За десертом, дабы вспрыснуть жирный, сочащийся кремом торт «Сан-Онорато»[40], Ромео велел принести бутылку «Санто», которое сразу разгорячило две лучшие головы туринской уголовной полиции (впрочем, одна из них безусловно принадлежала Вероне!).

Наконец, аккуратно промокнув усы (на случай, если к ним прилипло немного крема), Тарчинини блаженно прикрыл глаза и допил последний бокал «Санто».

— Как по-вашему, Алессандро, что за человек мог показаться простому парню вроде капрала Мантоли похожим на судью? — вдруг спросил он, поставив бокал на стол.

Внезапное напоминание о профессиональных заботах, о которых он, по милости комиссара, на время забыл, застало инспектора врасплох, и он не сразу собрался с мыслями.

— Право же, трудно сказать… Наверное, важность… или манера одеваться, или особо торжественный вид… Бог его знает, что навело парня на такую мысль!

— Вот именно — важность и торжественность! А какого рода профессии требуют таких качеств?

— Ну, не знаю…

— Для начала скажите, почему людям приходится напускать на себя такой вид?

— Чтобы внушить доверие?

— Отлично, Алессандро! Вы слышали, как капрал говорил, что старший из двух посетителей напоминал священника высшего ранга, иными словами, он, очевидно, имел в виду епископа… Чувствовалось, что по первому же знаку незнакомца парень охотно исповедался бы ему во всех грехах — значит, этот человек его подавлял и в то же время производил впечатление, будто может выслушать и простить что угодно. Однако наш незнакомец наверняка не принадлежит к духовенству. А кому еще охотно изливают душу?

— Врачу?

— Да, но врачи держались так степенно лет пятьдесят назад…

— Тогда — нотариусу?

— Правильно, Алессандро, вы попали в самую точку! И, если я не заблуждаюсь с начала и до конца, таинственный посетитель, несомненно, окажется нотариусом. Это тем более вероятно, что он передал берсальеру крупную сумму — нотариусы чаще выполняют подобные поручения, чем врачи.

— Но с какой стати он принес Регацци деньги?

— Об этом нам придется спросить у него самого, инспектор.

— Так вы что ж, знаете, кто он?

— Пока не имею ни малейшего представления.

— Но тогда…

— Вот что. Нино Регацци родился в Растро, почти на границе, и я предлагаю съездить к тамошнему нотариусу.

— Но ничто не доказывает…

— Разумеется, но лучше проверить, чем допрашивать одного за другим всех туринских представителей этой полезной профессии!

— Если вы правы, синьор комиссар, то почему нотариус Растро не дал нам о себе знать сразу после смерти своего клиента?

— И это тоже я хочу у него узнать, Алессандро. Заметьте, что в деревушке, скорее всего, нет своего нотариуса, но там нам по крайней мере скажут, кто обычно занимается передачей собственности, кто составляет завещания и заботится о наследстве местных жителей.

Около трех часов дня они уже подъезжали к Растро. Под конец с магистрали, ведущей к границе, пришлось свернуть на дорогу, куда более удобную для пешеходов, чем для машины. Сидевший за рулем Дзамполь от всей души молился, чтобы ему не пришлось разворачиваться на месте, потому что из подобной попытки явно не вышло бы ничего хорошего. А бледный как смерть Тарчинини закрыл глаза, чтобы не видеть пропасти, по краю которой они то и дело скользили, и думал, что такая прогулка кому угодно испортит пищеварение. Промыкавшись полчаса, они заметили вдали жалкую деревушку, и Дзамполь, чувствуя, что просто не в силах двигаться дальше, остановил машину. У дороги на камне сидел какой-то старик. Ромео вышел из машины и, с радостью ощутив под ногами твердую землю, снова пришел в отличное расположение духа.

— Добрый день, nonno![41]

Старик поднял на него светлые, как небо ранней весной, глаза, и на фоне почерневшего от солнца, прорезанного глубокими морщинами лица их голубизна выделялась так же ярко, как прозрачная вода ручья в каменном гроте. Внимательно изучив Тарчинини с ног до головы и хорошенько прочистив горло, старик плюнул на землю. Не то чтобы горец хотел оскорбить комиссара, нет, скорее его поведение выражало полное безразличие человека, окончательно отрешившегося от всех земных забот. Но веронец и не подумал оставить его в покое.

