— Стойте! — грубо рявкнул державший ружье Оттавио.

Муж Джульетты с удовольствием выполнил бы приказ, но, потеряв равновесие, поскользнулся, с бешеной скоростью налетел прямо на ружье и, чтобы не упасть, инстинктивно вцепился в ствол. Оттавио от испуга спустил курок, и весь заряд дроби, пробив полу пиджака Тарчинини, угодил в пол у ног инспектора. Тот побледнел как полотно. Испуганный крик Эмилии, удивленный — Оттавио, проклятия Дзамполя и дикие вопли комиссара смешались в невыразимо разноголосый гул, а потом наступила гробовая тишина. Каждый думал, что могло произойти, если бы… Больше всех явно переживал Оттавио — дрожь сотрясала его с головы до ног. Алессандро, сердито сверкая глазами и угрожающе выставив вперед подбородок, надвинулся на хозяина дома и сунул ему под нос револьвер.

— Ma que! Насколько я понимаю, вам вздумалось поиграть в гангстеров, а?

Эмилия, не сомневаясь, что сейчас станет вдовой, отчаянно заревела. От неожиданности инспектор чуть не выстрелил, что, несомненно, стоило бы Оттавио жизни. А Тарчинини все еще сидел на полу, судорожно соображая, каким образом он очутился у ног Оттавио и почему держится за ствол ружья. Что-то тут было явно не так… Всеобщее напряжение достигло крайнего предела и, вероятно, разрешилось бы самым неприятным образом, не появись в тот момент закутанная в цветастый домашний халатик юная особа.

— Dio mio! — сквозь слезы воскликнула она. — Что тут творится? Революция?

Синьора Эмилия, как и следует хорошей матери семейства, тут же забыв обо всех заботах, бросилась к дочери.

— Клянусь Распятием, ты что, сошла с ума, Элена? Неужели ты хочешь умереть? Встать в таком состоянии…

И она увела девушку подальше от поля сражения. Комиссар поднялся на ноги, печально разглядывая изуродованную полу пиджака.

— Смотрите, что вы наделали! — с горьким упреком сказал он хозяину дома, чуть не отправившему его на тот свет. — И что это за странная привычка встречать гостей с ружьем?

Дзамполь, решив, что объяснения неуместны, повернулся к комиссару.

— Я его арестую, шеф?

— Минутку, Алессандро. Пусть сначала расскажет, что на него нашло. Кто вы такой, синьор?

— Оттавио Пеццато… А вы?

— Комиссар Тарчинини… А это инспектор Дзамполь… Кто нам открыл дверь?

— Моя жена Эмилия… Девчушка в халате — наша единственная дочь Элена.

— И чего ради вы взялись за ружье?

— Я думал, что пришел Лючано, дочкин жених…

— Вот это да! Похоже, вы его здорово недолюбливаете?

— Парень совсем спятил!

— Может, объясните нам все спокойно и по порядку?

Пеццато позвал жену. Эмилия, проводив мужчин в крошечную гостиную, усадила за стол, поставила перед ними бутылку вина, бокалы и вышла. Вскоре Тарчинини уже чокался с Оттавио, но Дзамполь, соблюдая устав, отказался в рабочее время принять хоть что-нибудь от людей, в чьем доме намеревался вести следствие. Кроме того, Алессандро все еще не мог простить Оттавио едва не начавшуюся бойню и уже в который раз удивлялся поразительной способности комиссара так быстро переходить от слез к смеху. Инспектор успел привязаться к добродушному веронцу, но к симпатии примешивалось легкое презрение, ибо люди вообще склонны свысока взирать на то, что не укладывается в привычные рамки.

Оттавио рассказал, что два-года назад Элена обручилась с Лючано Монтасти, парнем без гроша в кармане, но красивым и работящим. К несчастью, Лючано оказался ужасным ревнивцем. Отправляясь в Бари, он измучил Элену и ее родителей, требуя обещаний и клятв верности. Послушать Монтасти, так бедняжка Элена должна была жить затворницей целых два года. Но ведь она совсем молоденькая девушка и очень любит потанцевать, сходить в кино и съездить на загородную прогулку. Среди ее друзей оказался и берсальер с очень дурной славой, но об этом родители узнали лишь потом. Короче, вполне возможно, что Элена, подобно многим другим, не без удовольствия слушала комплименты Нино Регацци, но, само собой, дальше дело не пошло. Однако, когда Монтасти вернулся, злые языки поспешили оповестить его об «измене», бессовестно перевирая факты и преувеличивая, а ревнивец, вообразив, будто невеста ему изменила, поклялся отомстить. Весь квартал слышал, как он обещал разделаться сначала с берсальером, потом с Эленой и, наконец, покончить с собой. Поэтому, узнав о смерти Регацци, Оттавио сразу подумал: «Очередь — за Эленой». Естественно, он не пошел на работу и решил с оружием в руках охранять дочь, пока Лючано не отправят в тюрьму. Он надеялся, что в случае чего успеет выстрелить первым.

— Короче, если я вас правильно понял, синьор Пеццато, по-вашему, убийца берсальера — Лючано Монтасти?

— Еще бы!

— Но у вас, очевидно, нет никаких доказательств?

— А угрозы?

— Да… только этого мало.

— А вам что, трупы нужны?

— М-м-м, да, это, разумеется, самый веский аргумент. И что думает обо всем этом синьорина?

— Ничего. Элена уже, можно сказать, умерла.

— Ma que! Как — умерла? Разве не она только что выходила в прихожую?

— И да, и нет…

— Как это?

— Вы, синьор комиссар, видели только тень моей девочки! Она так исстрадалась! Этот ревнивец Лючано выгрыз ей все внутренности! Чудовищу теперь незачем убивать Элену, это уже сделано! Будь у вас дочь, синьор комиссар.

— Она у меня есть…

— Так берегите ее хорошенько!

Тарчинини тяжко вздохнул.

— Слишком поздно… У меня ее похитили… — похоронным тоном признался он.

— Dio mio!.. Похитили? И полиция молчит?

— Да!

— Е imposibile![29]

Ромео скорбно покачал головой в знак того, что все возможно в нашем несправедливом мире, где отцам не дано сохранить при себе дочерей. Дзамполь сердито заметил, что Джульетту Тарчинини увезли в полном соответствии с законом, поскольку она вышла замуж. Комиссар удивленно посмотрел на помощника.

— И что это меняет, а? Со мной моя Джульетта или не со мной, я вас спрашиваю?

— Нет, разумеется, но…

— Вот видите, Алессандро…

Оттавио вдруг схватил руки Тарчинини и крепко сжал.

— Сочувствую вам… — пробормотал он.

— Спасибо…

И оба старались больше не обращаться к инспектору, ибо он, не имея детей, не мог понять, какие муки терпит отец, у которого отнимают любимую дочь, зеницу ока и радость жизни. Распознав в комиссаре брата, чье сердце стучит в унисон с его собственным, Оттавио Пеццато согласился отвести его к одру дочери, причем сделал это с таким благородством и сдержанностью, что Дзамполь сразу почувствовал себя не у дел и не посмел даже шевельнуться, когда его шеф встал со стула.

У изголовья постели, ловя каждый вздох дочери, сидела встревоженная мать, а сама Элена, прикрыв глаза, с ужасом думала, как бы теперь, после того как за ней ухаживали два самых завидных поклонника, не остаться старой девой. От одной мысли об этом девушку бросало в дрожь. Услышав скрип двери, Элена приоткрыла один глаз, но при виде отца и одного из полицейских снова зажмурилась и издала такой горестный стон, что он разжалобил бы кого угодно, включая инспектора Дзамполя! Оттавио нагнулся и взял ее за руку.

— Очнись, моя Элена… Этот синьор все понимает…

Тарчинини, в пароксизме отцовской нежности, тоже склонился над страдающей Эленой.

— Вам больше нечего бояться, дитя моя, я здесь…

— Он убил Нино… Он убьет меня… всех нас поубивает! — забормотала девушка, словно предчувствуя скорую кончину.

— Да нет же, нет… Я поймаю этого дикаря и отправлю в тюрьму! Там он уже никому не причинит вреда!

Элена привскочила в постели.

— В тюрьму? Моего Лючано? — возмутилась она. — Dio mio! Но почему?

Ромео подумал, что, будь сейчас рядом с ним Дзамполь, тот не упустил бы случая в очередной раз посмеяться над женской непоследовательностью.

— Послушайте, синьорина… Не вы ли сами только что утверждали, что этот Лючано убил берсальера?

— Потому что он меня любит!

— Но это же еще не повод…

вернуться

29

Не может быть (итал.)