переступив порог, Уилл понял, что ответ

пришёл. И ещё он понял, что никуда сегодня не поедет.

И ещё – что всё хорошее, что было у них в Шалле, закончилось.

– Сир, – чуть дрогнувшим голосом спросил Уилл, глядя в широкую спину,

загораживающую окно. Она была чудовищно напряжена, так, что лопатки выступили под

плотной тканью жилета. Риверте стоял у окна, широко расставив ноги, держа в правой

руке лист бумаги, с которого на пурпурном шнуре свисала королевская печать. Он не

двигался. Он стоял очень твёрдо, как будто врастя ногами в пол, но Уилл внезапно

испытал почти неодолимое желание подскочить к нему и подхватить его, подержать,

потому что чудовищная прямота оцепеневшего тела Риверте была прямотой срубленного

дерева, держащегося на пне несколько мгновений перед тем, как рухнуть в траву.

– Сир, – Уилл шагнул вперёд.

И в следующее мгновение жуткая неподвижная тишина лопнула. Риверте круто

обернулся, роняя смятую бумагу с королевской печатью, схватил обеими руками глобус,

стоящий возле окна, и швырнул его на пол. Раздался оглушительный звон, осколки

раскрашенного фарфора брызнули во все стороны. Один из них, самый крупный, долетел

до того места, где замер Уилл, и больно ударил его по ноге. Риверте остановился,

задыхаясь, и вскинул на Уилла глаза. Они были совершенно чёрными из-за чудовищно

расширившегося зрачка, и Уилла от этого взгляда мороз продрал по коже. Он знал, что эта

ярость, это слепое, чёрное бешенство направлено не на него, но от этого ему не делалось

легче. Он ещё никогда не видел Риверте в таком гневе.

– Он посылает меня в Асмай, – хрипло сказал Риверте, глядя Уиллу в лицо. – Этот ублюдок

посылает меня в Асмай, говорит, там назревает бунт, и я должен ехать немедленно. И ни

слова о моём последнем письме. Ни одного проклятого слова, как будто вообще его не

получал. – Он на мгновенье умолк, а потом разразился таким длинным и страшным

сквернословием в адрес своего монарха и сюзерена, что Уилл, впитавший с молоком

матери почтение к стоящим выше, невольно вздрогнул от такого кощунства.

Когда поток площадной брани иссяк, Риверте снова замолчал и обвёл взглядом кабинет,

словно видел его впервые. Отвернулся к окну, всмотрелся туда, так, словно пытался

разглядеть там нечто, много месяцев ускользавшее от его взгляда.

– Уильям, земля Вальены ещё не носила человека глупее меня, – не отрывая взгляда от

окна, сказал Риверте. Его руки были стиснуты в кулаки, костяшки пальцев побелели и

чуть заметно подрагивали. – Он с самого начала пудрил мне мозги. Он не собирался… не