— Это Растро, а?

— Угу…

— А мэрия — на площади?

— Угу…

— А мэра вы знаете?

— Угу…

— И кто же он?

— Дурак!

Выражение лица Тарчинини, услышавшего столь краткую и выразительную характеристику главы администрации Растро, развеселило инспектора, и он с трудом сдерживал смех.

— А как его зовут?

— Кого?

— Мэра!

— Так же, как и меня.

— Как вас?

— Это мой сын.

— В таком случае как зовут вас?

— Не ваше дело!

На сей раз Дзамполь все-таки прыснул, а его шеф рассердился.

— Я вижу, вас это забавляет, Алессандро?

— Простите, синьор комиссар, но этот тип…

А старик начал в свою очередь расспрашивать Ромео:

— Вы опять насчет цирка?

— Цирка? Какого еще цирка?

— Разве вы не бродячие артисты?

— Мы?!

— Я думал…

— Черт возьми! Да с чего вы взяли, будто мы циркачи?

— Да просто давеча, когда приезжал цирк… клоун был одет точно как вы…

Старик немного покопался в памяти:

— Только у него были еще трость и складной цилиндр…

Инспектор предпочел побыстрее выйти из машины и, словно испытывая острую необходимость справить столь же естественную, сколь и безотлагательную нужду, отошел подальше, предоставив шефу и его собеседнику наедине вести самый удивительный диалог из всех, что ему когда-либо доводилось слышать. Комиссара маневр не обманул, но он мысленно оценил такт подчиненного.

— Скажите, nonno… Имя Регацци… Нино Регацци вам знакомо?

— Угу… Так звали паренька, который ушел…

— Верно! Он здесь родился?

— Нет… привезли мальчонкой в одну семью.

— Как их зовут?

— Крочини.

— Прекрасно. И где же я мог бы найти Крочини?

— На кладбище.

Тарчинини, поняв, что все равно не добьется от старика ничего путного, подозвал инспектора, и они отправились дальше.

Приземистые домишки напоминали устало свернувшихся зверей. Чувствовалось, что здесь идет борьба за выживание. У мужчин, женщин и даже детей, выскакивавших на шум автомобиля кто на облупившееся крыльцо, кто — на улицу, были унылые, словно застывшие лица. Полицейская машина выехала на перекресток, который с натяжкой мог бы сойти за крохотную площадь. Над входной дверью чуть меньше пострадавшего от времени дома красовалась надпись «Мэрия». Какой-то мужчина, стоя на коленях у входа, ремонтировал дверную раму. На сей раз комиссар отправил вперед Дзамполя.

— Salute![42] — с самым любезным видом поздоровался инспектор.

Мужчина, не поднимаясь с колен, повернул голову.

— Salute!

— Вы знаете мэра Растро?

— Угу…

Все начиналось, как со стариком! Алессандро с трудом взял себя в руки.

— А вы можете сказать, где он?

— Угу.

— Тогда, пожалуйста, объясните, как его найти.

— Незачем!

— А?

— Ну да, я и есть мэр.

— Мы из полиции. В машине — комиссар Тарчинини, а я — инспектор Дзамполь. Мы приехали из Турина.

— Ну и что?

— Вы помните Нино Регацци?

— Угу.

— А вам известно, что он умер?

— Угу.

— Я вижу, вас это не особенно волнует?

Мэр пожал плечами.

— Он был не здешний… И у каждого свои заботы, верно?

— А где живет нотариус?

— Какой еще нотариус?

— Тот, что ведет дела жителей Растро.

— Это мэтр Серантони… Армандо Серантони. Он живет в Сузе.

Сузе оказался совсем небольшим городком, и полицейские без труда нашли красивую виллу мэтра Серантони. У двери стоял «фиат» с врачебным удостоверением на лобовом стекле. Тарчинини указал на него инспектору: