Прислушался к себе – ничего кроме жалости не осталось. Прошла любовь, как ничего и не было.

– Коничива, товарищи, – поздоровался с главой семьи за руку, кивнул дамам. – Каташи Ичирович, можно с вами поговорить наедине? Это недолго, но очень важно.

– Коничива. Конечно, Сергей, – кивнул он.

Мама Сойки добавила к его словам свое приветствие, а Саяка промолчала, старательно глядя на мои ботинки. Прости, девочка, но твой вид слишком красноречив – тебе в Японии ожидаемо-плохо, поэтому и говорить нам не о чем.

В неловком молчании наша тройка добралась до переговорной, дядя Дима закрыл дверь изнутри, мы с японским товарищем уселись за стол друг напротив друга, и я начал непростой разговор:

– Прежде всего позвольте принести вам свои искренние извинения за мой неуместный звонок в МИД, – поклон. – Это – не оправдание, но я хотел как лучше.

– Вы не виноваты, Сергей, – отвесил он поклон ответный – поглубже. – Это я должен извиняться за то, что не смог воспитать свою дочь должным образом.

Кивнув, я продолжил.

– Как бы там ни было, но жизнь продолжается. Я никогда и не в чем не винил ни вас с женой, ни Саяку. Я предпочитаю смотреть в будущее, а не прошлое, и именно об этом я и хотел с вами поговорить.

– Я выслушаю все, что вы посчитаете нужным мне сказать, Сергей.

– Скажите, Каташи Ичирович – вам нравится жить в Японии?

– Япония – наша Родина! – он гордо вскинул подбородок, блеснув глазами.

– Я спрашивал о другом, – развел я руками. – Ваша дочь выглядит глубоко несчастной и сломленной. Ваша жена смотрела на меня с надеждой, а вы – прятали глаза, словно расписываясь в собственной несостоятельности в качестве отца и мужчины.

– Простите, Сергей, но вы – слишком молоды, чтобы судить о таких вещах. Моя семья счастлива жить в Японии, – с вежливой улыбкой и предельно мягким тоном нахамил он.

– Я запрашивал информацию, – вздохнул я. – У Саяки здесь нет друзей, она старается изо всех сил, но учится плохо. Ее казавшийся идеальным там, за океаном японский здесь все считают никчемным, ее успеваемость просела, и после окончания школы ни в одно приличное учебное заведение ее не примут. Единственное ее сильное место – английский язык. Вы живете втроем в крохотной комнатушке, без малейших перспектив в будущем. Я достаточно взрослый, чтобы понять – ваше решение превратило жизнь вашей дочери в катастрофу! Вы – худший отец из всех, кого я знаю, и то, что Саяка меня отвергла – самая меньшая из ваших проблем. В конце концов – это ее право.

– Может я и плохой муж и отец, но придавать значение словам ребенка не намерен! – парировал Каташи Ичирович.

Вздохнув, я пошел другим путем:

– Я каждый день думаю о ней, Каташи Ичирович. Не потому что люблю, а потому что считаю себя виноватым во всем случившемся. Это – тяжелый груз на моей душе, и он мне мешает идти вперед. Простите мне мой эгоизм, но я очень прошу вас прислушаться к моей детской просьбе и переехать в Швейцарию! – низкий поклон.

– Я согласен, – удивил вредный япошка. – Могу ли я себе позволить ответную эгоистичную просьбу?

– Разумеется, Каташи Ичирович.

– Моя дочь устала жить в посольстве, – толсто намекнул он.

Да ради бога!

– Я обещаю вам позаботиться о доме для вашей семьи, – тряхнул я мошной.

Тоже мне деньги. Хорошо, что мне не придется напрягать административный ресурс и лишать придурка родительских прав – они же граждане СССР, так что отобрать у него жену и дочь с последующим переселением куда захочу вообще не проблема. Но это – крайний и откровенно скотский вариант.

– Спасибо за понимание, Каташи Ичирович. Теперь я буду спать спокойно, – с поклоном поблагодарил я.

– До свидания, – он поднялся на ноги, отвесил формальный поклон и покинул помещение.

– Прогнул тебя япошка, – заметил дядя Дима.

– Осуждаете?

– Вовсе нет, – покачал он головой. – Главное – результат.

– Главное – результат, – кивнул я. – Цитируя бывшего главу КГБ: «в нашей работе нужно и нападать, и отступать». Учитывая, кем этот самый глава КГБ стал теперь, в его словах сомневаться нет смысла.

– Юрий Владимирович – умный мужик, и равняться на него надо, – одобрил подход дядя Дима, и мы пошли «домой».

Оставив телохранителя на стуле, вошел в комнату и немного полюбовался спящей Виталиной – устала, бедняжка, а в самолетах спит плохо и беспокойно. Пускай спит, а я мешать не буду. Вышел обратно и с извиняющейся миной развел руками в ответ на недоуменный взгляд КГБшника:

– Возникло свободное время. Пойдемте товарища посла побеспокоим.

– Все лучше, чем в стену смотреть, – с улыбкой поднялся он.

– А вы, извините, когда в стену смотрите, о чем думаете? – спросил я по пути на верхний этаж. – Просто любопытно.

– Обычно – не о чем, – пожал он плечами. – Иногда – о своем, личном.

– Не скучно?

– Скука значит, что все хорошо, – нейтрально ответил он.

– И ведь не поспоришь, – вздохнул я. – А у вас дома телевизор цветной или черно-белый?

– А тебе зачем? – спросил он.

– Дарить не стану, – пообещал я. – Мне товарищ Цвигун запретил.

– Да мне и не надо – цветной купил в мае, – улыбнулся он.

– А до этого черно-белый был?

– Был.

– После перехода на цветное телевидение сны цветные стали?

КГБшник задумался, осознал и вытаращил на меня глаза.

– Феномен! – с улыбкой развел я руками. – У меня уже на три сотни людей статистика есть – в основном премированные совхозники. Все, как один, начав смотреть цветное телевидение, заметили, что сны тоже раскрасились.

– Почему? – спросил он.

– Хрен его знает, – честно признался я. – Академикам потом отнесу, может и разберутся.

– Я думал ты все знаешь, – ухмыльнулся он.

– Даже не близко, – покачал я головой. – И еще один феномен есть, но сначала вопрос – чем запомнилось выступление Никиты Сергеевича в ООН во времена Карибского кризиса?

– Стучал ботинком по трибуне, но ты этот миф в документальном фильме уже развенчал, – ответил дядя Дима.

– А до того как развенчал – так считали почти все, – кивнул я. – И за рубежом точно так же. При этом – ни одного документально подтверждения, кто-то слух бросил и понеслась. Как будто глобальное когнитивное искажение, причем я в архивах нашел ряд интервью, где даже полностью лояльные к СССР очевидцы это подтверждали, полностью игнорируя официальную хронику. Найду еще несколько таких случаев и напишу научно-популярную статью на эту тему. Назову «эффект Хрущева».

Потому что «эффект Манделы» еще не зародился, можно переиначить как мне надо. Сам Мандела сейчас в тюрьме сидит, пострадав за борьбу против апартеида. Поморщился – рано или поздно придется и Африкой заняться, а я туда ни ухом ни рылом в прошлой жизни – так, по верхам. Сложный и очень грустный регион.

Условным стуком постучал в дверь посла, которому по должности положены две комнаты и отдельный санузел, не без ехидного удовольствия послушал панический топот, и Олег Александрович, одетый в сатиновые трусы с ромашками и майку-«алкоголичку» (промо Родиной повеяло!) открыл дверь со словами:

– Что случилось?

– Ничего, Олег Александрович, – покачал я головой.

Дядя Дима весело и незаметно для посла мне подмигнул, оценив комичность ситуации.

– Извините за поздний визит, но я хотел спросить – во сколько у вас тут отбой?

Убрав с лица беспокойство, посол вежливо ответил:

– У нас же не пионерлагерь, Сережа! Кто во сколько хочет, тот так и ложится, – посмотрел на часы. – И вовсе это не «поздний визит» – половина девятого только, все еще бодрствуют.

– А к кому тогда можно обратиться по поводу сбора ребят в зале для приемов? Я в самолете выспался, а делать нечего, – с виноватой улыбкой развел руками. – Пообщался бы, песни хором попел.

Олег Александрович пожевал губами.

– На строго абстрактные темы, без скандалов и увольнений, – пообещал я.

– Мы здесь никакого «барства» не терпим, – на всякий случай уточнил он. – И ребята, хоть и разного возраста, но стараются дружить. Все отчеты педагогического состава регулярно отправляются в Москву согласно недавно принятому регламенту.